ПРАВОСЛАВНАЯ ИНКВИЗИЦИЯ В РОССИИ: Глава IV. Монастырские тюрьмы и использование их для борьбы с антицерковным и революционным движением

12.12.2005 Книги/Инквизиция

Многие монастыри царской России служили тюрьмами, в которые заключались лица, обвиняемые в религиозном свободомыслии, участники антицерковных движений, а также боровшиеся против самодержавия, против крепостного гнета, участники революционного движения. Монастырское заключение — одно из самых тяжких наказаний, применяемых православной церковью с давних пор. Так, в Никоновской летописи рассказывается, что еще в начале XI в. еретики заключались в погреба архиерейских домов. Но особенно переполнены монастырские тюрьмы были в XVII - XVIII ее., когда выступления против свободомыслия и феодально-помещичьей эксплуатации принимали часто религиозную окраску. Немало лиц, обвиненных в антицерковных и политических выступлениях, содержалось в монастырских казематах и в XIX в.
Самыми страшными из монастырских застенков были земляные тюрьмы. Там держали наиболее опасных для церкви и царизма преступников — «раскольников и церковных мятежников». Земляные тюрьмы представляли собой вырытые в земле ямы, в которые затем опускались деревянные срубы. Поверх земли делалась кровля с небольшим оконцем для передачи пищи. В такой земляной тюрьме томился один из расколоучителей, протопоп Аввакум. «Еретики - собаки, — говорил он, — как-то их дьявол научил: жива человека закопать в землю»1. На него надели еще «чепь со стулом», которые он носил в течение всего заключения в монастырской тюрьме. В такую же яму по приказанию патриарха Иоакима были брошены в оковах участники соловецкого восстания 1668-1676 гг.
Во многих монастырях узников помещали в особые каменные мешки. Например, в Прилуцком монастыре Вологодской губернии каменные мешки представляли собой узкие каменные шкафы, возведенные в несколько этажей внутри монастырских башен. Каменные мешки были изолированы друг от друга, их окна и двери заделывались кирпичом, оставлялось лишь небольшое отверстие для передачи узнику пищи и воды. Каменные мешки имел также Спасо-Каменский монастырь Вологодской губернии, основанный в 1260 г. Тюрьмой здесь служили монастырские башни. Из этих тайников узники редко выходили на волю. Сибирский селенгинский Троицкий монастырь также был известен бесчеловечными условиями содержания узников. В одиночных казематах - «каютах», в «заклепных железах» несчастные жертвы инквизиции часто сходили с ума. Еще в 1770 г. в такой «каюте» селенгинского монастыря был обнаружен подпоручик Сибирского пехотного полка Родион Колев, просидевший в ней в кандалах 25 лет и сошедший с ума2.
Каменные каюты были также в Николаевско-Корельском, якутском и других монастырях. В XVII в. в якутский монастырь сослали Максима Малыгина по обвинению в «тайном богомерзком общении с нечистой силой». Его посадили навечно в темную каюту на цепь. Тюремщики не давали ему воды, так как боялись, что он, будучи чародеем, уйдет через воду из тюрьмы. В каменном мешке макарьевского Унженского монастыря Костромской губернии был заточен в 1757 г. основатель религиозной секты Тихон Смурыгин. По предписанию Синода его заковали и вели «наикрепчайшее смотрение о неимении им прежнего злого действия»3. Широко известны были тюрьмы Соловецкого монастыря, основанного в первой половине XV в. Каменные мешки в монастырских башнях и стенах этого монастыря имели форму усеченного конуса длиной около трех метров, шириной и высотой по два метра, в узком конце — один метр. В верхних этажах Головленковской башни Соловецкого монастыря каменные мешки были еще теснее: 1,4 метра в длину, 1 метр в ширину и высоту. Маленькое оконце служило не для освещения, а только для подачи пищи. В таком мешке нельзя было лежать, узник спал в полусогнутом состоянии. Сюда заключали узников «безысходно», т.е. на всю жизнь, никакой связи с внешним миром они не имели. Помещая свои жертвы в эти страшные тюрьмы, синодальные инквизиторы обычно писали: «Посадить его (т.е. заключенного) в Головленковскую тюрьму вечно и пребывати ему в некоей келий молчательной во все дни живота и никого к нему не допускать, ниже его не выпускать никуда же, но точно затворену и зоточену быть, в молчании каяться о прелести живота своего и питаему быть хлебом слезным»4. В таких нечеловеческих условиях узники пребывали в течение многих лет, пока смерть не приносила им избавления.
