Монах Меркурий.
Иисусова молитва: Прельщение послушницы.
Эта публикация не случайна. Дело в том, что тема Иисусовой молитвы является довольно популярной в наше непростое время, которое квалифицируется большим количеством новообращенных, невоцерковленных христиан в Церкви и широким распространением в обществе оккультных знаний. Известно, что первые шаги верующего человека полны дивными открытиями в духовном плане. Многие из них заражаются огромным рвением к духовному подвижничеству. Будучи обращенными из
различных оккультных сект, или просто знакомыми до Св. Крещения с медитативными практиками, они часто обращают свое внимание к непрерывной Иисусовой молитве, которая представляется им чем-то похожим на известные восточные медитации с использованием мантр. Однако Иисусова молитва - не мантра, а мощное оружие поражающее греховные приражения и пользование ею требует и глубокого воцерковления христианина, и особого внутреннего расположения к молитве, и определенных духовных достижений, и самое главное, строгий надзор опытного во внутренней молитве духовника. Если же молодой христианин не примет во внимание всех этих требований, то его упражнения в Иисусовой молитве вместо добрых плодов могут привести к тяжелым повреждения души и тела верующего. Приводимый здесь пример не является крайним случаем. Редактор сайта сам стал свидетелем подобного явления в г. Твери в наше время. Рассказ монаха Меркурия взят из книги “В горах Кавказа”. М. 1996 г. Мы специально опускаем тот способ молитвы, которым пользовалась пострадавшая послушница, хотя любопытные могут отыскать его в книге.Много лет назад между греческими селениями Чины и Георгиевка на высоком берегу горной реки жили общиной несколько монахинь.... Иногда они приходили ко мне за советом.
Однажды я тяжело заболел, так что едва подымался со своей лежанки. Неожиданно ко мне пришла старшая из подвижниц с молоденькой послушницей и, и увидев меня..., сказала ей:
- Останься здесь и помогай больному, пока он не поправится.
...Болел я довольно долго, и она не оставляла меня, пока я окончательно не выздоровел. В благодарность за оказанную услугу я решил ознакомить ее с особым способом молитвенного делания, который практиковал сам, зная, что он не ведом был местным пустынницам...
Прошло около года, а может и больше. Однажды посетили меня те же монахини. Вначале я не заметил, что между ними нет моей бывшей помощницы. Присмотревшись, я спросил о причине ее отсутствия. Старшая со вздохом ответила:
- Ой, отченька, мы вот и пришли сюда рассказать, что с ней случилось. После того как она пришла от вас, мы вскоре заметили в ее поведении большую перемену. Прежде всего она начала сильно поститься. Мы сделали ей замечание, напомнив, что все крайности - от диавола. Но она украдкой продолжала чрезмерный пост, очень похудела и тем не менее, несмотря на истощенность, была неутомима, выполняя свое послушание. Как-то раз, к вечеру, она ни с того ни с сего легла на постель, сразу уснула и проспала всю ночь до полудня. Мы стали ее будить. Она еле слышно ответила, что ей нездоровится, и снова уснула. Прошел день. Вечером еще раз пытались разбудить ее, предложили поесть. Она отказалась и вновь погрузилась в сон. Спала всю ночь до позднего утра. Все мы были этим немало удивлены и опечалены. Вновь принялись ее будить и насилу разбудили. Она, не подымаясь с постели, попросила поесть, но у нас ничего не было приготовлено. Сразу стали варить ей еду. И тут послушница сказала: “Читайте мне отходную, наверное, сейчас умру...” Но вот принесли быстро сваренную пищу. Приподняли ее на постели, она поела, и силы вернулись к ней.
Подкрепившись, сестра начала рассказывать нам про свое видение, которое грезилось ей в течение полутора суток. Якобы Ангел Божий вознес ее на какую-то неведомую высоту и показал многие райские обители, в том числе и ту, в которой она будет находиться после смерти. Потом послушница стала как-то странно и витиевато говорить, так что мы совершенно ничего не понимали и не могли запомнить ни одного слова. Горделиво и без малейшей запинки она рассуждала о каких-то неслыханных вещах, словно кто-то научил ее этому и заставил запомнить наизусть. Мы не находили слов, чтобы выразить свое изумление. Откуда? Из какого источника у этой бестолковой послушницы такая премудрость и утонченно-изысканная речь?! Мы никогда не видели и не слышали ничего подобного. Сидели и слушали ее с разинутыми ртами не менее получаса, пока она не замолчала.
