“... смысл эстетически правильных форм окружающей нас природы напоминает нам о том, что не вмещается в рамки каких-либо земных целей, но связано с неземным, надмирным, вечным. В частности, это относится еще к одному весьма примечательному природному феномену - пению птиц.
Весьма примечательно, что человек способен воспринять далеко не всю полноту птичьего пения. Дело в том, что звучание «пернатой» музыки очень часто во много раз «ускорено» относительно человеческих возможностей восприятия. Так, человек различает звуковые модуляции, если они не превышают 10 изменений в секунду. Птичье же щебетанье часто содержит модуляции порядка 100-400 изменений звука в секунду, что не позволяет человеку их воспринять. Чтобы услышать это пение, нужно применить специальную звукозаписывающую аппаратуру, способную качественно воспроизвести пение птиц в замедленном виде (запись обычно замедляется от 16-ти до 64-х раз). После этого перед слушателями открывается чарующий мир звуков, среди которых можно встретить и довольно красивые мелодии, на фоне которых соловей представляется не таким уж виртуозом. Вот что пишут по этому поводу сами исследователи птичьего пения: «Наш соловей - один из самых примитивных певцов в ряду птиц. Чемпион по совершенству музыкальной формы, по-видимому, лесной конёк. Вылетая из травы и садясь на куст, лесной конёк успевает пропеть три страницы нотного текста. Сыграть это почти невозможно даже при восьмикратном замедлении».
Другие учёные считают, что «самая музыкальная» птица в мире - живущий в Северной Америке пёстрый дрозд. Нотная запись песни дрозда Hylocochla guttata была произведена в 32-кратном замедлении. В его песнях (продолжительность каждой из них - 1-1,5 секунд) звучит «человеческая» музыка - музыка, достигшая невероятно высокого для животного мира развития. В замедленной записи песни дрозда учёные обнаружили двустрочные и четырёхстрочные «строфы», иногда дрозд по-человечески повторяет вторую половину этой «строфы», иногда её варьирует. К тому же пёстрый дрозд умеет «сочинять» к своим песням гармоническое сопровождение, как бы вторую партию. Одна и та же птица поёт сразу на два голоса, да так, как будто бы знает - и это немалая музыкальная и биологическая сенсация - и ей знакомы элементарные законы классических созвучий в «человеческой» европейской музыке.
Чтобы лучше осознать ту высоту, на которой может находиться птичье пение, уместно рассказать об одном случае, происшедшим с группой музыковедов-фольклористов.
Учёные попросили известного венгерского исследователя птичьего пения Петера Сёке дать им прослушать замедленные записи пения птиц из его коллекции. «Петер Сёке для сравнения попросил их послушать, как поёт шаман одного из племён Чёрной Африки (голос его в регистре флейты), а сам поставил на магнитофон ленту с записью голоса американского пёстрого дрозда в 32-кратном замедлении.
Гости нашли, что это - красивые мелодии, даже чем-то знакомые, и в то же время они испытывали некоторое замешательство, так как никто из музыковедов (а среди них были всемирно известные фольклористы) не знал (да и не мог знать), какому народу принадлежат эти мелодии. Гости были единодушны только в одном: они сомневались, действительно ли это была песня шамана из Чёрной Африки. По их мнению, подобная многострочная строфическая структура характерна для народной музыки более развитых общественных формаций, той музыки, которая знает повторение мотивов, цепные песенные формы».
Во всех этих формах птичьего пения проявляется то, что можно назвать человекообразием.
Здесь уместно сказать, что ещё в ХIХ веке в орнитологии наметился подход к весеннему пению птиц как явлению мультифункциональному, то есть заключающему в себе не одну, а несколько функций. Аналогичную позицию по этому поводу занимает и современная наука. Исследователи пения птиц утверждают, что сейчас «задача скорее состоит не в том, чтобы оспаривать объективный характер той или иной функции песни, а в том, чтобы направить усилия на составление исчерпывающего реестра этих функций». И этот исчерпывающий реестр высших форм птичьего пения не будет связан лишь с проблемами биологического процветания вида.
Для этого процветания выводить столь сложные и замысловатые мелодии вовсе не обязательно. В рамки дарвиновской концепции видообразования смысл высших форм птичьего пения явно не умещается, как не умещается в эти рамки и смысл других форм красоты, которой переполнен наш мир.”
© Хоменков А.С. «Почему некоторые обезьяны человекообразны»