В башне Соловецкого монастыря, носившей название Корожня, тюремные кельи были устроены на каждом этаже. Это были маленькие и темные каморки с небольшими отверстиями вместо двери, через которые узник с трудом мог пролезть внутрь. Еще в XIX в. местные жители рассказывали о суровом режиме в этой тюрьме — заключенных морили дымом, замуровывали, пытали (для пыток служил нижний этаж башни). Тюрьма Соловецкого монастыря постоянно расширялась. В 1798 г. под тюрьму было приспособлено выстроенное ранее здание, а в 1842 г. и этого оказалось мало: для узников построили специальное трехэтажное здание и особые казармы для тюремной охраны. В новой тюрьме в полуподземном нижнем этаже были небольшие чуланы, без лавок и окон, куда помещали особо важных преступников.
Среди монастырских тюрем первое место, особенно в XIX в., занимала тюрьма при суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, основанном около 1350 г. Эта тюрьма существовала с 1766 г. и с ростом антицерковного движения все время расширялась. В 1824 г. под тюрьму было переделано старое помещение духовной семинарии, находившееся за крепкими монастырскими стенами. В 1889 г. к тюрьме был присоединен каменный флигель на 22 одиночные камеры5.
Тюремные помещения были и в других монастырях — Антониево-Сийском на Северной Двине, Новгород-Северском, Кирилло-Белозерском и др. Кирилло-Белозерский монастырь, основанный в 1397 г., известен как место ссылки и заключения опальных бояр и церковников. Здесь побывали в XVI-XVII ее. князья Воротынские, Шереметьевы, Черкасские, советник Ивана IV Сильвестр, князь Шуйский, митрополит Иосиф, патриарх Никон. В монастыре была еще особая тюрьма около Косой башни, в которую помещали за «слова и дела против царя», за «сумасбродство», за раскол и сектантство. В 1720 г. в эту тюрьму за «непристойные слова» попал Иван Губский — его велели содержать в кандалах и использовать на монастырской работе «до скончания века». Еще в 1856 г. в этой тюрьме сидел лодзинский учитель Миневич, осужденный в 1839 г. за «возмущение крестьян против правительства»6.
В петербургский Александро-Невский монастырь помещали особо важных раскольников, захваченных церковными следователями и доказчиками в разных местах. Следствие над ними вели синодальные инквизиторы. Отсюда узники часто попадали в Тайную канцелярию для «дознания истины», т.е. для пыток. Каменные мешки были и в московском Симонове монастыре. Женщин держали в тюрьмах таких монастырей, как суздальский Покровский, Долматовский, Кашинский, Иркутский, Рождественский и др. В Орловской губернии раскольников заточали в монастырь в селе Столбове Дмитровского уезда. Особое здание для «колодников» было выстроено в 1758 г. при московском Сретенском монастыре.
«Церковных мятежников» часто помещали в монастыри, где не было специальных тюремных зданий. Например, в 1760 г. в Берлюков монастырь был отправлен после наказания плетьми крепостной крестьянин Иван Варфаломеев «за богохульные и тяжко предерзостные хульные речи на евангелие». Он жил под караулом и выполнял самые тяжелые монастырские работы7. Специальное помещение для узников имели и архиерейские дома. Например, в Коломенском епископском доме, как рассказывает Павел Алепский, была большая тюрьма с железными колодками для преступников. По условиям заключения эта тюрьма не уступала Соловецкой. Узников держали также в подвалах московских Успенского и Преображенского соборов8. В Троице-Сергиевой лавре, кроме подвала, имелись еще особые кельи, без дверей, с одним лишь отверстием. В Москве подследственных содержали в тюрьме, устроенной в подвале консисторского архива, а также в особой палате Знаменского монастыря. В 1758 г. находившихся здесь колодников перевели в Сретенский монастырь, где для них было построено особое тюремное здание.
Отдаленность многих монастырей от населенных пунктов, высокие монастырские стены (например, в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре стены были высотой свыше 27 метров, а толщиной 2 метра) и надежная охрана делали невозможным побег из монастырских тюрем, и узники проводили в них часто всю жизнь «до скончания живота».