Одна из слушавших попросила кое-что повторить. Послушница ответила “Дух не повторяет. Когда я уйду от вас, то дух вам напомнит все, что было мной сказано сейчас”...
После этого происшествия она, как и прежде, жила вместе с нами, выполняя свое послушание. Никто не задавал ей лишних вопросов. Она не совершала никаких странных поступков, которые могли бы напомнить о минувшем событии. Почему-то и мы даже в ее отсутствии никогда не пытались серьезно обсудить это загадочное явление и постичь его смысл.
В начале Великого Поста все мы по необходимости отлучились в город, оставив послушницу в одиночестве. Через трое суток вернулись и, к удивлению своему, застали ее в нетопленой келье. Не было сожжено ни единого полена. Спросили ее, почему она не топит. Она ответила голосом, полным смирения: “Я не нуждаюсь во внешнем обогреве”.
По прошествии нескольких дней, при выполнении молитвенного правила, когда мы стояли все вместе, я невольно заметила, что тело послушницы едва заметно покачивается. Сделала ей по этому поводу замечание. Она объяснила, что это происходит от действия внутренней сердечной молитвы. Эти слова обратили на себя наше сугубое внимание, потому что были произнесены на
понятном для всех монашеском языке и заключали в себе глубокий смысл.Благодатная, сердечная молитва -редчайший дар. Этого дарования удостаивались отцы-пустынножители, стяжавшие великую чистоту сердца. Его получали весьма немногие из них, причем лишь в последние годы своей подвижнической жизни. Я, хотя и с недоверием отнеслась к услышанному, но все-таки спросила, какие именно слова произносятся при ее молитвенном действии. Она ответила, что всего-навсего два слова: “Господи, помилуй”. Немалое удивление вызвал у меня и появившийся у нее источник слез - явный признак умиления. Однажды, заметив наше общее недоумение, она сказала: “Важно найти в себе канальчик, из которого вытекает слеза...” Но вскоре в ее поведении начали появляться чрезвычайные странности. Несчастная послушница стала очень мало спать: не более трех часов в сутки. Однако недостаток сна совсем не отражался на ее внешнем облике. Не было никаких признаков усталости и недомогания. Она, как и всегда, была безупречно исправна в делах послушания и отличалась неиссякаемой энергией. Вдруг происходит нечто поразительное: у нее вообще, пропадает сон. Мы, однако, заставили ее лечь в постель. Создали условия абсолютного покоя, надеясь, что ей удастся если не заснуть, то, по крайней мере, хотя бы забыться и чуть-чуть отдохнуть. Увы... Все наши усилия ни к чему не привели. На пятый день произошло непоправимое: ее зрачки сошлись к переносице. С великим усилием она едва могла немного развести их, но потом они вновь принимали прежнее неестественное положение. Через день или два появилось заикание, сперва незначительное, но потом дошедшее до того, что она едва могла выговаривать слова. Мы до того растерялись, что не знали, что предпринять. Все это продолжалось уже тринадцать дней, и она ни разу не сомкнула глаз. Нас объял мучительный страх.
Наконец, решили отправить ее на родину. В сопровождении одно из наших сестер. Наняли в ближайшем селении шофера, имевшего собственную легковую машину. Он отвез сестер на аэродром, и они улетели в Россию к ее родителям. Мы ничего не знаем о ее дальнейшей судьбе. Но вот еще одна интересная деталь. Ночью, когда сестры сидели в здании аэровокзала, вдруг неожиданно повсюду погас свет, наступила непроглядная тьма. Болящая сказала сопровождавшей ее сестре: “Ой, я вижу свой ум”. Та спросила с любопытством: “Какого он цвета?” - “Голубой, как небесная лазурь, даже еще красивее”, - ответила послушница. На борту самолета она сразу погрузилась в глубокий сон и не просыпалась до самой посадки. В эти часы произошло ее чудесное исцеление. После приземления сестра увидела, что глаза послушницы приняли обычное положение, почти прекратилось заикание, осталась лишь едва заметная медлительность речи.