Современное русское православие

[Владимир Владимирович]

БУЛАТ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ

СОВРЕМЕННОЕ РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ - ТОТАЛИТАРНО-ИНТЕЛЛИГЕНТСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ.


Современное русское православие - типичная тоталитарно-интеллигентская идеология. У нее немало сходств с другими аналогичными феноменами в истории нашей страны: большевизмом, народничеством, правозащитным диссидентством, но есть и ряд отличительных черт.

По сравнению с другими ("светскими") идеологиями, русское православие - идеология религиозная, и именно как религиозная идеология оно нетипично для России. Хотя в других странах подобные религиозные идеологии существовали и существуют до сих пор. Самые известные из них: солидаризм (не путать с русским эмигрантским солидаризмом), который сформировался на базе политических движений католической церкви в первой половине ХХ века, а также "теология освобождения" - очень левая католическая идеология Латинской Америки, развившаяся в 1960-х гг, но процветающая и поныне, не смотря на неоднократные осуждения со стороны Ватикана.  Некоторые движения в Румынии 20-30-х гг ХХ века также являлись носителями религиозных идеологий.  Можно вспомнить австрийский "клерикальный фашизм" Дольфуса и Шушнига 1933-1938 гг.  Также, в принципе, можно найти элементы религиозной идеологии в правых и крайне правых: салазаровском режиме Португалии, франкистском режиме Испании, монархическом режиме Югославии 1929-1935, хортистском режиме Венгрии 1920-1944, "кулацких" режимах Прибалтики, хотя почти повсеместно религиозный аспект идеологии данных режимов был подчинен политической целесообразности, и здесь богословие выступает в качестве служанки политики. Каждый из этих вариантов имел свою неповторимую эволюцию и судьбу, и рассматривать их было бы очень долго, но вернемся в Россию. В России, вроде бы, ничего подобного никогда не было.

Православная идеология, как и другие российские идеологии, начинает складываться еще в XIX веке, и ее появление на свет вызвано аналогичными причинами (не только в российском, но и в мировом масштабе) - ростом грамотности и распространением образования. Ортега-и-Гассет в своем "Восстании масс" совершенно справедливо указывает, что население растет не только в количественном, но и в качественном отношении. Если в около 1800 года в городах проживало не более 5% населения Земли (в России - 4%, в США - 3%), а грамотность практически во всех странах была прерогативой нескольких процентов населения - верхушки общества, то сто лет спустя картина радикально меняется - горожан уже 13,6%, а грамотность в европейских странах (кроме Италии, Испании и Португалии) перевалила за 80%. Возник слой образованных людей, которые уже не могли вести (да и не вели) "традиционный" образ жизни. Темпы расширения образования зачастую превосходили темпы общей социализации, и это усиливало недовольство существующим положением вещей именно в этом слое. Либерально-парламентские реформы в Европе XIX века были неизбежны. При этом не стоит думать, что сторонники парламентского правления и противники абсолютизма обязательно были либералами, но им требовалась трибуна для выражения своих мнений и законодательный орган для их реализации. Короли с их бестолковыми фаворитами им порядком надоели.  В целом пик либерализма приходится на 1900 год. Впрочем, около 1900 года лишь 10-12% населения в самых либеральных странах имели избирательные права. А ХХ век предоставил его всем. И либералы быстро потеряли большинство почти во всех странах мира.
Всю эту многоголовую ораву надо было как-то организовывать, создавать для нее информационное пространство, и если правящие режимы не успевали, то на их место приходила оппозиция (иногда революционная). Такова общая теория идеологий в XIX-XX вв.

А в России? Темпы роста городского населения и распространения грамотности запаздывали по сравнению с Европой. например, в 1900 году грамотных в России было 29%, во Франции - 83%, в Германии - 88%, и даже в Испании (которую в России считали очень патриархальной страной) - 44%. Однако уже в 1840-х гг сформировался особый слой населения, не имеющий аналогов на Западе, - интеллигенция. В ее среде началось вызревание идеологий. Спор западников и славянофилов был достаточно теоретическим, во всяком случае, одноименных партий не возникло. Первая российская идеология - народничество - возникает десятилетием позже и быстро завоевывает умы образованных людей, а неуклюжие попытки еще в эпоху Николая I создать официальную идеологию ("православие, самодержавие, народность") успехом не увенчались. Пик влияния народнической идеологии разных типов - 1881 год. Если бы в тот момент нашлась группа решительных заговорщиков, пользующихся поддержкой в войсках, и если бы во главе правящего режима стояло убожество типа Николая II, первая русская революция (причем, успешная) произошла бы в 1881 году. Далее появляется европейский марксизм, народничество трансформируется в бесформенную среду, из которой выросли эсеры, а частью сливается с прозападным либерализмом кадетов начала ХХ века. Интересно, что Лев Толстой стоял у создания своей особой идеологии, но он счел, что не барское это дело, а ведь мог стать чем-то вроде российского Махатмы. В конце концов, большевики - одна из разновидностей марксизма - пришли к власти в России и победили в гражданской войне всех своих оппонентов. Как реакция на "красную" идеологию возникла "белая" идеология, которая сводилась к идеализации дореволюционного прошлого и желанию его вернуть. Однако подавляющее большинство населения России (не только большевики, но все основные социальные и этнические группы - от купцов-старообрядцев до местечковых евреев) именно этого-то и не хотело. Кстати, люди, пропагандирующие наличие в большевистской партии огромного количества евреев, почему-то забывают, что второй половиной большевиков были русские дворяне (Ленин, Куйбышев, и даже Маяковский). Сионизм и большевизм с самого начала были врагами, и чем больше белые кричали о "жидовском засилье" в Советской России, тем больше евреи верещали о "государственном антисемитизме" и т.д. в СССР. А белые совсем забыли, что гражданская война - это не только и даже не столько война сабель и штыков, а прежде всего война пропагандистов, война идей, на фронтах которой один языкастый агитатор может переманить целый полк. А вот с этим у белых было очень плохо, и случись им победить, их белогвардейский режим оказался бы самым бестолковым и малохольным из аналогичных идеологий в тот период. Поэтому белым оставалось или погибать или эмигрировать. Распространенное мнение, будто эмиграция была преимущественно дворянской, предвзято. Минимум половина российских дворян (в т.ч. одна из ветвей предков пишущего эти строки) остались в Советской России и стали советскими людьми (для многих даже проблемы выбора не было), а среди 2-2,5 млн. белоэмигрантов преобладали разночинцы (в т.ч. интеллигенты - приверженцы потерпевших поражение идеологий). Идеология "белого дела" дожила в эмиграции до своей физической кончины и практически не оказала никакого влияния ни на Советскую Россию, ни на постсоветскую. Далее большевистская идеология, не смотря на ряд расколов и ожесточенную внутреннюю борьбу, сумела консолидировать страну, обеспечить ее модернизацию и отразить иностранное нашествие в 1941-1945. Советский коммунизм смог достаточно легко справиться с власовством (единственным реальным конкурентом с 20-х по 70-е гг), которое представляло собой советскую некоммунистическую идеологию, формировавшуюся с колес и в целом пропагандирующую будущее России в качестве младшего партнера победившей Германии. Власовцы пополнили эмигрантскую среду, но остались столь же чужды подавляющему большинству советских людей. Новый конкурент коммунистической идеологии - диссидентство - появился в 1950-х гг. Впрочем, сама по себе внутренняя антисоветщина 60-80-х гг. была беспомощна, как Новодворская в психбольнице. Эрозия коммунистической идеологии в 1980-х гг. происходила по иным, не связанным с деятельностью Сахарова и Солженицына, причинам, а антисоветчики лишь оседлали процесс. Идеологические режимы недолговечны, и 70 лет СССР это предел.
 
Далее реформаторское идейное пространство конца 1980-х трансформируется в несколько идеологий, большей частью импортных, которые боролись за умы уже в общей массе высокообразованных россиян. Консервативный либерализм Черномырдина, социальный либерализм Явлинского и компрадорский либерализм Гайдара потерпели историческое поражение и оказались мелкими идеологическими сектами на обочине общественной жизни. Впрочем, и их конкуренты добились немногого. Дело даже не в том, что среднестатистический россиянин разочаровался в очередной идеологии, а в том, что эпоха идеологий, занявшая 160-летний период российской истории, похоже, закончилась. Первым это понял Жириновский, вторым - Путин. Поэтому современные идеологические партии являются безнадежными политическими карликами, а компартия - единственная крупная идеологическая партия современной России - опирается не столько на коммунистическую идеологию, сколько на историческую память об СССР. Заодно можно отметить, что не смотря на все огульные обвинения русских в поголовном расизме, фашизме и т.п. "измах", создать русскую националистическую идеологию ни в начале ХХ века, ни в конце его не удалось, а русские национал-социалисты - романтики Третьего Рейха, и их усилия в 1990-х могли стать лишь крепким лекарством от либерализма, но не более.