В монастырских тюрьмах режим был более суровый, чем в каторжных. Роль тюремщиков выполняли сами монахи, они же наблюдали за приставленными сторожами, а комендантом монастырской тюрьмы был архимандрит, обладавший неограниченной властью. Главным тюремщиком Спасо-Евфимиева монастыря был известный архимандрит Серафим Чичагов, в прошлом полковник царской армии. За организованный им жестокий тюремный режим его обласкал царь и назначил орловским архиепископом. Режим в Соловецкой тюрьме был также настолько суров, что в 1835 г. правительство назначило специальную ревизию этой тюрьмы, так как в обществе много говорили о бесчеловечных условиях содержания в ней узников. Проводивший ревизию жандармский полковник Озерецковский был вынужден признать, что узники Соловецкой тюрьмы несли наказание, значительно превышавшее их вины. В результате ревизии некоторые узники были освобождены, других из монастырской тюрьмы перевели в обычные кельи. Облегчение режима продолжалось, однако, недолго. Камеры Соловецкой тюрьмы вскоре вновь заполнились узниками.
В монастырскую тюрьму попадали и такие лица, как новгородский архиепископ и первый вице-президент Синода Феодосии Яновский — соперник и враг всесильного архиепископа Феофана Прокоповича. Феодосий Яновский боролся против ограничения церковной власти и подчинения ее государству, против попыток отобрать у церкви ее имения. Он говорил, что введение монастырских штатов 1701 г. является порабощением духовных пастырей, что «пасомые овцы власть над пастырями возымели» и что неожиданная смерть Петра I была небесной карой за присвоение им власти над духовенством. «Только коснулся он духовных дел и имений, — писал Феодосий, — как бог его взял». Особой присягой он обязал подчиненных ему служителей церкви бороться против ограничения церковной власти, против «тиранства над церковью». Феодосия обвинили в «злохулительных» словах против Екатерины I, в «предерзостных упротивностях», а также в расхищении церковных ценностей. 12 мая 1725 г. с Феодосия сняли архиепископский сан и вместо смертной казни сослали в Николаевско-Корельский монастырь. Здесь его поместили в каменную тюрьму под церковью, в которой предварительно был снят деревянный пол и разрушена печь. Камеру запечатали особой печатью, и узника стали называть «запечатанным старцем». Пищей ему служили хлеб и вода. Феодосий не выдержал тяжести заключения и вскоре умер9. Секретаря Феодосия Семенова обвинили в том, что он знал о «злохулительных словах», которые произносил Феодосий, и не донес на своего «владыку». За «укрывательство» ему отсекли голову10.

В 1661 г. ростовский митрополит Иона рассматривал дело о «церковных развратниках» — ростовском портном Богданове и его учениках, посадском человеке Федоре Логинове и огороднике Постникове. Их обвинили в том, что они не ходят в церковь, не выполняют церковных обрядов, оскорбляют иконы, мощи называют куклами, священников — мучителями, а патриарха Никона — лживым отцом, предтечей антихриста. По окончании следствия митрополит Иона передал обвиняемых светскому суду. По настоянию митрополита их подвергли допросу «с пристрастием», т.е. пытали. Во время жестоких пыток Богданов держался мужественно и не отказался от своих убеждений. За «неистовые речи и развратие церковного устава» Богданова отправили в Кандалажский монастырь на Кольском полуострове с предписанием держать с «великим бережением». Он был заключен в каменный мешок, где находился в кандалах, лишенный света, мучимый холодом и голодом.
У ростовского архиерея Георгия Дашкова были немалые «заслуги» перед самодержавием — он принимал активное участие в подавлении астраханского стрелецкого восстания 1706г. Но Дашков выступал против ограничения имущественных прав церкви, пытался восстановить патриаршество, возмущался всесильным Феофаном Прокоповичем, осуждая его жестокость. «Сколько людей погубил Феофан совершенно напрасно, — писал он, — измучил, сжег медленным огнем, подверг пыткам и заточениям без всякого сострадания и сожаления». В 1734 г. Георгия Дашкова обвинили в выступлении против правительства, во взяточничестве и разорении епархии. Его лишили сана и сослали «под крепкое смотрение» в вологодский Спасо-Каменский монастырь на Кубенском озере, но и здесь Дашков не перестал осуждать правительство за ограничение им церковных привилегий. За «неспокойствие и подозрение» его отправили за 7000 километров в Нерчинский монастырь для содержания в одиночном заключении «до смерти, неисходно»11.
В монастырских тюрьмах узники часто были закованы в ручные и ножные кандалы, прикованы к стене или к деревянной громадной колоде, подвергались «смирению по монастырскому обычаю». «Смирение» выражалось в том, что узников сажали на цепь, наказывали батогами или плетьми, изнуряли тяжкими монастырскими работами. Для усиления наказания на узников часто надевали «рогатки» — железный обруч вокруг головы, закрывавшийся под подбородком на замок при помощи двух цепей. К обручу приделывались перпендикулярно несколько длинных железных щитов. Рогатка не позволяла узнику лечь, и он вынужден был спать сидя. Такой режим применялся к узникам, считавшимся особо опасными для самодержавия и церкви.
