Иггерс Г., Янг Э. Глобальная история современной историографии. М.,2012.
Очень хорошая книга, посвященная проблемам историографии - как на протяжении последних 300 лет писали и осмысляли историю, какие парадигмы обсуждались в рамках историографического дискурса. Немало места отведено Западу, но столь же много - Китаю, Индии, Японии. исламским странам, даже Латинской Америке и Корее. Из интересных открытий, которые сделаны лично мной для себя: теория культурно-исторических типов (гордость "континентальной" философии в лице Данилевского и Шпенглера) пришла из Англии (у Бокля содержится культурно-исторический подход в его «Истории цивилизации в Англии»). Просто моя дипломная работа 1996 года называлась "Теория культурно-исторических типов в трудах Данилевского, Леонтьева, Шпенглера, Тойнби и Гумилева", а вот Бокля я пропустил.
Но примечательно другое: авторы практически полностью игнорируют российскую историческую науку (лишь в главе, посвященной советским временам, содержится краткий обзор марксистского дискурса, акцентированного на изучении народных масс и классовой борьбы в истории, и все...) Почему? Попробуем посмотреть на российскую историческую науку с т.з. авторов книги.
300 лет (или около того) назад в России был один-единственный историк - В.Н.Татищев. Этот, безусловно, талантливый ученый, который читается интереснее любого российского историка следующего - XIX века - и, надо сказать, превосходит их каждого по отдельности, широтой своего взгляда на историю в т.ч., остался абсолютно одинок. Вокруг были лишь читатели, а не писатели. Группа немецких ученых, которая занималась историей России, не сотворила ничего примечательного, а Ломоносов в качестве историка на два порядка ниже себя самого в качестве физика и даже литератора. Его участие в исторической науке свелось к борьбе против норманической теории. Сам Татищев осознавал свою зависимость от европейской науки.
В следующем столетии опять не находим оригинальных историков. Соловьев был позитивистом и испытывал сильное влияние немца Риттера (а ко всему прочему был государственником, что делало его казакофобом - он считал казачество злым гением российской истории). Ключевский, который преодолел своего учителя, тем не менее, остался еще большим западником, чем Соловьев. Но не стоит думать, будто славянофилы не есть западники. Вся их философия - сиречь перепевы немецкой романтической школы, фихтеанства и шеллингианства. А повивальной бабкой славянофильства оказался Чаадаев, который авансом их троллил в "Философических письмах". Т.е., с точки зрения зарубежного автора, российская историография XVIII-XIX веков - это такое собрание Лермонтовых, каждый из которых уверяет, что он - не Байрон, а иной, но слишком уж зависим от Байрона. Сентименталист Карамзин тоже считается историком, хотя он был лишь талантливым популяризатором, пожалуй, даже создателем жанра научно-популярной литературы в России, но не историком (тогда уж и Пушкин - историк, коль скоро написал Историю пугачевского бунта и Заметки о Петре Великом). Поскольку для русской философии, как явления, сформировавшегося к концу XIX века, было характерно обостренное внимание к историческим судьбам России, русские философы жадно набросились на историю, полностью оттеснив в общественном сознании профессиональных историков на третий (даже не на второй) план. Отныне главной фигурой в российской историографии становится мыслитель, который сам лучше любого историка знает смысл истории и не может больше молчать, чтоб наконец сказать народу правду, которую от него скрывают. Этому наглому и велеречивому активисту-неспециалисту противостоял (и противостоит сейчас) профессиональный историк, отдавший всю свою жизнь науке, а взамен приобретший обидчивый пессимизм и ранимое самолюбие, аллергически реагирующее на любые популярные вторжения в храм науки. Но и это никак не может отменить зависимость русских исторических сочинений (даже фолькхисторических) от западной науки. Смешнее всего выглядит неспециалист Ильин, который приспособил гегельянство к православно-монархической апологетике.
Приход к власти большевиков (вопреки распространенному мнению) ничего не изменил, поскольку большевики были интеллигентами-идеологами - плоть от плоти породившей их России XIX века. Они лишь установили монополию определенной идеологии, чего ранее ни у кого не получалось (считать, что в XIX веке существовала некая православно-монархическая официальная идеология - верх наивности; царская власть, как эстетическое явление, всегда была военной властью, даже солдафонской временами, ей по сути были чужды всякие жреческо-идеологические тонкости: Николай Второй не судил духоборов Кавказа за антинациональный пацифизм и уклонение от службы в армии, он прото пустил на мятежные деревни казачьи войска; так до поры до времени удавалось решать идеологические проблемы). В СССР повезло тем историкам, которые ушли в свои любимые ниши (Тарле - в Наполеоновскую Францию, Гумилев - в гуннские степи, Тишков - в этнологию канадских индейцев). Все остальные... нет, их не репрессировали, они просто остались серыми как асфальт, а историческая наука СССР - скучнейшим, что только можно себе представить. Оглядываясь на свое детство, я поражаюсь, как я мог вообще заинтересоваться историей? Астрофизика и геология (с разными "судьбами фантастической гипотезы") были в сто раз занимательнее. Наверное, виновата Античность, но нет... по программе в советской школе сначала идут "Рассказы об истории Отечества" - 4 класс, да и учебник по истории Средневековья я прочел раньше, чем по истории древнего мира.
Но общий исторический дискурс во времена СССР был прекрасен - советская цивилизация в ее мировом измерении. Первый и последний раз мы чувствовали себя в центре мировой истории. И все благодаря немецким шпионам и их деньгам. Никогда никакой Николай Вторый божией милостью не заимел бы столько друзей - от Сартра и Рабиндраната Тагора до Фиделя Кастро. Был бы у него в союзниках России (помимо армии и флота) какой-нибудь бутанский король да пара среднеазиатских ханов (которые и так вассалы России). В 1917 году Россия вышла на столбовую дорогу мировой истории (и никакая скука классовой борьбы не могла обесцветить революционную романтику прогресса и уничтожения затхлого традиционничания), но сошла с нее... В 1991, 1985, 1968, 1956, ..?
А позвольте поинтересоваться, что обсуждать в российской исторической науке последних 25 лет? Носовского и Фоменку? Или разоблачителей жидо-масонского заговора против России (славянофильство сто пятьдесят лет назад обещало выродиться в нечто подобное и сдержало обещание)? Или жалкие остатки академической науки? Зачем финансировать исторические исследования, если можно оплатить тур с семьей по Средиземному морю (все включено!) какому-нибудь русскому патриоту, а он завтра накропает "исторический труд" о том, что Россия сделала все изобретения и открытия, а эйнштейны-стефенсоны (по указке Мирового Синедриона) их украли. Но и здесь патриотический дискурс подражателен до неотличимости, а зюгановские коммунисты на наших глазах уверенно шли путем Муссолини. Реальная история (какая она была) патриотам не нужна (она очерняет, фальсифицирует их самомнение), а сотворить лучшую никак не получается. Потому исторической науки быть не может.