Однако, где же здесь православная идеология? Она - в отличие от Ильи-Муромца - сидела на печи не 33, а все 160 лет, и досиделась до самого конца идеологической эпохи в истории нашей страны. Возникает православная идеология почти параллельно с народничеством (1860-1870-е гг), однако в ту эпоху ее адепты были одинокими воинами в поле, белыми воронами и не могли подчинить массы своим идеям. На них смотрели как на безобидных чудаков и не воспринимали всерьез. Это отношение сохранялось все полтора века идеологического этапа истории России. Однажды, когда А.А.Зиновьева спросили о "религиозном возрождении" в СССР, он назвал известного московского шизика и пару сотрудников Института религии и атеизма. Все иные борющиеся идеологии (даже белогвардейская, как это на первый взгляд не странно) были идеологиями светскими, и видели в религии в лучшем случае - историческую традицию, а в худшем - недоразумение (в эпоху, когда космические корабли бороздят...) В числе "белых ворон" обычно называют Достоевского, К.Леонтьева, И.И.Сергиева (Иоанна Кронштадтского) и еще ряд более мелких фигур. Леонтьев оказался в этой опере случайно. Он - крестоносец, эстет, декадент, его мироощущение бесконечно далеко от современного православного мироощущения. Потому и не цитируют его на православных форумах. Он не был "народником". Будучи антитезой атеистическому народничеству XIX века, "достоевщина" (так можно назвать зародыш русской православной идеологии) тем не менее восприняла ряд его базовых постулатов. Это идейный эскапизм, культ народа (в редакции Достоевского "народа-богоносца"), неприязнь к высокой культуре (православный Базаров столь же отрицательно относится к "светской" культуре, как и Базаров-атеист).  Конечно, лично Достоевский не имел ничего против искусства, восхищался Рафаэлем и т.д. "Светская зараза" в нем еще сидела. А вот последователи это преодолели: «Нельзя, например, быть христианкой и ходить с оголенными выше колен ногами и оголенными выше плеч руками, как это требуется по последней моде 1925–1928 гг. Я лично терпеть не могу женщин с непокрытыми головами. В этих последних есть некоторый тонкий блуд, – обычно мужчинам нравящийся. Также нельзя быть христианином и любить т.н. «изящную литературу», которая на 99% состоит из нудной жвачки на тему о том, как он очень любил, а она не любила, или как он изменил, а она осталась верной, или как он, подлец, бросил ее, а она повесилась или повесилась не она, а кто-то еще третий и т.д. и т.д. Не только «изящная литература», но и все искусство, с Бетховенами и Вагнерами, есть ничто перед старознаменным догматиком «Всемирную славу» или Преображенским тропарем и кондаком; и никакая симфония не сравнится с красотой и значением колокольного звона. Христианская религия требует мифологии колокольного звона. Христианин, если он не умеет звонить на колокольне или не знает восьми церковных гласов или, по крайней мере, не умеет вовремя развести и подать кадило, еще не овладел всеми тонкостями диалектического метода. Колокольный звон, кроме того, есть часть богослужения; он очищает воздух от духов злобы поднебесной. Вот почему бес старается, чтобы не было звону».  Это пишет А.Ф.Лосев – профессор, доктор филологических наук и прочая.
"Достоевщина" стоит на грани антиправительственной оппозиционности, но не переступает ее. Не смотря на всю критику "синодального православия", которое, в сущности, было концом исторического православия в России (дальше остались лишь народно-суеверное православие, исчезнувшее вместе с русской деревней в ХХ веке, и интеллигентское кабинетное православие - русская православная идеология), если "царь от бога", то идти против него - богохульство. Здесь закладывалось современное царебожничество, избравшее объектом поклонения самого нелепого царя в русской истории. Впрочем, если бы народники победили, "достоевщина" быстро трансформировалась бы в политическое антиправительственное движение православных фундаменталистов. Достоевский в рамках своей концепции "почвеничества" создавал образ русского крестьянства, совершенно не соответствующий реальности, но вполне укладывающийся в его идеологию. Это не вина Достоевского, это беда любой идеологии. Она осмысливает окружающий мир в определенного рода идеологемах, и если реальность этим идеологемам противоречит, тем хуже для нее. Однажды Ленина глубоко возмутила антибольшевистская позиция Мясникова: как это пролетарий может идти против большевиков (или не соответствовать)!?! Такой пролетарий - ошибка мировой истории. Аналогично и для Достоевского, русский крестьянин обязан быть православным, богомольным, монархистом и т.д. А если он неправославный, то он и нерусский. Именно Достоевский первым выдвигает максиму о зависимости этничности от религиозности (до него в истории России так никто не думал; переход Чаадаева в католицизм вызвал раздражение правительства, но никому в голову не приходило, что Чаадаев тем самым потерял русскость). Впрочем, здесь Достоевский неоригинален. Нечто вроде того утверждали еврейские борцы с ассимиляцией в XIX веке, которые считали, что лишь иудаист может считаться полноценным евреем. Здесь вторая болезнь русской православной идеологии: при всем своем антисемитизме русские православные идеологи всегда будут напряженно следить за евреями, а тот факт, что в современной русской православной идеологии люди еврейского происхождения занимают не последние места, создает ситуацию легкого идеологического маразма и почти сексуальных комплексов, что хорошо видно на всех православных форумах (особенно фундаменталистических). Возникает "культ еврея всемогущего", который православные интеллигенты всячески пропагандируют. Достоевский умирает великим писателем, но довольно посредственным идеологом. Россию 1880-1890-х гг. его идеи не волнуют. Можно видеть в черносотенном движении 1905 года именно русскую православную идеологию, но само это движение гораздо сложнее и многограннее, и здесь религия опять выступает в качестве служанки политики. Тот факт, что русские крайне правые партии бесследно исчезают за неделю после отречения Николая II, говорит в пользу искусственности этого движения.
Русская православная идеология тлеет где-то на обочине русской эмиграции, и хотя сейчас обыватель накачан множеством "свидетельств" о глубокой религиозности русской эмиграции именно в духе православного фундаментализма, это преувеличение. Бунина, Набокова и Бердяева при всем их антисоветизме трудно заподозрить в православном фундаментализме. Ни евразийство, ни оборончество, ни даже солидаризм НТС нельзя считать специфическими разновидностями русской православной идеологии (солидаризм НТС опирался на наследие Бердяева, Лосского, Франка, которые вызывали крайнюю неприязнь русской православно-церковной эмиграции), хотя солидаризм был максимальным приближением к ней. Какой-нибудь эмигрантский филин, сидящий в своем дупле на другом конце мира, в тот самый момент, когда у нас космические корабли уже действительно стали бороздить просторы Вселенной, мог в качестве последнего оберега против "совдепии" поднимать к небу православный крест. Но это было вымирающее позавчера. Интересно, что сам по себе сюжет романа Аксенова "Остров Крым" показывает полную бессмысленность русской эмиграции: ей все равно придется идти на поклон к Советам. Под конец Великой Отечественной войны власовцы пытались сговориться с русской православной эмиграцией, однако Советская Армия, чьи солдаты воевали под красными знаменами "за Родину! за Сталина!", к счастью, избавила нас от этой альтернативы.
И тут наступает эра "диссидентства". Появляется в числе иных его видов русское православное диссидентство. Это помимо множества иных его форм. Ведь диссидентство 60-80-х - это не только дюжина московских евреев-отказников и правозащитников на виду у ЦРУ. Были "истинные коммунисты" (и таких было большинство!), были маоисты, геваристы (вполне легальные), русские националисты, борцы с масонством, почвенники солженицынского фасона и даже русские язычники. Первый опыт православного диссидентства - ВСХСОН - Всероссийский социально-христианский союз освобождения народа Огурцова оказался неудачным (союз просуществовал с 1964 по 1967 и был разгромлен), да и ориентировался больше на современную ему европейскую христианскую демократию. Церковное подполье в лице катакомбного движения долгое время не имело никакого отношения к образованным оппозиционно настроенным советским людям. В 1920-1950-х годах движение «истинно-православных христиан» носило очень широкий характер и насчитывало, по всей видимости, десятки тысяч людей. Социальную основу его составляло духовенство, монашество и крестьяне-единоличники, отказавшиеся вступать в колхозы и, как правило, подвергавшиеся раскулачиванию и ссылке в Сибирь. Подавляющее большинство единоличников исповедовали взгляды «истинно-православных» и находились под влиянием катакомбного священства и проповедников. Вплоть до конца 1950-х годов в СССР число подпольных православных общин, по всей видимости, измерялось тысячами. Организационно они не были связаны, и поэтому говорить об общей идеологии движения трудно. В подполье находились как общины, вполне лояльно относившиеся к Московскому Патриархату, но не имевшие возможности зарегистрироваться и собираться легально, так и те, кто считал, что пришла власть антихриста и с официальной церковью не может быть никакого контакта. Несмотря на отсутствие общей идеологии и какой-либо организации, подполье существовало  - как социальная сеть, религиозная общность и характерная субкультура. Общим во взглядах радикальных «истинно-православных» групп было стремление как можно меньше контактировать с советским обществом и государством. В связи с этим разные истинно-православные отказывались брать советские паспорта, официально устраиваться на работу, отдавать детей в школу, служить в армии, прикасаться к деньгам, разговаривать с официальными лицами («молчуны») и даже использовать общественный транспорт. Во время Великой Отечественной войны многие истинно-православные воспринимали немецкую армию как освободителей. Священников, не признававших Декларацию митрополита Сергия, репрессировали, они не могли легально осуществлять церковные службы. В результате собрания проходили подпольно, в условиях строгой секретности. Характер «катакомбных» групп сильно зависел от политической ситуации в регионе. Так, в северных областях общины формировались в основном вокруг священников, а в Черноземье, где почти все духовенство в 1920-х было уничтожено, миряне объединялись сами, а некоторые (например «федоровцы») стали идейными беспоповцами. Последняя волна репрессий против истинно-православных началась в 1959 году — и особенно усилилась после хрущёвского указа 1961 года о борьбе с тунеядством. По нему были сосланы и посажены тысячи «истинно-православных», отказывавшихся официально устраиваться на работу (и, как правило, работавших по договорам). В 1961 преследования истинно-православных были официально узаконены. В «Инструкции по применению законодательства о культах», утверждённой постановлением Совета по делам РПЦ и Совета по делам религиозных культов от 16 марта 1961 г. говорилось: «Не подлежат регистрации религиозные общества и группы верующих, принадлежащие к сектам, вероучение и характер деятельности которых носит антигосударственный и изуверский характер: иеговисты, пятидесятники, истинноправославные христиане, истинноправославная церковь, адвентисты-реформисты, мурашковцы и т. п.» В 1961—1962 годах были арестованы почти все активные члены «катакомбных» общин. В ссылке многие «истинно-православные» продолжали отказываться от официального трудоустройства, что вело к суду и отправке в лагерь. Там отказ от работы, как правило, приводил к фактически бессрочному заключению в карцер, что привело к гибели множества людей. К началу 70-х годов большинство оставшихся в живых «истинно-православных» вышли на свободу, однако движение было обескровлено. Та же судьба постигла многие радикальные раскольничьи толки — хлыстов, скопцов, бегунов и др. В 60—70-х годах, по мере сокращения сельского населения, православное подполье теряло свой массовый характер, частично вливаясь в официальную РПЦ Московского патриархата.

