что священники Храма могут
и сами привести его к Пилату.
Положим, он знает, что они не прочь его убить, и
провоцирует их на это. Они могут, например,
получить точную информацию, что тогда-то он будет
там-то один-одинешенек. Но, естественно, он не
собирается допускать, чтобы они довели дело до
конца, поэтому в нужный момент неожиданно может
появиться его охрана, отдыхавшая неподалеку.
Наконец, чтобы Пилат узнал о происшедшем,
события должны сопровождаться беспорядками,
угрожающими спокойствию в городе (или хотя бы
видимостью таковых).
Добиться всего этого можно, лишь инспирировав
раскол внутри общины и предательство одного из
ее членов.
Задуманное очень рискованно для Иисуса, и
доверить одну из главных ролей можно только
проверенному, верному соратнику. Не Иуда ли это?
Именно он был “квестором” общины - носил
денежный ящик, делал покупки. Он хорошо
разбирается в финансовых вопросах, наиболее
интересных Пилату. Только человеку, который
считает задуманную операцию в какой-то мере
своей, можно доверить роль предателя.
Доказательства того, что предательство
инспирировано, есть во всех четырех евангелиях:
Иуда ушел с Тайной вечери до того, как Иисус
сказал апостолам, что они пойдут в Гефсиманию, но
безошибочно привел служителей Храма именно туда.
Узнать место заранее он мог только от самого
Иисуса.
Для человека, который боится покушения, Иисус
ведет себя опять совсем нелогично. Тогда уж лучше
остаться в доме, за надежными стенами, в
наполненном патрулями городе, или отправиться в
один из недалеких пригородов, ту же Вифанию,
например, но он выбирает заведомо пустынное
место. Ладно, тогда стоит все время быть в гуще
сторонников, но Иисус оставляет рядом с собой
только троих, потом отходит в сторону и от них.
Однако, если принять нашу интерпретацию
событий, все действия Иисуса становятся логичны.
Пока апостолы идут в Гефсиманию, Иуда убеждает
членов синедриона в том, что их противник
находится в пустынном месте, один. Иисус прячет
своих сторонников, оставив поблизости только
посвященных, но и они должны появиться в самый
последний момент.
Ловить одного человека служители Храма идут с
кольями, которые не нужны при аресте, достаточно
и того, что их намного больше. Следовательно, идут
убивать. Как только служители Храма появились в
поле зрения Иисуса, он понял, что первое условие
выполнено. Два оставшихся взял на себя Петр,
отрубив ухо одному из нападавших. Теперь тайно
убить Иисуса в “случайной” потасовке в
праздничную ночь нельзя - речь идет о нападении
на римского гражданина, который оборонялся. С
этого момента синедрион вынужден
импровизировать, и попытка убийства становится
арестом еретика. Для Иисуса все пока идет слишком
гладко.
Наша трактовка, конечно, не истина в последней
инстанции, но заметьте - она многое объясняет.
Например, “предсказание” на Тайной вечере
действий Иуды, предостережение ему и Петру - не
предайте, не. ошибитесь! Именно они играют в
предстоящем спектакле главные роли. Поцелуй Иуды
действительно братский - он рискует честью. А
Иисус рискует головой, так что вполне
естественны трудные минуты сомнений и призывы
апостолам бодрствовать. Петр следует за
арестованным Иисусом как главный свидетель, что
напали именно служители Храма, он готов
подтвердить это словом римского гражданина. Пока
такой необходимости нет, он стремится держаться
в тени, избегая лишних расспросов.
Да, Иисус умел выбирать друзей. Куда хуже с его
“старшим партнером” в этом импровизированном
спектакле, Пилатом. Что от него ждали? Что
префект, по крайней мере, поблагодарив Иисуса и
отпустив его, немедленно потребует к себе Каиафу
и предъявит ему обвинения в организации
беспорядков в пригородных садах в праздничную
ночь и в извлечении сокрытой от налогообложения
прибыли из предметов религиозного культа -
священных сиклей.
Вслед за этим естественно было бы ввести
авансовые платежи по налогам из доходов, пока
пасхальные сборы еще не отправлены в
Александрию.
Пилат, как известно, поступает иначе. Опытный и
жестокий правитель превращается вдруг в
либерала, советуется с Иродом, не властным в
Иерусалиме, с женой, вряд ли здесь
присутствующей, наконец, демократично
подчиняется воле народа, амнистируя Вар-Айву.