Инквизиционное хозяйство монастырей было самое разнообразное: оковы большие и малые, ручные и ножные, рогатки, кнут, ременные плети, шелепы (расширявшиеся на конце лопатообразные дубинки), батоги. Все это приобреталось на церковные деньги и хранилось в консисторских и монастырских тюрьмах. Цепи были неотъемлемой принадлежностью всех судебных дел, которые вели духовные власти. Выражения «посадить на большую цепь», «содержать в цепи» встречаются во многих памятниках. Узников подвергали наказанию на особом лобном месте, существовавшем во многих монастырях. Характер наказания зависел от усмотрения архимандрита. Виды монастырского «смирения» перечислены в одной сатирической челобитной XVII в., имевшей широкое хождение в рукописных списках. «А в Калязине обитель не малая, — читаем в челобитной, — казна большая, после мору старых лет в запасе осталось, в хлебне по подлавичью стулья да чепи валяются, в мукосейке по спицам шелепы да плети висят, в караульне по подлавичью снопы батогов лежат, а у нас, богомольцев твоих, от того страху они не видят, а у малодушных за плечами кожа вертится, от того и ночью не спится»12.
В монастырских тюрьмах за узниками велось постоянное наблюдение. Монахи-тюремщики производили обыски, выискивая «зловредные тетрадишки и письма», так как узникам было запрещено писать. Они следили, чтобы узники не общались между собой и с караулом. Беспокойным узникам, нарушавшим суровые тюремные правила, монастырские тюремщики вкладывали в рот кляп; его вынимали только при принятии пищи. Для испанской инквизиции типичен кляп в форме груши, которая могла раздвигаться во рту. Кляп, применявшийся в монастырских тюрьмах, был проще по конструкции, но действовал не хуже испанского, когда надо было заставить узника замолчать.
В 1728 г. в один монастырь был послан иностранец Яков Иванов, принявший незадолго до того православие. Он обвинялся в том, что произносил «сумасбродные слова». Чтобы лишить его этой возможности, ему всунули в рот кляп. Такой режим предписывался и специальными инструкциями Синода: «... а если оный колодник станет произносить важные и непристойные слова, то класть ему в рот кляп и вынимать, когда пища будет дана, а что произнесет в то время, то все записывать и, содержа секретно, писать о том в Тайную канцелярию». Пищей для большинства заключенных были хлеб и вода, некоторым давался скудный тюремный паек. Среди узников были, впрочем, и привилегированные заключенные «благородного звания», которые получали пищу от своих родственников.
Рассматривая своих узников как арестантов, монастырские тюремщики хотели придать им и внешний арестантский вид. Так, архимандрит суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Серафим Чичагов пытался одеть своих заключенных в тюремную одежду. Синод, однако, был вынужден охладить рвение тюремщика, так как в монастыри часто ссылались лица без решений суда, в административном порядке. Формально они не лишались гражданских прав, поэтому обращаться с ними как с арестантами было признано неудобным. В 50-х годах XIX в. правительство в связи со слухами об изуверском отношении монахов-тюремщиков к своим узникам пыталось несколько смягчить режим в монастырских тюрьмах. Во главе арестантского отделения хотели поставить светского коменданта, а в придачу ему дать помощника из монахов. Но Синод решительно возражал против такой реформы и в монастырских тюрьмах все осталось по-старому: военная стража и тюремные служители были в полном подчинении архимандрита.
В монастырских застенках «для познания истины» заключенных нередко пытали. Епископ Георгий Конисский так описывает практиковавшиеся в конце XVII в. казни и пытки: «Казни сии были — колесовать, четвертовать и на кол сажать, а самая легчайшая — вешать и головы рубить. Вины их изыскивались от признания их самих, к тому надежным средством служило препохвальное тогда таинство — пытки, которой догмат и поныне известен из сей пословицы русской — кнут не ангел, души не вынет, а правду скажет, и которая производилась со всей аккуратностью и по указанию Соборного уложения, сиречь степенями и по порядку, батожьем, кнутом и шиною, т.е. разожженным железом, водимым с тихостью или медлительностью по телам человеческим, которые от того кипели, шкварились и вздымались. Прошедший одно испытание поступал во 2-ое, а кто не выйдет живым, тот считался за верное виновным и веден на казнь»13.

