Предлагаю почитать следующее место из "Немецкой идеалогии" Маркса:
Примечание: (выделения жирным и текст темно-красного цвета - мои).
[4. Общественное разделение труда и его следствия:
частная собственность, государство,
"отчуждение" социальной деятельности]
Вместе с разделением труда, содержащим все указанные противоречия и покоящимся, в свою очередь, на естественно возникшем разделении труда в семье и на распадении общества на отдельные, противостоящие друг другу семьи, – вместе с этим разделением труда дано в то же время и распределение, являющееся притом – как количественно, так и качественно – неравным распределением труда и его продуктов; следовательно, дана и собственность, зародыш и первоначальная форма которой имеется уже в семье, где жена и дети – рабы мужчины. Рабство в семье – правда, еще очень примитивное и скрытое – есть первая собственность, которая, впрочем, уже и в этой форме вполне соответствует определению современных экономистов, согласно которому собственность есть распоряжение чужой рабочей силой. Впрочем, разделение труда и частная собственность, это – тождественные выражения: в одном случае говорится по отношению к деятельности то же самое, что в другом – по отношению к продукту деятельности.
Из этого отрывка возникают следующие выводы;
1) Частный – значит не индивидуальный, а отдельный. Как часть целого.
2) Государственная собственность указывает на то, что государство выступает как противостоящий совокупным участникам производства частный/отдельный деятель, не сводящийся к другим деятелям разделенного труда. Ибо если бы не было этого разделения, то не было бы и собственника. Тем самым государство выступает как особый субъект, на долю которого приходится некая функция общественного труда. (Ниже мы увидим, что Маркс прямо об этом и пишет). В СССР одна из этих функций – управление, которое осуществляется определенными людьми. Тем самым создано условие образования класса.
3) Любую форму собственности; капиталистическую, акционерную, государственную и т.п. можно свести к двум видам собственности: частной и общей. Поскольку, целое можно распределить только двумя способами: частями и целиком.
4) Личная собственность есть, следовательно, не особая собственность противостоящая частным и общественным формам собственности, а всего лишь форма одной из этих собственностей. И действительно. В советской литературе, личная собственность определяется то, как продукт индивидуального труда – частная собственность, то, как присвоенная часть совокупного общественного продукта – общественная собственность. Но первый вид личной собственности ведет к накоплению этой собственности, второй к уничтожению ее. Тем самым одним словом названы противоположные процессы, что является грубым логическим нарушением. Правильным было бы считать личную собственность не особой третьей собственностью и даже не собственностью, а просто предметом личного потребления, противостоящим собственности, точно так же как меновая стоимость противостоит потребительной стоимости. Потребительная стоимость это не стоимость, а полезность и слово «стоимость», которым она выражается, тут лишь омоним. Поэтому заверения сталинистов в отсутствии в СССР частной собственности и наличии лишь личной собственности, есть лишь софизм, игра слов, под туманом которого скрываются реальные отношения.
Далее, вместе с разделением труда дано и противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом; притом этот общий интерес существует не только в представлении, как "всеобщее", но прежде всего он существует в реальной действительности в качестве взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд. Эта взаимозависимость существует и существовала всегда, речь должна, следовательно, идти не о том, чтобы привести в действительность всеобщее, а о том, чтобы это всеобщее освободить от антагонистической формы. Антагонизм, которой, вызван разделением труда.
Именно благодаря этому противоречию между частным и общим интересом последний, в виде государства, принимает самостоятельную форму, оторванную от действительных – как отдельных, так и совместных – интересов, и вместе с тем форму иллюзорной общности. Очень трудное для сталинистов место. Казалось бы, государство должно выражать либо отдельный интерес, либо общий выражающий взаимную зависимость классов, вместо этого он создает еще одну относительно самостоятельную форму интересов. Но это совершается всегда на реальной основе имеющихся в каждом семейном или племенном конгломерате связей по плоти и крови, по языку, по разделению труда в более широком масштабе и по иным интересам, в особенности, – как мы покажем в дальнейшем, – на основе интересов классов, которые, будучи обусловлены уже разделением труда, обособляются в каждой такой людской совокупности и из которых один господствует над всеми другими. Отсюда следует, что всякая борьба внутри государства – борьба между демократией, аристократией и монархией, борьба за избирательное право и т.д. и т.д. – представляет собой не что иное, как иллюзорные формы, в которых ведется действительная борьба различных классов друг с другом Т.е. иллюзорность формы государства, у Маркса подразумевается в том смысле, что в государстве выражен не интерес класса стоящего у власти в чистом виде, а его интерес в том идеологическом/политическом виде в котором он одержал победу над другими классами.(о чем не имеют ни малейшего понятия немецкие теоретики, несмотря на то, что в "Deutsch Französische Jahrbücher" и в "Святом семействе" им было достаточно определенно указано на это). Отсюда следует далее, что каждый стремящийся к господству класс, – даже если его господство обусловливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей старой общественной формы и господства вообще, – должен прежде всего завоевать себе политическую власть, для того чтобы этот класс, в свою очередь, мог представить свой интерес как всеобщий, что он вынужден сделать в первый момент.
Именно потому, что индивиды преследуют только свой особый интерес, не совпадающий для них с их общим интересом и что всеобщее вообще является иллюзорной формой общности, – это всеобщее выступает как "чуждый" им, "независимый" от них, т.е. опять таки особый и своеобразный "всеобщий" (государственный) интерес, или же они сами вынуждены двигаться в условиях этой разобщенности, как это происходит в демократии. А с другой стороны, практическая борьба этих особых интересов, всегда действительно выступавших против общих и иллюзорно общих интересов, делает необходимым практическое вмешательство и обуздание особых интересов посредством иллюзорного "всеобщего" интереса, выступающего в виде государства {47}.
Следовательно, государство может выражать действительно всеобщие интересы только тогда, когда оно будет выражать не интересы класса, или «иллюзорно общие» интересы классового общества, а интересы собственно человеческие/трудовые, бесклассовые. Но тогда нет никакой нужды в силе, которая держала бы вместе отдельные/частные стороны труда (классы), то есть, нет никакой нужды в самом государстве.