Обычное объяснение: чиновник растерялся,
встретив неординарную личность. И совсем забыл
при этом о своих повседневных хозяйственных и
полицейских обязанностях? И у него не чесались
руки при мысли о том, что рядом, в Храме, никем в
Империи не учтенные богатства множатся?
Попробуем объяснить поведение Пилата, оставаясь
в рамках наших предположений.
Так прибрал ли Пилат храмовые богатства? Да,
тогда же, на той же пасхальной неделе, утверждает
один из сохранившихся источников. Это
древнерусский список с неизвестного на Западе
варианта “Иудейской войны” Иосифа Флавия.
Евангельские события трактуются там так: Пилат
арестовывает Иисуса, допрашивает его, а затем...
отпускает, не найдя на нем вины. Потом
встречается с первосвященником и тот
уговаривает Пилата вновь арестовать Иисуса,
вручив ему тридцать талантов. Неизвестно, кому
принадлежит такая версия: самому Флавию в
арамейском варианте книги, его интерпретаторам и
переводчикам,- но уж в любом случае не автору этих
строк, который нашел в ней неожиданное
подтверждение своих догадок. Подтверждение
содержалось не в действиях Пилата, а именно в
упоминании “окаянных денег”.
Самая, наверное, загадочная сумма в истории -
тридцать серебренников - ассоциируется прежде
всего с Иудой. Играя предательство, он просто
обязан был потребовать за свою информацию
деньги. Когда же игра стала бессмысленной, после
смерти Иисуса,- он с вызовом, в бессильной ярости
возвращает эти деньги. Интересно все-таки, было
ли это тридцать динариев - цена одного раба, или
тридцать сиклей - более чем двойное годовое
жалование легионера? В любом случае сумма
привязана к ходовому платежному средству,
серебру. Финансовые отношения синедриона с
Пилатом были иными; Флавий говорит о тридцати
талантах, не уточняя, о каком металле идет речь.
Вполне резонно предположить, что это - золото.
Тридцать талантов золота - 780 килограммов
твердого платежного металла - 9,75 тонн серебра по
римскому курсу. Эта сумма очень близка к
рассчитанной нами сверхприбыли синедриона от
валютных операций: 9,5 тонн. Численность иудеев мы
определяли по косвенным данным, а вес монет
округляли до целых граммов; несмотря на это,
расчеты оказались близки к данным Флавия.
Наверное, в нашей версии что-то есть...
Но Иисус предлагал префекту не тридцать
талантов, а источник всей сверхприбыли Храма.
Почему Пилат не воспользовался этим?
А как он мог воспользоваться? Самое простое -
обложить предполагаемую прибыль налогом. Но
собранные деньги нужно будет отправить в Рим, и
провинция опять останется на голодном пайке.
Получить деньги как взятку, шантажируя
синедрион, что можно и поддержать Иисуса? Но
взяточничество наказуемо и деньги придется
прятать, а не использовать на нужды свои и
провинции. Выход - создать ситуацию, при которой
деньги формально останутся в Храме, а фактически
попадут под контроль Пилата.
Казалось бы, для этого нужно поскорее выдвинуть
Иисуса в первосвященники или, по крайней мере, в
члены синедриона, но... Иисус, проложивший себе
путь в Храм через повергнутые меняльные столы,
должен будет подтвердить свою программу текущей
политикой. Он либо совсем прекратит валютные
операции, либо, ограничив их, честно уплатит
причитающиеся налоги, а оставшееся использует
для общественных работ и социальных программ.
Строительство дорог и мостов - дело хорошее, но у
Пилата другие планы. Расквартированный в
провинции легион не только в распоряжении, но и
на попечении Пилата. Казна не очень щедра к
солдатам: 225 динариев в год. Тридцать талантов
золота - как раз та сумма, что необходима для
годового содержания легиона. Но и солдатская
каша - не главное. Главное - время.
Современные богословы уточнили расчеты своих
коллег века IV и перенесли описываемые события на
три года назад. На дворе май тридцатого года. Это
значит, что Элий Сеян - соправитель Тиберия и
префект гвардии - вместе со своими клиентами, в
том числе Пилатом, энергично готовит переворот,
который должен произойти в ближайшее время. Если
деньги, полученные от синедриона, до переворота
припрятать и при первом же сообщении об успехе
выдать двойное годовое жалование своему
кесарийскому легиону, этот легион первым
прокричит: “Аве кесарь Сеян!”
Прощай, ненавистная Иудея, здравствуй, консул
Пилат!