Чаще всего пытали поднятием на дыбу. Как описывает историк М. Снегирев, «поднятому на дыбу привязывали к ногам тяжелые колодки, на кои ставши палач подпрыгивал и тем самым увеличивал мучение: кости, выходя из суставов своих, хрустели, ломались, иногда кожа лопалась, жилы вытягивались, рвались и тем причинялись несносные мучения. В таком положении били кнутом по обнаженной спине так, что кожа лоскутьями летела» м. Пытки производились не только по усмотрению архимандрита, но и по настоянию епископов, которым подчинялись монастырские тюремщики. Так, епископ Холмогорский Афанасий в своей грамоте настоятелю Соловецкого монастыря прямо предписывал прибегать к пыткам, чтобы вырвать от узников нужное признание — «чистосердечное покаяние». Зная о таких монастырских порядках, архангельский губернатор в 1774 г. обратился к архимандриту Соловецкого монастыря с секретным письмом, напоминая, что пытки в монастырях формально законом не разрешались. Впрочем, нельзя осуждать одних только монастырских тюремщиков за их жестокость — ведь этого требовали от них и Синод, и правительство. Инструкции Синода, на основании которых заключались в монастырские тюрьмы узники, были очень суровы. В них указывалось, в каких тюремных помещениях следовало держать заключенных, какой должен быть для них режим, какие меры следовало применять к тем, кто начнет «сумасбродничать» — одиночное заключение, карцер, лишение пищи, телесное наказание. В инструкциях глухо упоминалась также и «вина» заключенных: «За вину его, за дела, противные благочестию, за многие вины вместо смертной казни бить нещадно кнутом и сослать в монастырь». В XIX в. режим в монастырских тюрьмах мало изменился. По-прежнему узникам запрещалось общение с монастырской братьей, из среды последней выделялись монахи для «увещевания», а по существу для систематического шпионажа за заключенными. Помимо инструкций от Синода, такие же инструкции получали монастырские тюремщики от высшей и местной администрации. Например, владимирский губернатор (ему подчинялся Суздаль, где находится Спасо-Евфимиев монастырь) требовал от монастырского начальства разные сведения о монастырских заключенных. Как видно из представленных сведений, узники не назывались по фамилиям, каждый числился под известным номером. Правом ссылки в монастырские казематы, помимо Синода, пользовались также губернские гражданские власти, местное церковное начальство. В 1835 г. ревизией Соловецкого монастыря были вскрыты значительные злоупотребления и произвол. Тогда был издан указ, запрещающий сажать в монастырские тюрьмы без особого разрешения верховной власти. Но на практике этот порядок не соблюдался.
Кого же и за какие «вины» заключали в монастырские тюрьмы? Ответ на этот вопрос дают секретные донесения монастырских тюремщиков. На первом месте были лица, выступавшие против господствующей православной церкви, против ее деспотизма в вопросах веры, за свободу совести: старообрядцы и сектанты, отступившие от православной церкви, осужденные «за вольные мысли насчет нравственности и религии», за непризнание «угодников», за отказ от исповеди и причастия.
В 1554 г. в Соловецкую тюрьму были брошены участники антицерковного движения, возглавлявшегося Матвеем Башкиным. Церковный собор 1554 г. приговорил Башкина к сожжению, а его соучастников к заточению в «молчательные кельи» с «великой крепостью». С 1701 г. в Головленковой башне того же монастыря томились единомышленники Григория Талицкого — тамбовский епископ Игнатий, поп Иванов и др. Сам же Талицкий, как отмечалось выше, был сожжен копчением. В 1744 г. в Соловецкую тюрьму попал Афанасий Белокопытов, обвиненный в «непокорстве» православной церкви. Вначале Белокопытова приговорили к смертной казни, затем смертную казнь заменили «неисходным до смерти содержанием» в «самом крепком каземате» с оковами на руках и ногах.
В тюрьму Николаевско-Корельского монастыря был посажен «под крепкое смотрение» ростовский митрополит Арсений Мациевич за осуждение им мероприятий правительства, направленных к отобранию у церкви ее имений15. В 1786 г. среди узников Соловецкой тюрьмы были Павел Федоров и перс Александр Михайлов. Вина их заключалась в том, что они оба, поддавшись на уговоры священников, приняли православие (первый был еврей, а второй мусульманин). Опасаясь, как бы новообращенные не вернулись к вере своих отцов, Синод распорядился заключить их до самой смерти в монастырскую тюрьму.