Но все это до поры до времени не касалось советских интеллигентов, да и поначалу "фундаментализм" большинства православных диссидентов заключался в поездках за иконами на Русский Север, фарцовке и чтении самиздатовского Бердяева. Путь к православию советских интеллигентов в каждом случае оригинален и извилист. Сектоборец А.Л.Дворкин до 33 лет был еврейским отказником и хипарем. А.И.Осипов еще в 1955 году принципиально отверг "светское" образование.  А.Меня еще в младенчестве - в 1935 - крестили его еврейские родители.  А.В.Кураев в 1982 году из атеистов перешел в верующие.  Сам Кураев так оценивает советскую интеллигенцию в православии: «Интеллигенту трудно быть вместе с властью. Для него неестественно власть поддерживать. Он себя очень уютно чувствует в диссидентском подполье, особенно если оно более или менее безопасное: ты им фигу показал и спрятался, а на самом деле тебя никто и не преследует».

[Владимир Владимирович]

Православно-фундаменталистическая интеллигенция будучи плоть от плоти советской интеллигенции, наделена всеми соответствующими чертами: уверенностью в наличии некоей "абсолютной истины", которая приведет ее адепта в светлое будущее (в данном случае, в "царство божье"), нетерпимостью к инакомыслию (особенно в своей среде), глубоким презрением к "народу" и в то же время уверенностью, что только интеллигенция знает, куда "вести" народ, и может его вести, высокой образованностью, а, следовательно, сосредоточенностью на интеллектуальной жизни и беспомощностью в практических житейских вопросах, комплексом вины и постоянными попытками привить его окружающим (чтобы одному не было скучно "каяться"), глубоким недоверием к власти, особенно если она не смотрит в рот интеллигенции.
 
Крах СССР, гибель советской идеологии и переоценка ценностей около 1989-1991 гг. застают православных идеологов врасплох. Они слишком неповоротливы, чтобы быстро реагировать. Главным событием этой эпохи для русской православной идеологии стало официальное празднование 1000-летия крещения Руси. Как и все общество, русские православные идеологи разделились на патриотов и западников, либералов и консерваторов. Впоследствии русская православная идеология ни разу не смогла принять сколько-нибудь крупные политические формы. И не только потому, что уже при Путине в России запрещено создавать политические организации по религиозному принципу. Христианские партии шли на выборы, но получали доли процента: в 1995 году "Христиане России" - 0,28%, в 2003 году Всероссийская политическая партия «За Русь Святую» - 0,49%. Руководство РПЦ еще в 1993 запретило священникам участвовать в выборах. При всей пестроте русской православной идеологии, она имеет общие основы: стремление заменить все иные идеологии единым православным мировоззрением, которое понимается, как возрождение традиционной русской общественной мысли (течения русской мысли, не соответствующие этой идеологеме, за русские не считаются), почвеничество а ля Достоевский, антисоветизм и антисоциализм (в результате чего русская православная идеология, сама того не желая, оказывается в рядах активных защитников капиталистического строя, даже в самых его диких формах), наивное народничество с идеализацией крестьянской общины (разумеется, очищенной от язычества), еще более наивный монархизм в духе псевдоромантизма и обскурантизма XIX века, явное недоверие к современной науке, в которой большинство русских православных идеологов видят "сатанинскую прелесть" (вплоть до глупых "опровержений" теории эволюции и возраста Вселенной с помощью перепечаток западных протестантско-фундаменталистических статеек), негативное отношение к современному образу жизни (от женской косметики до рок-музыки и интимных отношений, которые, если бы это не повлияло на рождаемость, православные идеологи совсем бы запретили). Особый колорит русской православной идеологии придает "духовный опыт" советских "гонений", в результате чего православные смотрят на себя как на перманентную жертву, против которой ополчился весь мир - от «либерал-сионистов» до сатанинских атеистов. Свое неумение ориентироваться в реальном мире они оправдывают его "греховностью", а свойственная интеллигенции манера жить передовицей (из "правильной" газеты) создает у адептов православной идеологии впечатление, что истинный православный человек должен жить православной жизнью, ни на что больше не размениваясь, свести "светскую" (что на православном языке равносильно "безбожной") жизнь к минимуму - вроде отправления нужд в сортире (в чем, естественно, ничего привлекательного нет). Будучи уверенными (а в этом православных читателей убеждает соответственно подобранная литература), что на протяжении русской истории все русские - от крещения Руси и до расстрела царской семьи - все "настоящие русские" занимались исключительно тем, что молились, держали посты, читали душеполезную литературу и без ума любили и почитали духовенство, православные публицисты в ужас приходят от осознания невозможности реализации этого идеала в наши дни. Виноваты в этом все - от сионистов до Пугачевой и Дарвина включительно. Изобретен специальный термин - "воцерковление", которым православные идеологи обозначают усилия среднестатистического человека приблизиться к этому идеалу. Реальность разочаровывает: лишь несколько процентов верующих действительно живут церковной жизнью - регулярно творят молитвы, посещают богослужения, держат посты и т.д. А ведь православные идеологи считали, что всего за одну "пятилетку воцерковления" можно привести к такому образу жизни минимум полстраны. Неудачи объясняются "греховностью" и "бездуховностью" народа-охлоса, "происками сатаны", советско-атеистическим прошлым и т.п.

И речи не может идти ни о каком диалоге православной идеологии с иными мировоззрениями. Обладая единственно правильной верой (и соответственно, единственно правильной идеологией) православный идеолог смотрит на науку как на "служанку богословия" (и она должна помнить свое место), а инославные (начиная с католиков) для него что-то вроде сатанистов: отдельные иноверцы - просто дураки, а целые инославные нации по наущению сатаны специально приняли иные веры, чтобы нападать на "святую русь". Т.о. создается соответствующая "юдообразная" схема мировой истории.
Православный идеолог, как правило, не является представителем духовенства, хотя бывает и так. Хотя большинство православных идеологов подозревает или прямо обвиняет власть в сатанизме, они были бы очень даже не против стать советниками и серыми кардиналами российских руководителей (раз уж не получается победить на выборах).  Не смотря на сильное желание быть руководящей и направляющей силой современного российского общества, успехи православной идеологии в этом направлении за последние 20 лет очень невелики.  Власть в целом, не смотря на утверждения отдельных ее представителей о своем православии, относится к православной церкви (по старой советской привычке), как хозяйственники брежневских времен относились к идеологическому отделу ЦК КПСС.  Его задача - обеспечивать "морально-политическое единство" и вообще для проформы.  Но трудно представить губернатора или министра, который бы всерьез приносил покаяние и нес епитимью, а тем более всерьез воспринимал креационистские бредни "православных биологов" или "православных физиков".  Влияние на массы современного русского православия минимально.  Лишь 5-8 % населения "воцерковлено" - т.е. ведет жизнь более-менее в русле представлений православной идеологии.  Это курьезным образом не превышает показателей религиозности в 1970-1980-х гг.  Показательно также, что количество верующих, согласно последним соцопросам, всегда на 10-15% меньше количества крещеных.  Это говорит о том, что люди на пике интереса к православию в начале 1990-х крестившиеся, в настоящее время - 15 лет спустя - от религии отошли.  Трудно представить образ жизни более далекий от православного идеала, чем современная российская повседневная жизнь.  Их соприкосновение предстает, как правило, в анекдотическом виде, и со временем ничего не меняется.  Причин неспособности православной идеологии завоевать умы россиян и влиять на их поведение множество, но можно выделить основные три.

Во-первых, православие (в отличие, от католицизма) очень плохо взаимодействует вообще с повседневной жизнью.  Там где католицизм пользовался малейшими зацепками, малейшими поводами внедриться в жизнь и быт паствы, обратить все "языческие" обычаи в свою веру (везде - от карнавалов до заумной философии), православие беспомощно разводит руками.  С одной стороны, оно полагает слишком низменным и недостойным "истинной веры" возиться с бытовыми подробностями, с другой - все, что не укладывается в православный идеал, считается "бесовством", с которым не взаимодействовать, а которое уничтожать надо.  Показательна история с отношением православия к скоморошьей культуре.  Не будучи в состоянии освоить русскую смеховую культуру, православие попросту уничтожило ее.  Таким образом, православие в значительно большей степени, чем иные основные христианские конфессии, "не от мира сего".  И это даже нравится самим православным, которые считают это лишним доказательством "истинности".  Нетрудно догадаться, что кабинетная, уже полностью оторванная от реальной жизни, современная православная идеология еще меньше склонна взаимодействовать с окружающей средой.  Мир, с т.з. ее идеологов, тотально лежит во зле, враги "истинной веры" используют все - от рекламы мыла до экзистенциальной философии - с целью изничтожить "истинную веру", а поэтому неизбежен "уход из мира", замыкание в своей субкультуре, которая аналогично Диогену сидит в своей бочке и показывает всему миру фигу.  В общем, ожидать от православной идеологии и православия в целом какой-либо широкой социальной работы не приходится.  Искать причину можно в древнем разделении на католицизм и православие и в исторической специфике развития этих конфессий, но, скорее всего, ответ лежит гораздо ближе - православная идеология, изначально будучи (как это не покажется на первый взгляд, странным) разновидностью нигилизма, и не собиралась взаимодействовать с отрицаемой ею "светской" культурой и повседневной жизнью.