Итак, честный первосвященник Иисус не нужен
Пилату, ему нужны деньги, и побыстрее. Деньги
лежат в Храме. Что делать? То, что и сделал Пилат,-
отпустил Иисуса и немедленно встретился с
Каиафой. Перед последним выбор: либо отдать все,
что можно заработать с пасхальных сборов,
немедленно, либо в полдень город узнает не
экстравагантного провинциала, а патриота,
мудреца и законоучителя Иисуса.
Вы согласны, досточтимый Каиафа? Вот и отлично.
А теперь поиграем в демократию с амнистией к
празднику. Да, кстати, догнать отпущенного сейчас
Иисуса...
Пилат оказался действительно мудрым политиком.
Если переворот удастся - иудейские дела уже более
не интересны. Если нет - тридцать талантов
остаются при нем, а для давления на синедрион у
него есть оружие: апостольская община. Это, хотя и
лишенная религиозного лидера, но
дисциплинированная и сплоченная организация со
сложившейся идеологией, возглавляемая теперь к
тому же римским гражданином - Петром. Ее ждет
великое будущее.
Экономика и финансы мира древних были немногим
проще, чем наши. А геологическая неравномерность
запасов монетных металлов создавала для
валютного рынка даже лучшие предпосылки, чем
современное разнообразие эмиссионной, учетной и
кредитной политики.
Золото на Западе стоило дорого не только из-за
бедности недр Италии и Греции. За несколько
десятилетий до евангельских событий Юлий Цезарь
столкнулся с избытком золота. Финансовых
проблем, несмотря на непрерывные войны, не
испытывал и Август. Но войны, гражданские и
внешние, кончились. Солдаты двух божественных
императоров вернулись с них состоятельными
людьми, контуберналы и центурионы - богатыми,
трибуны, квесторы и легаты - очень богатыми,
полководцы и наместники - крезами. Это вызвало
беспрецедентный строительный бум. Рим из
кирпичного стал мраморным.
Дети и внуки нуворишей родились в уже
обустроенном городе. Без работы остались тысячи
строительных поденщиков, сокращение армии
прибавило к числу пролетариев (в римском
понимании этого слова) еще десятки тысяч. У
владельцев же городских домов и загородных вилл
деньги физически исчезали, переплавлялись в
ювелирные изделия, уходили на оплату певцам и
актерам. Часто переезжающие из города в город
актеры стремились обменять динарии и сестерции
на золото, бывшее тогда международным
эквивалентом и резервным платежным средством,
как сегодня - доллар США.
Поистратившись, римляне занимали “наличку” у
ростовщиков - чаще всего иудеев диаспоры; в
Империи только они имели доступ к свободной
наличности, сконцентрированной в Храме. Их
соединяли с Храмом и его служителями
многочисленные религиозные, родственные и
национальные нити. О том, как складывались
богатства Храма и какие события развернулись
вокруг этих богатств, мы уже знаем.
Казалось бы, все это должно было привести к
финансовому краху правительство кесаря Тиберия.
Однако он оставил после своей смерти наследство
в 125 миллионов динариев, на которые вся столица
развлекалась целый год под руководством
Калигулы - человека весьма расточительного.
Тиберий был, наверное, первым из лидеров великих
держав всех времен и народов, который провел
централизованную реформу собственности в
масштабах огромного государства.
Начинал он, как все: пытался бороться с утечкой
золота чисто административными мерами.
Ограничивал продажу предметов роскоши, строго
следил за ценами, даже высылал из Рима певцов и
актеров. Как всегда, подобные меры оказались
неэффективными. И тогда в ЗЗ-м году кесарь
угвердил два сенатских эдикта. Первый - о
немедленной уплате римскими гражданами двух
третей долгов, а второй - об обращении двух третей
имущества ростовщиков в недвижимость. Это был не
просто взаимозачет. Основные должники, владельцы
вилл и домов, вынуждены были срочно продать
большую часть своего имущества, а основные
кредиторы, ростовщики-иудеи, купить их. Первые
вынуждены были переселиться на дешевые
неосвоенные земли в Галлии, Британии и Испании,
вторые - обживаться на новых местах. Это не только
разогрело конъюнктуру и создало новые рабочие
места. Финансисты - иудеи были прочно привязаны к
собственности в Италии, что заставило их
латинизироваться, включаясь в сословную и
гражданскую структуру Рима. Римляне же перенесли
в провинцию латинское право и технику, положив
начало европейской цивилизации.