Ссылка и заключение в монастырские тюрьмы за свободомыслие и неподчинение господствующей церкви особенно часто применялись в XIX в. Так, в Соловецком монастыре в 1826 г. из 30 узников за «вины» против церкви страдали 29 человек, в 1836 г. - 36 (из 45), а в 1855 - 18 (из 19)16. Среди заключенных немало было и борцов против самодержавия, участников революционного движения.
В 1825 г. учителя Новоторжского училища Василия Воскресенского обвинили в богохульстве. Его подвергли жестокому наказанию кнутом, а затем заключили «навечно» в Соловецкую тюрьму. В 1851 г. сюда же сослали придворного певчего Александра Орловского — его обвинили в атеизме, в 1853 г. — вахтера Ивана Буренкова — «величайшего богоотступника».
Среди узников Соловецкой тюрьмы было немало раскольников, отступивших от православной церкви, молившихся по старым книгам и придерживавшихся некоторых старых обрядов. В расколе, как отмечалось выше, выражался стихийный протест против социального гнета и эксплуатации. Самодержавие и церковь видели в расколе и сектантстве не только отступников от православной церкви, но и государственных преступников, поэтому они расправлялись с ними с большой жестокостью. В 1821 г. в Соловецкую тюрьму на 15 лет был заключен солдат Иван Кузнецов за пропаганду раскола среди солдат. В 1857 г. за «противозаконные по расколу проступки» в тюрьму попал самарский мещанин Лазарь Шепелев. Он не выдержал сурового режима и вскоре умер. В 1860 г. в эту же тюрьму посадили основателя секты прыгунов Максима Рудометкина. Он пробыл в одиночном суровом заключении 17 лет, до смерти. В 1859 г. в Соловецкую тюрьму был заключен под строгий надзор капитан артиллерии Николай Ильин — основатель религиозной секты.
Спустя 10 лет царская охранка решила освободить Ильина из тюрьмы, но этому воспротивился Синод. Он настоял на дальнейшем заточении Ильина, «до изъявления им полного и искреннего раскаяния в своих религиозных заблуждениях». После 15 лет страданий Ильин потерял рассудок, но его продолжали держать в монастырском застенке, и лишь в 1879 г. после 20-летнего заключения он был выпущен на свободу.
В тюрьме Спасо-Евфимиева монастыря также было много узников, обвиненных в отступлении от господствующей церкви, в свободомыслии. С 1766 по 1902 г. здесь перебывало свыше 400 человек, из них 340 — в XIX в. Так, в течение 20 лет, до самой смерти в 1832 г. тут сидел основатель секты скопцов Кондратий Селиванов, присвоивший имя Петра III. Среди узников этого монастыря был молоканин Тамбовской губернии Григорий Булгаков, жаловавшийся Николаю I на притеснения молокан со стороны царских чиновников и духовенства и порицавший православие17. Примером религиозной нетерпимости со стороны церкви и царизма может служить дело архангельского мещанина Василия Ракова. Его обвинили в принадлежности к штундистам — секте, которая признавалась наиболее нетерпимой (штундисты призывали народ не посещать церковь, не почитать икон, не принимать священников с требами). Ракова заключили в Суздальскую тюрьму в 1893 г., откуда он вышел только в 1902 г.
В монастырских тюрьмах было также много заключенных за выступления против феодально-крепостнической эксплуатации, против усиления крепостного гнета. Дела о них рассматривались в Преображенском приказе и Тайной канцелярии, в монастырские тюрьмы они попадали по согласованию с Синодом. Участники крестьянской войны под предводительством Степана Разина, сотники Исачко Воронин и Сашко Васильев были брошены в Головленскую тюрьму Соловецкого монастыря. Во время соловецкого восстания они приняли в нем активное участие. Когда же восстание было разгромлено, Васильев и Воронин оказались в оковах в Корожной земляной тюрьме, их затем зарубил царский воевода Мещеринов18.
В 1670 г. в тюрьму Тихвинского женского монастыря попала активная участница разинского восстания Степанида, стоявшая во главе повстанческого отряда Слободской Украины. В 1721 г. в произнесении «непристойных слов» против царя Петра I был обвинен Федот Костромин. Его пытали в Преображенском приказе, наказали нещадно кнутом, а затем заключили в Соловецкую земляную тюрьму, где он и умер. В 1752 г. в «важной вине» против царской власти обвинили крестьянина Василия Щербакова. Он был наказан кнутом и сослан «навечно» в Соловецкую тюрьму.