Второй момент, связанный с первым, это неумение православной идеологии вести дискуссии, убеждать своих оппонентов.  Это разительно отличает ее от ее конкурентов - других российских идеологий (народничества, марксизма, либерализма и т.д.), которые, в принципе, никогда не чурались этой "черной" идеологической работы, могли находить удобоваримые аргументы и овладевать массами.  Причина здесь кроется в самой природе русской православной идеологии.  Она - в отличие от других (светских) идеологий - религиозная.  Окружающий мир, следовательно, православный идеолог мыслит через призму религиозных представлений.  А согласно этим представлениям, мир поделен на две части - "божью", "христианскую" и "антихристову".  А какая может быть дискуссия с антихристианством?  Поэтому все несогласные с православной идеологией, в лучшем случае - дураки, в худшем - враги и прислужники сатаны.  Другие идеологии, будучи светскими, опирались на принцип гуманизма, согласно которому человек самодостаточен, хотя тоже неодобрительно относятся к инакомыслящим, полагая, что инакомыслие проистекает от неполного владения информацией, либо от "невыгодности" мыслить определенным образом, никогда не считали несогласного априори дураком или врагом.  Хотя, по инерции склонности приписывать себе все заслуги человечества - от изобретения колеса до борьбы с курением, религиозная идеология не прочь присвоить себе и гуманизм (конечно, "истинный православный гуманизм"), она хорошо понимает несовместимость религиозного и гуманистического мировоззрений.  Первое - теоцентрично, второе - антропоцентрично.  И никакие разговоры в пользу бедных о "преображении" этого не изменят.  За исключением некоторых наивных христианских философов (которых К.Леонтьев именовал "розовыми христианами"), историческая религиозность человеку доверять не склонна.  Поэтому никакая равноправная дискуссия между верующими и неверующими в рамках религиозного этоса невозможна (в "светском" этосе других идеологий - вполне).  Делать декларативные заявления, требовать "покаяния", "обличать" и потом отмалчиваться в ответ на "неудобные" вопросы - вот это только и умеет православный пропагандист.  И еще жаловаться на "преследования", "гонения", "заговоры" и т.д., уповая (совершенно непонятно на каком основании), что в России "обиженных" любят.  Нет, не любят.  Это выдумали пустомели-журналисты, а православные идеологи (которым вообще свойственно доверие к желтой прессе) приняли всерьез.

В-третьих, существует еще один момент в православной идеологии, который, даже при исправлении предыдущих, однозначно портит все их дело.  Все идеологии врут.  Это коренной, неустранимый эффект любой идеологии.  Причина его существования элементарна - любая идеология занята нелегкой (почти как у Корнея Чуковского) работой по наведению мостов, установлению соответствий своих принципов, идей и утверждений с окружающей реальной действительностью.  А поскольку первое не всегда соответствует второму (и не только в целеполагании, но и онтологически: т.е. обезьяна не только не хочет плавать как дельфин, но и просто не может), приходится откровенно мухлевать, обманывать адептов, на всякий случай, оправдывая очевидный факт обмана определенной целесообразностью.  Эта практика существует в любой идеологии, но в православной идеологии ложь превосходит все мыслимые пределы.  "Светские" идеологии, как бы они не гнобили друг друга, имеют определенный культурно-исторический консенсус, т.е. некую общую систему знаний и представлений, которая есть "нейтральная зона" научного и житейского мировоззрений.  "Чтобы спорить, надо быть хоть в чем-нибудь согласным" - заметил солженицынский герой.  Православная идеология в больших контрах и с научным, и с житейским мировоззрением.  Первое она критикует за разоблачение религиозных верований, второе - за недоверие к этим верованиям.  Либерал и марксист могут часами спорить о достоинствах рыночной экономики и о том, были ли благом американские бомбардировки Ирака, но они согласны в том, что Земля круглая, что Вселенной миллиарды лет, что в ветхом завете записаны наивные представления древних евреев, частью позаимствованные ими у других народов, что отмена крепостного права была благом для России, наконец, что чудес не бывает.  Православный идеолог не имеет таких точек соприкосновения с окружающими.  Научную историю он подменяет "священной", "светские" праздники для него чужды и т.д.  В итоге православная идеология сама загоняет себя в гетто, где предается самому фантастическому эскапизму.

Остается патриотизм, который православная идеология присвоила исключительно себе, однако сам по себе патриотизм - "языческое" мировоззрение, обожествляющее определенную территорию на поверхности планеты Земля, которая через соответствующую цепь исторических событий связана с существованием определенного этноса.  Примириться с мыслью, что всего несколько сот или тысяч лет назад на этой территории жили другие народы, патриот не может, а поэтому национальное бытие "своего" народа патриот продлевает в прошлое до палеолита и даже палеозоя.  Христиане в целом здесь оказываются в глупом положении - у них ведь как бы две "родины": по паспорту и по верованиям - т.е. земная и небесная.  Последовательный патриотизм хорошо выразил С.Есенин:
Если кликнет рать святая:
"Кинь, ты, Русь! Живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая.
Дайте Родину мою!"
Православные идеологи не могут так сказать.  Они - как и все верующие - своекорыстно и расчетливо, как биржевые маклеры, заняты зарабатыванием "царства божия".  Логичнее в этом отношении было бы пойти по пути еврейских ортодоксов, которые соединяют национальное бытие и религиозные идеи в нераздельное целое (поэтому, если из иудаизма исключить национальную проблематику, 90% его исчезнет).  Но стать на такую позицию для православных патриотов означает примириться с "язычеством" и самим стать "язычниками".  Между прочим, вышеназванный К.Леонтьев со скепсисом относился к патриотизму, особенно славянскому, как истый рыцарь он не любил ни народничества, ни патриотизма, вообще народные массы он недолюбливал.  Потому и непопулярен он в современной православной идеологии, которая желает овладеть массами "подмастерьев, измученных чувством собственного достоинства" (Леонтьев).  Разумеется, оказаться эдакими адвентистами в России - без всякой связи с ее историей - православные идеологи тоже не могут.  Вместо этого православная идеология предпочла "третий путь" - путь очень замороченно-идеологической интерпретации русской истории в своем идеологическом ключе.  Они смотрят на Россию и Русь в прошлом как на учеников в православном классе, и считают "патриотическими" только те события и явления нашей истории, которые идут во благо православию.  Все остальное или осуждается или игнорируется (и "массам" рекомендовано вообще не знать о таких явлениях).  Создается совершенно искусственный, книжный образ "старого" или даже древнего русского, который интересовался исключительно религиозной жизнью, имел угрюмый, необщительный нрав, упаси боже, не смеялся и не веселился ни разу с рождения, и ко всему прочему чурался каких бы то ни было контактов с иноземцами, кроме как на войне, причем войны обязательно начинались по инициативе иноземцев.  Это стойкое желание обвинить во всем противника и оправдать "свой народ" свойственно любому патриотическому менталитету, но у верующих патриотов это доходит до крайности, что является следствием ублюдочного комплекса жертвы, свойственного современным русским православным.  Вместо того, чтобы честно признаться: да, мы напали на этих м...в и победили их, и праздновали победу, и пили, и веселились, православный патриот будет долго скулить о всемирном заговоре против него, а потом (из опасения ответственности) будет еще дольше отрицать свою заслугу в победе над врагом.  Т.о. православный Давид будет отрицать, что это он убил Голиафа (Голиаф, с т.з. православных идеологов, "сам убился", а православный Давид ни в чем не виноват, и обвинять его в убийстве Голиафа нельзя).  Впрочем, такая постановка вопроса характерна для любого современного патриотизма (например, для еврейского), с непонятной целью непременно желающего оправдаться перед каким-то там абстрактным мировым общественным мнением.  При этом патриотические идеологи всех времен и народов испытывают патологические влечение к любым жертвам своего народа в исторической перспективе, заряжаются от них какой-то мрачной энергией и постоянно тычут их в лицо окружающим, как нищий свои язвы на паперти.  Не будь этих жертв, патриотическая идеология очень потеряла бы.   Из этого следует, что православные патриоты всего лишь проецируют на русскую историю свой образ мысли и свои комплексы.  Явление опрокидывания современности в прошлое характерно для историософской мысли, но следует отдавать себе отчет в том, насколько это все далеко от реальной истории.  Убедить собеседника в том, что все русское прошлое было точной копией мышления закомплексованного православного идеолога, а стало быть, он получает "историческую" санкцию своих убеждений - вот единственная цель таких построений.