Роль иудейской финансовой олигархии в ходе
реформ Тиберия была велика, но не ее деятельность
послужила причиной реформы. Собственно Иудея
продолжала оставаться неспокойной, довольно
богатой и сложной в управлении, но не самой
важной провинцией, а ее деньги - не главной целью
реформы Тиберия. Сами того не ведая. Сенат и
кесарь стремились адаптировать
этногеографическую систему к новым условиям.
Потенциал Империи и римских граждан оказался
много больше, чем потенциальные возможности
полунатурального крестьянского хозяйства
Италии времен Республики и “варварского”
охотничье-скотоводческого хозяйства остальной,
подвластной Риму Европы. Растущие запросы
Империи могли удовлетворить только новые
виллы-латифундии и крупные
административно-промышленные (в понимании того
времени) центры - города, возникающие в местах
расквартирования основных гарнизонов, в
провинциях. Римлянам стало тесно в Италии так же,
как тысячу лет спустя наследникам вещего Олега и
Святослава стало тесно в бассейне Днепра.
Кризис Киевской державы был не столько
финансовым, сколько административным. Деньги
разграбленных хазарских городов, подарки
византийцев было просто некуда потратить в
вотчинах-дружинников, и их энергия уходила на
междоусобные дрязги, как у римлян - на
развлечения. Киевское правительство, как
водится, также пыталось поначалу решить проблему
административными мерами - двумя подряд
противоположными религиозными реформами. И тоже
ничего не добилось, пока Ярослав Мудрый не провел
реформу наследственного права, стало быть, и
собственности на основное средство производства
- землю. Принятый им “степенной” порядок
наследования - от старшего брата к младшему, от
младшего дяди к старшему племяннику - лишил
младших княжичей и боярских детей реальных
надежд на наследство, направил их энергию в
бассейны Оки, Волги и Северной Двины. Золото
Византии превратилось в ладьи, волоки, пристани и
мытные дворы, среди которых была и Москва.
Европа пережила то же самое, когда уцелевшие
кавалеры крестовых походов и реконкисты,
вернувшись с золотом Константинополя и Кордовы,
ощутили Европу слишком тесной. Отсутствие
единого лидера, как Ярослав или Тиберий, затянуло
попытки пап и королей
административно-религиозными мерами отвлечь их
потомков от алхимии, турниров и права первой
ночи, неумолимость экономических законов в конце
концов проявилась здесь в появлении и
триумфальном шествии магдебургокого права.
Вытесненные из городов ремесленными цехами и
потерявшие контроль над промышленностью,
феодалы благополучно беднели, вынуждены были
искать счастья за морем и в конце концов освоили
Новый Свет.
Техническая революция отменила многое, но не ту
силу объективных хозяйственных законов, которая
гнала римлян в Галлию, славян на Волгу, а испанцев
в Америку. По окончании послевоенного подъема
пятидесятых - шестидесятых годов лидеры стран
Старого Света, независимо от политического
устройства, стали замечать, что гигантские
ресурсы, находясь в руках наследников старых
финансовых групп в Европе, особенно в
Великобритании и Франции, и военно-революционных
лидеров в СССР, дают все меньшую отдачу, и подъем
сменился депрессией.
Роль новых земель, куда нужно было вытолкнуть
ресурсы и энергию миллионов людей, сыграли новые
технологии, но логика реформы осталась той же,
что и во времена Тиберия. Сначала -
административные меры (государственное
регулирование на Западе, “косыгинская” реформа
и “ускорение” в СССР), затем, под давлением
обстоятельств - широкомасштабная реформа
собственности (в XX веке - приватизация).
Результаты этого процесса нам еще предстоит
увидеть, но для всех аналогичных периодов в
истории, в нашем случае - пореформенных,
аналогичны и побочные явления. Одно из них - спад
производства, ибо старые его средства истощены
(земля Италии, долина Днепра, пастбища Комарга,
угольные пласты Уэльса и Донбасса), а новые
(виноградники Дуная и Рейна, рыба Волги, земля
Вирджинии, управляемая термоядерная реакция) еще
не освоены. Место сферы производства занимает
сфера обращения, финансовые операции, которые
при слабом производстве становятся
спекулятивными. Своеобразие ситуации 1-го века
состоит в том, что центр таких операций находился
не в крупном административном центре, Нью-Норке,
Сингапуре или Москве, даже не в Александрии или
Антиохии, а в провинциальном Иерусалиме, а
поэтому перспективы контроля над ним были
замечены не обремененным заботами
правительством в Риме, а галилейским плотником
Иисусом и префектом Пилатом.