В XVIII в. в связи с усилением феодально-крепостнического гнета возникли массовые крестьянские выступления, прикрывавшиеся часто царистскими лозунгами. Руководители отдельных выступлений также попадали в монастырские тюрьмы. Так, в 1764 г. в курский Богородицкий Знаменский монастырь заключили крепостного крестьянина Даниила Тихонова, распространявшего слухи о появлении царя Петра III. В 1765 г. после жестокого наказания в тюрьму Тобольского монастыря заключили крестьянина Евдокимова, выдававшего себя за русского царя19. Ближайшие соратники Емельяна Пугачева Чика и Губанов после разгрома крестьянского восстания были посажены в застенок при Казанском соборе в Уфе под соборной колокольней, а крепостной крестьянин Василий Журавлев, поддерживавший во время восстания связь с уральскими казаками, был заточен в тюрьму Суздальского монастыря.
После подавления крестьянского восстания под водительством Пугачева появился новый самозванец Осип Журыгин, выдававший себя за сына Екатерины II. Самозванца бросили в Суздальскую тюрьму. В Соловецкой тюрьме закончил свою жизнь другой самозванец, Тимофей Курдинов, называвший себя принцем Иоанном и пытавшийся вызвать народное возмущение20.

И в XIX в. в монастырские тюрьмы попадали участники антиправительственных и революционных движений. В Соловецкую тюрьму из Красноярска был переведен декабрист Ф. П. Шаховской, после того как он заболел там психическим расстройством. Сюда же были посажены участники тайного общества, студенты московского университета Николай Попов и Михаил Критский, сочувствовавшие декабристам. В 1850 г. здесь оказался студент Георгий Андрузкий «за вредный образ мыслей и злонамеренные сочинения».
В монастырские тюрьмы попадали также крестьяне, боровшиеся против крепостного гнета и пытавшиеся облегчить свое положение. Так, в 1837 г. в Рыльский монастырь заключили крепостного крестьянина Ефима Никитина за «сумасбродные вымыслы о преобразовании государственного управления». Несмотря на тяжкие условия заключения, он не пал духом, даже изобрел какую-то машину. Его освободили только в 1850 г.21 В Соловецкой тюрьме в 1864 г. находился студент Казанской духовной академии Яхонтов. Он принимал участие в организации панихиды по крестьянине Антоне Павлове, казненном после зверского подавления крестьянского восстания в местечке Бездна Пензенской губернии, когда было убито и умерло от ран более 90 человек.
6 декабря 1876 г. на Казанской площади в Петербурге состоялась антиправительственная демонстрация, организованная Г. В. Плехановым. В числе многочисленных ее участников, арестованных царской охранкой, были молодые рабочие Яков Потапов, Матвей Григорьев и Василий Тимофеев. Их осудили на пять лет монастырской тюрьмы «для исправления их нравственности и утверждения в правилах христианского долга». Потапова, развернувшего во время демонстрации красное революционное знамя, отправили в вологодский Спасо-Каменский монастырь, Григорьева — в чуркинскую Николаевскую пустынь Астраханской губернии, а Василия Тимофеева — в Крестный монастырь той же губернии. Потапова и Григорьева вскоре перевели в Соловецкую тюрьму. Сделано это было для того, чтобы пресечь антиправительственную агитацию, которую они вели в местах своего заключения22.
Среди узников монастырских тюрем было немало психически ненормальных. Царское правительство не нашло для них другого места! Но часто психически ненормальными объявляли совершенно здоровых людей. Ненормальность их заключалась в том, что они боролись за свободу совести, выступали против господствующей церкви. Например, в 1834 г. монаха Антиоха за его «нелепые слова» против православной церкви признали сумасшедшим и заключили в Суздальскую тюрьму. Узники этой тюрьмы из-за тяжелых условий действительно сходили с ума. Это не освобождало их, однако, от монастырского заключения. Во время обследования тюрьмы Суздальского монастыря в 1835 г. среди заключенных оказалось одиннадцать «поврежденных в рассудке». Несчастных продолжали держать в тюрьме, так как их «заблуждения», т.е. выступления против церкви, все еще считались вредными.
В отдельных случаях участников антицерковных выступлений, сектантов объявляли сумасшедшими и отправляли в психиатрические лечебницы. Например, в Казанскую психиатрическую лечебницу поместили основателя секты «малеванцев» Кондрата Малеванного и Степана Чекмарева. Их признали параноиками, а их влияние на последователей — «магическим». Это не помешало, впрочем, вызвать их на диспут — «религиозное собеседование», устроенное во время миссионерского съезда в Казани в 1897 г. «Параноики» горячо защищали свои взгляды от нападок воинствующих миссионеров-церковников и проявили себя вполне нормальными людьми. После диспута их вновь поместили в психиатрическую больницу, где они провели 15 лет23.