Семейные ценности - вторая сфера, которую православные идеологи хотят присвоить себе, и которая должна, по идее, перекинуть мостки от заоблачных мечтаний православного эскапизма к реальной жизни нормальных людей.  Но и здесь у православных идеологов все не слава богу.  Согласно их представлениям, только истинно православные люди, а еще лучше иноки, принявшие обет безбрачия, способны создать полноценные семьи, а все семейные неурядицы - следствие измены православному идеалу.  В прошлом все православные русские были целомудренны и плодовиты, и в семьях наличествовало минимум по 16 детей.  Само по себе это представление о поголовной многодетности вступает в противоречие с элементарной демографической статистикой, ведь, если в каждой семье по 16 детей, это означает, что каждое последующее поколение в 8 раз превышает предыдущее, и если в момент крещения Киевской Руси ее население составляло 8 миллионов человек, то спустя 200 лет - ко временам татаро-монгольского нашествия, оно должно, исходя из ценностей православной семьи, возрасти до 134 триллионов человек - т.е. в 17 миллионов раз.   Православные идеологи - эти кабинетные черви, живущие в ХХ веке, совсем позабыли, что многодетность - это не идейная прихоть, а суровая необходимость в условиях колоссальной даже по меркам начала XX века детской смертности.  Если сейчас коэффициент дожития всех новорожденных до 25 лет составляет в нашей стране 95%, то в 1880-х он не превышал 45% (т.е. из 1000 родившихся 550 умирали в возрасте младше 25 лет), а младенческая смертность доходила до 30%.  И это конец XIX века.  Можно себе представить, что творилось в XIV-XV веках.  В более позднюю эпоху из 12 детей Петра I семь умерли во младенчестве, еще двое не дожили до 10 лет, одна дочь - Анна скончалась в 20-летнем возрасте, и только двое - Елисавета и Алексей перешагнули через 25-летний возраст.  А население Киевской Руси за 200 лет выросло всего на 38% (с 8 до 11 миллионов), что соответствует выживанию в среднем на каждую семью (а ведь были и несемейные люди) не более 2,5 детей.  Следствием высокой детской смертности была очень невысокая ценность детей.  Герой некрасовской поэмы произносит ужасную (с т.з. православных идеологов) фразу:
 "Не вой!
       Убилась - неважное дело!..
       Девчонок ненадобно мне,
       Еще вот такого пострела
       Рожай мне, хозяйка, к весне!
       Смотри же!.."
Не стоит забывать и о варварском обычае русских крестьян кормить новорожденных детей хлебным мякишем, что приводило более высокому уровню младенческой смертности именно у русских, даже по сравнению с татарами и башкирами.  Понадобилось "преступнику" Сталину согнать крестьян в колхозы и усовершенствовать медицинское обслуживание на селе, чтобы эта практика прекратилась, и к 1950 году младенческая смертность в целом по СССР снизилась до 10%, а в конце брежневской эпохи - еще в 5 раз.  Вот таким образом коммунисты «уничтожали русский народ», если верить православным идеологам.

Но современные православные идеологи, надежно огражденные от вышеизложенного успехами современной медицины, об этом думать не хотят.  И не думают.  Они (как и все иные представители интеллектуальных утопий) настроены перфекционистски - т.е. считают необходимым полное соответствие заявленным ценностям, но при этом, как говорится, любят посылать в разведку других, а сами не ходят.  В реальности современной России религиозность практически не оказывает никакого влияния на демографические процессы.  Уровень брачности, разводимости, рождаемости, смертности, абортов у верующих практически не отличается от такого же уровня в среде неверующих.  Православные идеологи любят демонстрировать "богобоязненные" многодетные семьи, но, как и в целом по России, в рамках православной среды на одну такую семью приходится дюжина одиноких людей, и количество старых дев (ну а куда им еще податься?) среди православных активисток ничуть не меньше такового в среде любой другой современной идеологической секты.  А активные и успешные православные бизнес-леди могут сколько угодно посылать проклятья "сатанинскому феминизму", они уверены, что мужчина, хотя он - еще один большой ребенок, должен быть главой семьи, и пусть попробует только ее не послушаться!

Русские - очень несемейственный народ (это честно заявил еще К.Леонтьев), чем он выделяется из других славянских народов, в среде которых семейственность больше развита.  Плохо это или хорошо, но это факт русской истории, на всем ее протяжении - от Ивана Калиты, когда родовая древнерусская община Поднепровья сменилась соседской общиной Волго-Окского междуречья.  Церковный приход той - исторической Русской православной церкви хотел стать основой социальной жизни, но таковой стал "мiр" - сельская община, вполне светское образование.  Трудовой коллектив задолго до 1917 года был ячейкой нашего общества.  Семья никогда не играла такой роли.  Русский будет стремиться к признанию именно в "мiру", а не в семье, клане.  Русский тяготится семейными узами, и не считает их отсутствие симптомом личной несостоятельности.  Семейные ценности, пропагандируемые Голливудом везде и всегда, даже если речь идет о вторжении инопланетян или извержении вулкана, быстро приедаются русским зрителям, им подсознательно хотелось бы вырезать все соответствующие сцены из американских блокбастеров, как ненужные и даже неприличные.  В семье русский ругается на порядок чаще, чем украинец, и, наоборот, на работе - в коллективе - он куда менее скандален.  Это тоже всего лишь факт реальной окружающей действительности, и пропаганда семейственности русской православной идеологией - еще одна некозырная карта.

Отношение русской православной идеологии к науке – особая тема.  Наука, постольку, поскольку она пришла в Россию с Запада, всегда была на подозрении у местных обскурантов, тем более что научное мировоззрение (так уж исторически сложилось) однозначно ассоциировалось в России XIX века с антимонархическими и антирелигиозными настроениями.  Несколько деревянное определение марксистских времен о средневековой науке как о «служанке богословия» было всерьез воспринято современными православными идеологами, и они изготовились стать эдакой «владычицей морской», у которой наука должна быть на посылках.  Наука должна доказывать: а) бытие божие, б) истинность православия.  И точка.  Иная наука им не нужна и неинтересна.  Но это – лишь верхушка айсберга. т.е. гламурная и «просвещенная» часть православного бомонда.  В глуби – в толще православной массы ситуация еще хуже.  Там научное мировоззрение давно ассоциируется с сатанизмом: на всем пространстве – от археологов, продавших душу дьяволу, до сексологов, действующих по наущению этого самого сатаны.  Это особое «подпольное» мировоззрение, наиболее радикально отрывающее человека от «мира сего».  Наука в их представлении – это некий ужасный заговор против человечества, будь то прививки или полет на Луну.  Криптомышление невероятно сильно развито у этой публики, и в этом плане можно оценить труды Фоменко и Постникова как откровенный феномен русского подпольно-исторического криптосознания.  В исторической концепции Фоменко – «Новой Хронологии» – важно даже не то, что Скалигер и Петавиус неправильно посчитали даты, не то, что Иван Грозный – это четыре разных человека, и не то, что Тамерлан и Александр Македонский – одно лицо.  Главное в этих построениях – упорное нежелание признать относительную молодость российской цивилизации по сравнению с Элладой и Древним Египтом и столь же упорное желание экстраполировать размеры и влияние нашей страны ХХ века на все века от начала времен.  Сама по себе эта тенденция неуникальна – она находит аналоги в уверенности придурковатых протестантов, «доверяющих библии», и ополоумевших иудаистов в том, что до ноева ковчега не могло быть ни Древнего Египта, ни Шумера, а равно в полуофициальном желании идеологов «американской мечты» (не только в США) начинать мировую историю с 1776 года, а историю Европы – с норманнской высадки 1944 года.  Бердяев в своей «Русской идее» полушутя-полусерьезно отмечал, что русские старообрядцы считают, что ветхозаветные пророки говорили по-русски.  Это не случайно и не удивительно – такова естественная тяга удревнить свою историю хотя бы ценой отмены истории других народов.  Впрочем, к реальной истории это отношения не имеет, вне зависимости от того, оскорбляет это чьи-либо «чувства» или нет.  Здесь опять обнаруживаем резкое отличие русской православной идеологии от всех иных наших идеологий.  Последние (даже монархическая) ничуть не чурались научного познания мира, более того, заявляли о своей принципиальной научности, и какие бы коррективы не старалась внести в научные данные, к примеру, коммунистическая идеология советского марксизма, это высокое просвещение по сравнению с антисциентизмом русской православной идеологии.  Если ее адепты сочтут, что «нравственно» будет учить детей в школах тому, что земля плоская, а звезды к небу гвоздями приколочены, они и глазом не моргнут.  В этой мистике находят даже особый смак, оправдывая себя тем, что наука бездушна и «античеловечна», и вообще она обанкротилась.  Точка зрения, согласно которой распад СССР ознаменовал крах массового научного мировоззрения в мировом масштабе, справедлива лишь отчасти.  Не смотря на нарастающие в два последние десятилетия обскурантинские и мистические настроения, ученые не стали служанками богословов, они продолжают свои труды.  Чувствуется, пожалуй, лишь нехватка мощного популяризаторско-пропагандистского обеспечения научных знаний, которое наличествовало в СССР.  Желание русской православной идеологии «отменить» целые области научных знаний (эволюционную биологию, к примеру), если они противоречат ее верованиям, примечательно в плане ее невозможности интегрировать внутрь себя элементы окружающего – неидеологического мира, что неизбежно требуется в случае превращения идеологии из «гонимой» секты в руководящую и направляющую силу (кстати, у советской идеологии это получилось совсем неплохо).

[Владимир Владимирович]

Всякая идеология воюет на два фронта: во-первых, против других конкурентов, которые «извращают» идеологическую истину (например, считают, что на острие иглы могло поместиться не 3000 чертей, а 300000; есть и те, кто просто заблуждается, полагая, что поместится не более 2789 чертей, но таковых следует считать небезобидными оппортунистами), и, во-вторых, против «недоумков» - простонародья, которое никак не может подняться до интеллектуальных высот идеологии и задает резонный вопрос: а какое вообще отношение имеет количество чертей на острие иголки к простым проблемам повседневной жизни?  Как и для всякой другой интеллигенции, для православной интеллигенции характерно глубокое презрение к «народу».  «Народ» - слепец, которого надо вести к торжеству православия, он ограничен, «греховен» и обречен на погибель без руководящей и направляющей силы православной интеллигенции.  Так карикатурно выглядит реакция этих людей на окружающий мир, который они желают загнать в рамки выдуманной ими самими фантасмагории – даже не в рамки исторического православия прошлых веков, а в рамки выдуманного кабинетными православными идеологами XIX века «образа православия».  Все должно стать православным.  Должны быть «православная одежда», «православная пища», «православное телевидение», «православная литература», «православный бизнес» и даже «православный секс» (последнее вызывает некоторое недоумение на православных молодежных форумах, особенно тогда, когда в конце дискуссии выясняется, что православный верующий не должен получать удовольствие от интимных отношений, - это и есть главное содержание понятия «православный секс»).  Само по себе желание «преобразить» (а если быть максимум честным, то устранить и запретить) окружающий мир выдает в православных идеологах людей, неспособных не только первенствовать в реальном окружающем мире, но и сколько-нибудь сносно устроиться в нем.  Асоциальность выдается за некую духовную ценность «не от мира сего».  В любом обществе (вне зависимости от экономических, политических и иных условий) всегда есть и будет определенный процент людей, которые недовольны существующим положением, и любая борющаяся идеология вынуждена рекрутировать своих адептов именно из этой среды (Бакунин даже уголовников хотел привлечь к анархизму).  Впрочем, разные идеологии притягивают людей разных типов и темпераментов (любопытно, что в начале ХХ века в России идеологические пристрастия в массовом сознании носили достаточно четко выраженный возрастной характер: сторонники сохранения существующего строя в среднем были существенно старше по возрасту сторонников революционных изменений, и в период 1900-1917 гг. происходит элементарное физическое вымирание монархистов, - равно и коммунистическая идеология в 1990-х годах воспринималась как возрастное явление, а поэтому неизбежно приобретала вкус и цвет соответствующего поколения).  В случае русской православной идеологии – это люди скорее пожилого возраста, чем молодежь, скорее женского пола, чем мужского, скорее одинокие, чем счастливые в браке, скорее относящиеся к тем группам населения, которые потеряли свою прежнюю советских времен достаточно высокую социальную стратификацию, чем преуспевшие в новой России (и таким образом, молодые, веселые, здоровые и удачливые люди – «православные менеджеры» – а в современном русском православии есть и такие – будут казаться на этом фоне не совсем уместными).  Русская православная идеология, учитывая ее религиозную подкладку, дает этим типам людей оправдание их унылому, серому существованию, а свойственная подобным неудачникам социальная неудовлетворенность конституируется в теории заговора, культурный эскапизм, желание быть жертвой и одновременно судьей «неправильного мира».  При всем при этом на русской православной идеологии лежит неподражаемый налет той особой женственности, которая свойственна православию вообще (впрочем, эта женственность свойственна всем «гонимым» культурам и субкультурам, не имеющим официального выхода в общественную жизнь, и как следствие руководимым женщинами, поскольку в доме – на уровне частной жизни человека – женщина хозяйка).  Русский православный идеолог будет часами жаловаться на жизнь, на всемирные заговоры против всего на свете, демонстрировать, как нищий-калека на паперти, свои личные неприятности и болезни в качестве доказательств своей правоты и т.д. и т.п. на тему мира, «лежащего во зле», но напрасно будет спрашивать его о возможных исправлениях и решениях проблем – это за пределами его компетенции.  Подобная социальная пассивность православного мировоззрения прививается всей русской национальной ментальности, и мнение иностранцев о русской лени и безалаберности – целиком на совести православной публики, для которой короткое замыкание на подстанции – знак скорого пришествия антихриста, а стало быть, ее ремонт – за пределами человеческих возможностей.  Русский православный идеолог – не творец, не созидатель, он – вечная «невинная жертва», его идеалом стал самый безрукий из всех русских царей – Николай II.  Русские православные идеологи переняли отвратительную манеру евреев видеть во всей мировой истории лишь тотальный антисемитизм и «выдающуюся роль» евреев, которые изобрели индийские шахматы, китайский порох, паровоз Стефенсона и автомат Калашникова, однако, усилили именно жертвенный сегмент подобного мировоззрения, и в итоге «военно-патриотические» разделы православных форумов напоминают исповедь изнасилованной бабы, которая с каким-то нездоровым азартом в двадцатый раз пересказывает, как и сколько ее насиловали, и как-то даже кажется неуместным вопрос: а куда ты, мужик, смотрел?  Русская православная душа – в большей степени «она», чем «он».

Возникает закономерный вопрос: насколько подобная православная эстетика может быть востребована в современной России?   При всем негативном отношении православной идеологии к советскому коммунизму, православные идеологи откровенно завидуют советскому этосу.  Белой завистью.  Советская идеология - кстати, единственная, восторжествовавшая в нашей стране и даже законодательно закрепившая свою руководящую роль - это максимально популярная по воздействию, максимально эффективная в чрезвычайной ситуации и наиболее решительная из всех наших идеологий.  Потому она и победила.  Православным завидно.  Они спят и видят "православных комиссаров" в воинских частях, "православные утренники" в детских учреждениях, "православное радио" в каждом доме.  Впрочем, в советской идеологии эти симпатизанты видят только то, что хотят видеть: борьбу с короткими юбками, западными музыкальными стилями и внебрачными интимными отношениями, советский патриотизм, а также воинскую дисциплину, смахивающую, в их представлении, на монастырский устав.  Но попытки имитации подобных методов советской идеологии ничего не дали православным идеологам.  Все их потуги в этом направлении напоминают имитации аборигенами Полинезии американских бомбардировщиков после второй мировой войны: аборигены могут, пользуясь хворостом, детально воспроизвести конструкцию самолета, но только летать-то он все равно не будет.  Советская идеология не ограничивается воинской дисциплиной в армии и запретом коротких юбок (как раз в последнем случае коммунисты в 1920-х выступали в роли пропагандистов новых стилей одежды, особенно, если они были более экономны и практичны).  Советская идеология - это еще пропаганда научных знаний (именно научных, а не по принципу - Одна Баба Сказала), это не просто эстетика честного труда (ее и при капитализме было достаточно), но признание ценности социальной справедливости, это движение вперед, на удивление не отягощенное прошлым, это подлинный интернационализм, который не признает "бедненьких" и "несчастненьких" народов, а просто считает все народы действительно равными и равноценными для матери-Истории (за это-то коммунизм и ненавидят патриоты всех времен и народов).  А вот с этим у православной идеологии как-то не получается.  Они и рады бы признать примат социальной справедливости, но тогда придется одновременно признать порочность дореволюционного социального строя, да и современного тоже, а это опасно для собственного благополучия православной церкви (кстати, хотя бы один православный поп хотя бы один раз за последние десятилетия произнес проповедь, аналогичную строгим проповедям против косметики, против криминалитета?  разумеется, бороться против культа лингама Шивы куда безопаснее, чем конфликтовать с "братками").  Научное мировоззрение тоже как-то не привилось в рамках русской православной идеологии.  А патриотизм у русских православных идеологов, как и следовало ожидать, получился православным, и как следствие, бесконечно далеким от реальных задач самосохранения нашего общества.  И вообще, коммунизм смотрит в будущее, а православие - в прошлое.

В итоге получаем крайне неприглядную картину возможной реализации в России "православного эксперимента".  Современное российское общество, даже в той его части, которая склонна симпатизировать православию, отнюдь не склонно превращать свою жизнь в православный идеал (особенно, в редакции русских православных идеологов).  В случае начала подобного эксперимента (путем ли прямого прихода к власти православных идеологов, либо воздействия православных "серых кардиналов" на властные структуры) неизбежно открытое неприятие предпринимаемых мер по построению в России православного общества со стороны подавляющего большинства населения и усиливающееся раздражение и озлобленность в адрес "греховного" народа со стороны православных идеологов.  Последние неминуемо пойдут путем запретов, кампаний борьбы, репрессий (именно так, ибо начитавшись сумасбродных опусов антисталинистов, православные "менеджеры" сделают вывод, что если ради "богоборческой" коммунистической утопии принесено столько жертв, ради православного идеала легко можно принести вдвое больше).  Ситуация в культурологическом разрезе будет напоминать приход к власти старообрядцев-самосжигателей где-то в начале правления Петра Первого (кстати, если кто-либо думает, что по сравнению с тоталитарными режимами ХХ века христиане прошлых эпох сплошь белые и пушистые, и даже Джордано Бруно они не трогали - ведь историк церкви, как еврей, обвиненный в распитии крови христианских младенцев, будет скулить, что он невиновен, и умолять, чтобы мы признали факт, что Джордано Бруно сам себя сжег - он добросовестно заблуждается: к примеру в ходе Тридцатилетней войны по милости борцов за истинную веру Германия лишилась 40%, а Чехия - двух третей населения, - все же Сталину даже вместе с Гитлером до таких цифр далековато).  Первым делом православная цензура (или какой-нибудь Орден Борьбы за Нравственность) постарается искоренить развлекательную культуру.  Всю.  Действительно, какое может быть веселье, если "мир лежит во зле", а все люди должны каяться и творить "умную молитву"?  А поскольку православные интеллигенты (как и всякие иные интеллигенты) живут в мире абсолютных истин и непреложных ценностей, разве остановятся они перед чем-либо (вплоть до слежки за людьми и практики обязательного публичного покаяния), дабы эти абсолютные и непреложные наконец-то восторжествовали?  Все современные полуподпольные комплексы православной идеологии будут перенесены в общественную жизнь: православное государство вряд ли будет бороться с преступностью и бедностью, но абсолютно точно будет бороться с короткими юбками и западной музыкой.  В национальной политике у православных еще больший мрак.  В целом, рост религиозности на постсоветском пространстве привел лишь к тому, что к социальным, бытовым, национальным и идеологическим конфликтам прибавились конфликты на религиозной почве.  Но не думайте, что русские православные идеологи пойдут защищать русских девочек от чеченцев.  Дело в том, что это опасно для жизни и здоровья православного активиста.  Проще заявить, что она сама виновата, понеже носит короткую юбку и не держит постов.  Образование в русском православном государстве вообще исчезнет как таковое.  Вместо него будут православная биология с православной физикой (ведь наука, как мы помним, должна быть служанкой богословия).  Семью православные идеологи постараются превратить в "домашний монастырь" под строгим церковным надзором (ведь так, оказывается, жили наши предки в лимбе "Святой Руси").  Реакция на все это духовное возрождение (без кавычек!) российского общества предсказуема.  Наше советское (или постсоветское, как кому угодно) общество добилось свободы мысли, и у него хороший иммунитет против любых идеологий, будь то либеральная демократия или "отчее" православие.  Тем более нелепой и неуместной видится претензия на овладение умами идеологии старых, одиноких и невежественных бабок.  Первая же попытка навязать нашему обществу православный образ жизни и мысли, не смотря на все ухищрения, станет последней, а православные идеологи, закутавшись в привычную хламиду "невинноубиенной жертвы", столь же привычно обвинят народ в антинародной политике.