На какой же срок помещали узников в монастырские тюрьмы? Часто этот срок не уточнялся. В приговорах и указах встречается обычно выражение «безысходно, навсегда», т.е. узники приговаривались к пожизненному заключению. Фактическое заключение можно подсчитать по сохранившимся спискам узников. Например, за период с 1772 по 1835 г. в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре перебывало 102 человека. К моменту составления сведений (1835 г.) умерло 29 человек, до 5 лет просидело 46 человек, от 5 до 25 лет — 32 человека24. Крестьянин Калужской губернии Степан Сергеев находился в монастырской тюрьме 25 лет, а крестьянин Вятской губернии Семен Шубин — 43 года. Вина этих узников заключалась в том, что они отступили от православия и перешли в раскол и сектантство.
Освобождение узников зависело от отзыва монастырского начальства. Но отзывы эти редко были положительными. Обычно монастырские тюремщики давали такие характеристики об узниках: «не может быть освобожден без явной опасности для общественного порядка», «заключение полезно, доколе не придет в чувство христианского самосознания в преступлениях»25. В Суздальской тюрьме в течение 35 лет содержался раскольник Семен Мошонов, мелкий чиновник из Павлова Нижегородской губернии. Когда решили, наконец, его освободить, то возражать стал архимандрит Пафнутий, считавший, что Мошонов представляет для церкви большую опасность. «В народе, не имеющем здравого смысла, — писал он в своем заключении, — этот человек может поселить совершенное отчаяние и уныние». И Мошонов остался в монастырской тюрьме26.
В монастыри попадали также люди по приговорам светского суда. Это был особый вид уголовного наказания, часто в дополнение к другому наказанию. Заключение на срок от 4 до 8 месяцев рассматривалось как тюремное заключение без ограничения прав. Насколько часто прибегали к этому виду уголовного наказания, можно судить по тому, что в 1857 г. в монастырях содержалось 648 человек — крестьян, мещан, ремесленников, осужденных за различные проступки против господствующей церкви — за отступление от православия, за неисполнение «новообращенными» церковных обрядов, за систематическое отклонение от исповеди и причастия. Осужденные насильственно отторгались от своих семей и занятий, что нередко приводило их к разорению. Естественно, что монастырское заключение вызывало у них ожесточение и ненависть к церковникам.
Частыми узниками в монастырях были также священники и другие служители церкви, наказанные за разные проступки — пьянство, буйство, нарушения благочиния, за действия антиправительственного характера. По отчетным данным Синода, с 1855 по 1859 г. в монастырях перебывало 4480 церковников, из них только за пьянство - 3300 человек. Синод отмечал, что ежегодно за разные проступки ссылают в монастыри до 900 церковников27.
В 900-х годах среди небольшой части духовенства наблюдалось движение за ослабление власти Синода и епархиального начальства, за оживление приходской деятельности. Синод сурово расправлялся с участниками этого движения и рассылал недовольных по монастырским тюрьмам. Так, в 1901 г. в Суздальскую тюрьму был заключен священник Цветков. Его вина была в том, что он выступал за ослабление власти Синода, говорил о необходимости созвать церковный собор для упорядочения церковной жизни28.
Соловецкая тюрьма существовала до 1883 г., когда из нее были выведены последние узники, но караульные солдаты содержались в ней до 1886 г. После официального закрытия Соловецкий монастырь продолжал служить местом ссылки для провинившихся служителей церкви. Тюрьма при суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре существовала до 1905 г., еще в 1902 г. в ней насчитывалось 12 узников. В 1905 г. в ней томился крестьянин Петр Леонтьев, заключенный в эту тюрьму в 1871 г. по обвинению в том, что он распространял среди крестьян «лжеучение», направленное против верховной власти и духовенства. Несчастный пробыл в монастырской тюрьме 34 года, и об этой трагической судьбе спокойно рассказывается в отчете обер - прокурора Синода29. О суровом тюремном режиме 900-х годов свидетельствует письмо одного суздальского жителя, писавшего в петербургскую консисторию: «Обратите внимание на тамошнего архимандрита — коменданта, за что он так зверски запер несчастных заключенных и теснит их самым ужасным образом. Прислали какого-то зверя, который совершенно позабыл, что он служитель божий».
В кон

Последние публикации на сопряженные темы