Однако, последний абзац - не что иное, как православный эскапизм.  Прийти к власти путем выборов православные не могут - слишком у них мало сторонников.  Взять власть в результате революции?   Конечно, если считать (по антикоммунистически), что большевики - случайность, злонамеренная случайность, доставленная на Землю Тунгусским метеоритом, и эта случайность случайно заполучила власть в результате неправильной перестановки кресел в кабинете министров - тогда да, у любой другой "группы единомышленников" есть шанс.  В реальности, чтобы совершить революцию, большевикам действительно пришлось проделать титаническую работу (те, кто этим не утруждался, сгинули в историческом небытии) и - главное! - брать на себя ответственность.  А брать на себя ответственность хоть за что-то православные идеологи боятся как поцелуя сатаны.  Ведь их трогать нельзя, они - редкое охраняемое меньшинство, у них "чувства", которые можно "оскорбить" и т.д.  Какая уж тут ответственность?  Можно еще "просочиться" во власть путем создания клубов советников при власть придержащих.  Но это требует упорной каждодневной работы, большого такта, политического чутья, широты кругозора.  Как говорится: "Чтобы так петь, двадцать лет учиться нужно!"  А для православных идеологов в самой высокой степени характерно умонастроение типа: придет дядя и все за нас сделает, а нам только останется под колокольный звон вступить в златоглавую...  Опять же, социальная пассивность задана всей эстетикой современного православия, к которому подпольность и гонимость приросли намертво, которое уверено, что мир все равно лежит во зле (что ни делай), а православный идеолог малейшее несогласие с ним лично воспринимает как "хулу на православие", а "хулу на православие" как личное оскорбление.  Трудно этим людям не то что влиять на общество, но даже жить в нем. Есть, конечно, еще апокалиптический вариант: придет второй раз Иисус Христос и, видимо, поспособствует торжеству православия.  Но и здесь роль самих православных идеологов стремится к нулю. Так уж исторически сложилось...  Можно сравнить в этом плане православных идеологов с их конкурентами - протестантскими пасторами 1990-х гг., когда активность этой среды достигла в России пика.  Каждый пастор видел в себе призванного лично самим христианским богом избранного преобразователя России в какую-то протестантскую шамбалу, считал, что раз он прочел библию, то это сделало его специалистом в экономике, юриспруденции, медицине и психологии, и он может великодушно давать советы "сильным мира сего".  Вокруг таких деятелей очень быстро образовалась соответствующая среда, состоящая из людей, нуждающихся в подоводырях.  Такие люди есть всегда и везде, их существование не есть отличительный признак какого-либо социального строя.  И они всегда составляют меньшинство.  Однако людей по-настоящему деятельных, не говоря уже о массовом оргнаборе в элитарных кругах, протестантские пастора своими воплями не привлекли.  Закончилось это общим ростом безразличия, скандалами, распадом общин и помрачением харизмы лидеров.  Православие идет ровно по тому же самому пути. Такова плата за соответствующую настройку мозгов.  Нельзя безнаказанно издеваться над человеческим разумом.

Так и существуют они своим маленьким мирком, за пределами которого они - как совы при свете дня, вряд ли способны на какие-либо действия.  Есть еще собакозащитники, которые спасают собак, и для которых убийство собаки - самый тяжкий грех.  Есть контактеры с инопланетянами, которые видят в небе летающие тарелки (и готовы это доказать!)  Есть патриоты затерянных в горах аулов, из которых вышла вся древняя цивилизация (а если в этом усомниться, будет "смэртэлний обида" - действительно, как можно обижать таких гостеприимных и радушных людей??)  Есть просто правозащитники, которые уж совсем непонятно чем заняты, кроме защиты своих климактерических идеек.  Можно назвать еще дюжину подобных субкультур, мягко выражаясь.  Их существование стало возможным именно в нашу эпоху российской истории, именно благодаря деидеологизации, когда огромные массы людей перестали кидаться друг на друга "за идею", но при этом перестали травить всякого рода чудаков.  Чем последние воспользовались.  Православные идеологи зря сетуют на эпоху.  Именно здесь и сейчас они могут существовать, являясь неотъемлемым атрибутом столь нелюбимого ими российского "безвременья".  Всякая организация общества на базе каких-либо идей окончательно выбросит их за пределы общественной жизни.  А сами организовать общество они не способны.  Руки не из того места растут.

КОНЕЦ



P.S.  Неприятие русского православия как идеологии не учитывает другого аспекта этого мировоззрения.  Мне возразят, что для православного христианина гораздо важнее идеологических заморочек духовная жизнь – т.е. особое состояние общения с православным богом, и в конце концов, бес с ним с окружающим миром, душу бы свою спасти и т.д. и т.п.  Тут далее, по закону жанра, должно наступить благоговенно-уважительное (к «чувствам верующего») молчание, и теме конец.  Но человек – существо любознательное (обезьянье наследие – ничего не поделаешь…), и я вполне могу продолжить рефлексию дальше.  А дальше следует ответить на вопрос – что же такое «духовная жизнь».  Ответ элементарен.  Странно, что мало кто озвучил его до меня (впрочем, это как разговор о нужнике: тема малопопулярна, но очень важна для человека).  Заблуждаются те, кто считает, что христианство привлекает людей обещанием загробной жизни (подобные обещания дают многие другие религии, и ничего эндемичного по-христиански здесь нет).  Равно и иные якобы отличия, которые у всех на слуху, не есть христианская монополия.  А отличает христианство от всех иных религий именно «духовная жизнь» - т.е. интимное общение с выдуманным существом (т.е. богом).  Именно интимное и именно с выдуманным.  Не боги творят людей, а люди выдумывают богов – а поэтому все боги очень подозрительно похожи на выдумавших их людей.  Что касается интимного общения, то это очевидно и даже не нуждается в каких-то изощренных доказательствах, поскольку духовная жизнь по определению есть «связь» верующего человека с его богом, со всеми, свойственными подобного рода явлению, душевными переливами, эмоциями, страстями и т.п.  Очень хорошо это описал С.Лем в «Солярисе»: «Подумай о… о фетишисте, который влюбился, ну, скажем, в грязный лоскут; который, рискуя шкурой, добывает мольбами и угрозами этот свой драгоценный омерзительный лоскут…  Это, должно быть, забавно, а?  Который одновременно стыдится предмета своего вожделения, и сходит по нему с ума, и готов отдать за него жизнь, поднявшись, быть может, до чувств Ромео к Джульетте».   Разумеется, христианин никогда не признается в интимном характере своих взаимоотношений с божеством.  Понятно почему, и не только потому, что христианство – принципиально асексуальная религия, которая (не смотря на все оговорки) всегда считала и считает сексуальные отношения злом.  Интимные отношения с христианским богом еще как-либо эстетически допустимы для лиц женского пола (сохраняющаяся рудиментарная характеристика монахинь как «невест Христовых), то для лица мужского пола это просто неприлично.  Полно! – возразите вы. – Разве целая цивилизация (даже несколько цивилизаций на базе христианства как религии) может базироваться на сексуальных эмоциях неудачников по жизни?  Вот тут-то христианской эстетике понадобился образ дьявола, который стал воплощать все то, что считалось «греховным», но без чего и ни туды и ни сюды: богатство, власть, красоту, ум, сексуальность.  Сексуальность дьявола даже фетишизировалась, разумеется, чтобы отвлечься от интимных отношений с божеством.  В католицизме это проявляется откровеннее и грубее, в православии – тоньше и тише.  Адекватный человек христианских цивилизаций постоянно метался от бога к дьяволу, потому что и тут и там было гадко, но покинуть этот лабиринт он не мог (все, что вне его, было еще больше затабуировано).  Отсюда безбожник для христиан всегда хуже сатаниста – он вне этой игры в пинг-понг.

P.S.S.  Зачем все это нужно?  Игра, все это игра взрослых людей, которые заигрались в религию.  В ней не было бы, в сущности, ничего плохого, если бы эти игроки не требовали от окружающего их общества принятия всех правил этой игры.  Не могут они иначе, потому что если кто-либо не примет правил религиозной игры, волшебство исчезнет, карета превратится в тыкву, а религиозное чудо – в мошенничество.  Упрямство и неполноценность заставляют религиозных адептов держаться за свои верования вопреки всему.  Есть и другие религиозные игры: ислам, иудаизм, какой-нибудь баптизм.  С одной стороны вспомним римскую пословицу о двух авгурах, которые при встрече не могут сдержать улыбки, с другой - конкуренты, конечно.  А что они умеют делать?  В советскую эпоху самые бестолковые люди шли в профсоюзные организации, сейчас – в руководство религиозных организаций.

Проявить что ли терпимость к их неполноценности?

[kirgam]

"Негативный отбор" как явление, конечно же, имеет место быть. Но потворствовать ему отнюдь не следует: здоровая конкуренция, поддерживаемая и поощряемая демократическим государством и в религиозной сфере, думается, будет весьма полезна.

[Владимир Владимирович]

Государство (вне зависимости от форм правления), раз уж ему нужны образованные "хомо хабилисы", без которых оно обречено на поражение и скорое исчезновение, заинтересовано в атеистической пропаганде (еще раз подчеркиваю - любое государство; даже царство Ивана Грозного, которое на словах было православным, а на деле ставило всех этих богомолов на место).

[Кн. Мира Сего]

И вообще, коммунизм смотрит в будущее, а православие - в прошлое.

Что же помешало автору сей интересной препарации столь успешно препарировать советский строй исходя из тех же сентенций? Почему в ряде случаев автор противопоставляет православную идеологию советской? Это противопоставление верно только для скромного ряда внешних различий.
Хм, православная наука... а что, советской науки не было? Марксистские теории государства и права, теория экономики и т.д. То же идейное сектантство и постулаты.
Православное искусство - звучит весело, согласен. А советское далеко ли ушло? Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. То же противопоставление "греховному буржуазному тлетворному миру".
Одни в рай, другие в коммунизм.
Одни воцерковляют, другие принимают в члены цер... пардон, партии. Там - анафема, здесь - исключение из членов.

Показательна история с отношением православия к скоморошьей культуре. Не будучи в состоянии освоить русскую смеховую культуру, православие попросту уничтожило ее.

Совковая смеховая культура стояла на двух глиняных ногах - бюрократия и загнивающий запад, тоже сомнительный регламент. Достаточно открыть журнал Крокодил и посмотреть, над чем можно было смеяться.

Второй момент, связанный с первым, это неумение православной идеологии вести дискуссии, убеждать своих оппонентов. Это разительно отличает ее от ее конкурентов - других российских идеологий (народничества, марксизма, либерализма и т.д.), которые, в принципе, никогда не чурались этой "черной" идеологической работы, могли находить удобоваримые аргументы и овладевать массами.

Три названные в скобках в качестве убеждений опирались на экономический аргумент прежде всего, он намного весомее идеологического и успешнее приводит к власти. Потом в качестве аргумента достаточно использовать сырой подвал, удар по зубам и пулю в затылок. Вот секрет "небывалого" успеха. "Земля крестьянам и фабрики рабочим" - вернее, чем «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Мф. 5:5)

Должны быть «православная одежда», «православная пища», «православное телевидение», «православная литература», «православный бизнес» и даже «православный секс»

В СССР была одна униформа, одни названия и вид пищи, два телеканала, а бизнеса и секса вообще не было... и ведь жили же, не жаловались)))

Советская идеология - кстати, единственная, восторжествовавшая в нашей стране и даже законодательно закрепившая свою руководящую роль - это максимально популярная по воздействию, максимально эффективная в чрезвычайной ситуации и наиболее решительная из всех наших идеологий. Потому она и победила.

Почему она победила и стала "максимально популярной по воздействию" я объяснил выше, а вот насчет "эффектов" и "решительности" в ЧС извольте. Вы всерьез полагаете, что войска Суворова действовали менее эффективно и решительно, нежели одурманенные политруками советские? Некто сказал "кадры решают всё". Какой толк от идеологии, если начальник болван?

Советская идеология - ..., это не просто эстетика честного труда (ее и при капитализме было достаточно), но признание ценности социальной справедливости, ...

Фигня. Справедливость ту мы знаем. У алкаша и трудоголика оклад был равный. Ну, если трудоголик совсем жопу рвать будет за троих - ему повесят на шею вымпел передовика, фото на доску почета и предоставят бесплатное лечение за досрочное вылезание грыжи. Результат этого "стимулирования" известен - мало кто работать хотел, и в основном умело создавал вид бурлящей и кипучей работы, нередко прибегая к банальным припискам.

..., это подлинный интернационализм, который не признает "бедненьких" и "несчастненьких" народов, а просто считает все народы действительно равными и равноценными для матери-Истории (за это-то коммунизм и ненавидят патриоты всех времен и народов).

Вранье. Бедненьких и несчастненьких народов (так наз. "угнетенных") было для совков пол-планеты, поэтому и разжигали повсюду "мировую революцию". Неужели автор настолько узколоб и слеп, что под личиной интернационализма не видит явного классового фашизма? Это настолько существенно, расстрелять человека из-за цвета волос и формы носа или из-за второй коровы в сарае (кулак - враг народа)? Почему мужик с гаечным ключом выше и белее сраного интеллигента, почему Шариковы гнобили профессоров Преображенских?

к примеру в ходе Тридцатилетней войны по милости борцов за истинную веру Германия лишилась 40%, а Чехия - двух третей населения, - все же Сталину даже вместе с Гитлером до таких цифр далековато

Почему "даже вместе с Гитлером"? При чем здесь Гитлер вообще? Он своих граждан не репрессировал и не расстреливал. А если разговор об евреях, то не следует забывать, что прежде, чем Гитлер согнал евреев в лагеря (кстати, с представителями других народов), мировое еврейство объявило войну (да, именно, войну!) Германии, а еврей Т.Кауфман в Америке неистово рассылал свою книжонку, в которой призывал стерилизовать всё германское население для того, чтобы через поколение германский народ перестал существовать как таковой (см. рецензию в журнале Time, 24 марта, 1941). Я бы посмотрел, что сделал Сталин с евреями, если бы они объявили войну СССР и пообещали отрезать ему яйца!? Так что, геноцида у Гитлера не было, была небольшая разборка из разряда "А за базар ответишь!"
И различий между идеологией православия и советской идеологией меньше, чем между братьями Кличко, одинаковый дурман на голову.

[Кн. Мира Сего]

Государство (вне зависимости от форм правления), раз уж ему нужны образованные "хомо хабилисы", без которых оно обречено на поражение и скорое исчезновение, заинтересовано в атеистической пропаганде (еще раз подчеркиваю - любое государство; даже царство Ивана Грозного, которое на словах было православным, а на деле ставило всех этих богомолов на место).

При чем здесь опять "атеистическая пропаганда" и Иван Грозный? Грозный, конечно, хотел поумерить пыл Гидры, т.к. не хватало земель для вотчин служилым людям, а немного позже, по счету иностранцев, уже около 1/3 всей территории считалось за церковью. Но атеистической пропагандой тогда не пахло и пахнуть не могло, не передергивайте. Государи использовали в своей игре две противоборствующие партии - стяжателей и нестяжателей, вот и всё. Ересей полно бродило: лютеран, жидовствующих... почти инквизиционная обстановка, какой ещё атеизм? Условно, о призраке атеизма можно говорить лишь применительно к Петру 1, но и то условно и лишь как о призраке.

[Владимир Владимирович]

Неужели автор настолько узколоб и слеп, что под личиной интернационализма не видит явного классового фашизма?

Именно потому что не узколоб, и не вижу.

Все перечисленные Вами "отдельные недостатки" коммунизма - или болезни роста или неотъемлемые черты - т.е. недостатки, неотделимые от достоинств (они есть в любом строе, но бороться с ними равносильно уничтожению и всех достоинств).  Антикоммунизм (как и любая подобная идеология: антифашизм в т.ч.) обладает редким талантом - приписывать идеологии, против которой он борется, все мыслимые и немыслимые преступления, и... не замечать аналогичных в других практиках идеологий.  А уж признать какие-либо достоинства... нет, антикоммунист скорее даст отрубить себе руку.

Когда советский строй пал (впрочем, и до того), все идеологии-конкуренты вопрошали: "а мы что? хуже?"  Да, хуже.  Ни одна идеология больше у нас массами не овладеет.  И в 1917 тоже выбор был невелик (например, если бы какой-нибудь современный кабинетный "защитник Родины и Престола" попал в 1917 год и развил бы соответствующую деятельность, его бы 1) в лучшем случае - не восприняли, 2) в худшем - набили физиономию; а в безопасном кабинете он может недоумевать: "как ты могла себя отдать на растерзание вандалам..."; действительно, контрреволюционеры никогда не проявляют догадливости в объяснении факта революции - французскую тоже чем только не объясняли (хоть заговором масонов-иллюминатов), только не реальными причинами).

На качествах отдельных идеологий современной России я могу остановиться подробнее (см. тема "Идеологизация").

Был ли в СССР секс...
Нет, в том виде, в котором он был в США классического периода (нечто завораживающее, но греховное, за что жариться на сковородках в аду), его не было.  СССР (если позволительно такое сравнение) - это ожившая Античность.  
Был ли секс в Древней Греции?..

Насчет "атеизма" любого светского режима...
В эпохи религиозного фанатизма любой терпимый политик казался окружающим (да и был по сути) безбожником.  Вспомните современника Ивана Грозного - Генриха Наваррского.

[Кн. Мира Сего]

Неужели автор настолько узколоб и слеп, что под личиной интернационализма не видит явного классового фашизма?

Именно потому что не узколоб, и не вижу.

Все перечисленные Вами "отдельные недостатки" коммунизма - или болезни роста или неотъемлемые черты - т.е. недостатки, неотделимые от достоинств (они есть в любом строе, но бороться с ними равносильно уничтожению и всех достоинств).  Антикоммунизм (как и любая подобная идеология: антифашизм в т.ч.) обладает редким талантом - приписывать идеологии, против которой он борется, все мыслимые и немыслимые преступления, и... не замечать аналогичных в других практиках идеологий.  А уж признать какие-либо достоинства... нет, антикоммунист скорее даст отрубить себе руку.

Вот поэтому, я и говорю, что честнее всего человеку быть именно человеком, а не примыкать к какой-либо идеологии (разновидности стада), секте, религии, партии и т.п.
Я вообще то не антикоммунист и не отрицаю наличие положительных моментов в советском строе, ибо жил в СССР. Бездну недостатков я вижу и совр. России, их можно выкопать где угодно... но когда идет тупорылая, оголтелая пропаганда совка и оправдание кровопролития своих же граждан (путем зачисления во "враги народа" и т.п.) - выбешивает по полной...

[Владимир Владимирович]

В принципе (на фоне остальных идеологий), коммунизм представляется мне наиболее адекватной здравому смыслу и научной картине мира и терпимой к человеческой природе системой мировоззрения.  Особенно в брежневские времена, когда его уже не воспринимали всерьез.

Наша современная деидеологизация (которая так не нравится всем идеологам вместе взятым и особенно православным) - закономерный итог нашего развития, и изменить (к счастью) уже ни у кого это не получится.