Альбер Камю в эссе “Миф и Сизифе” назвал вопрос о смысле жизни “самым неотложным”. Однако большинство людей живет об этом вопросе вообще не задумываясь. Как заметил поп-психолог Николай Козлов в много раз изданных “Философских сказках”, “от понимания того, что в жизни нет смысла человека спасает только то, что он об этом не думает”.
Но некоторым смысл дает идея загробной жизни. При этом не редко утверждается, что это единственная альтернатива, а перспектива смерти вообще лишает жизнь смысла. Именно такой стереотипный ход использовал православный человек Самуил в “Избе-Дебатне” в теме “Смерть – неужели вам не страшно?” На этот ход модератор Shiva ответил: “Чушь! Это как раз придает ей ценность. Что может быть ценнее того, что уникально, хрупко, неповторимо”. А модератор Rufus высказался совсем изящно: “В Японии считают, что мимолетность цветения сакуры придает ей еще большее очарование, а вовсе не обессмысливает цветение”.
Такое решение у некоторых философов, однако, вызывает сомнения. Арсений Чанышев в “Трактате о небытии” сообщил: “Чем интенсивнее бытие, тем оно более хрупко, тем оно сильнее подвержено гибели”. А другой философ-“небытийщик” Вадим Филатов в книге “Этика небытия” (М., 2019) задался вопросом – “в чем ценность судорожного цепляния на краю обрыва при полной уверенности, что упасть все равно придется?”
Тем не менее до известных пределов предложенный выше рецепт работает. Этот рецепт активно отстаивал русский писатель Викентий Вересаев в книге “Живая жизнь” (М., 1910). Первая ее часть посвящена Федору Достоевскому и Льву Толстому, вторая – Фридриху Ницше. Вторая при советской власти не публиковалась и появилась только после Перестройки. Сам термин “живая жизнь” взят Вересаевым из романа Достоевского “Подросток”.
Вересаев при этом отталкивался от ранней работы Фридриха Ницше “Рождение трагедии из духа музыки”. В ней описаны два бога и два мироощущения – Аполлон и Дионис. Ницше почему-то считал их двумя главными богами Древней Греции, что явно искажает реальность. Вересаев исходил из мифа об Аполлоне. Он при этом сообщил следующее:
“…Гомеровский эллин смотрел на жизнь бодро и радостно, жадно любил ее «нутром и чревом», любил потому, что сильной душе его все скорби и ужасы жизни были нестрашны, что для него «на свете не было ничего страшного». Мрачное понимание жизни чудесным образом совмещалось в нем с радостно-светлым отношением к ней”.
В своей книге Вересаев резюмирует свое мировосприятие в следующем высказывании о жизни: “В чем ее смысл? В чем цель? Ответ только один: в самой жизни”. Такой же точки зрения придерживались два других очень известных в свое время русских философа – Иванов-Разумник в книге “О смысле жизни” (СПб., 1908) и Николай Кареев в книге “Мысли об основах нравственности” (СПб., 1906).
Но я где-то читал, что под конец жизни Вересаев пережил духовный кризис и усомнился в своем решении вопроса о смысле жизни. Возможно, дело было в том, что подступила старость и “живая жизнь” стала иссякать. Увы, но рано или поздно человек сталкивается с неприглядными сторонами этой жизни.
Конечно, в этом мире есть замечательные вещи – “звездное небо над головой” по Иммануилу Канту и все такое. Но это “фасад”, а есть еще “подноготная”. В “Диалогах о естественной религии” Дэвида Юма один из героев - Филон - по этому поводу высказывается так:
“Взгляните на Вселенную! Какое неизмеримое обилие существ, одушевленных и организованных, и действующих! Вы восхищаетесь этим чудесным разнообразием, этой плодовитостью? Но присмотритесь ближе к живым существам... Как враждебны и пагубны они по отношению друг к другу! Как неспособны создать собственное счастье! Какое презрение и отвращение внушают они наблюдателю! Все это вызывает у нас лишь идею о слепой природе, оплодотворенной великим животворящим началом и рождающей из своих недр искалеченных и недоношенных детей с полным безразличием к ним и без всякой материнской заботы о них”.
Далее Филон рисует мрачную картину человеческой жизни, которая наполнена лишениями, болезнями и всегда заканчивается смертью. Пожалуй, самый глубокий современный российский философ-пессимист Вадим Филатов в своей книге “Этика небытия” (М., 2019) обращает внимание на три феномена, разрушающих оптимистическое решение смысла жизни, – это смерть, страдания и несправедливость. И если вам сейчас хорошо, это означает только одно – кому-то другому сейчас очень плохо.
Что же делать? Некоторые авторы призывают к смирению перед смертью и абсурдом жизни, словом, перед судьбой. Американский психолог Элизабет Кюблер-Росс утверждала, что при столкновении с неизлечимой болезнью человек проходит пять стадий и последняя из них – примирение со смертью. К смирению призывают также и другие авторы. Так, психолог Сергей Мамонтов по поводу отношения к смерти сообщает: “Единственным осмысленным действием является смирение” (Мамонтов С. Страх: Практика преодоления. СПб., 2002). При этом сам Мамонтов бывший десантник и, наверное, является человеком бесстрашным.
Тезис о смирении я, к своему удивлению, обнаружил также у британского философа Бертрана Рассела. Вообще говоря, в своих эссе Рассел призывает собрать все мужество для борьбы в одиночку со враждебной Вселенной. Однако в одном месте своего эссе “Поклонение свободного человека” он отвергает “бессильную горечь восстания” и призывает к смирению перед “господством судьбы” (Рассел Б. Почему я не христианин? М., 1987).
Хотя я слабый человек, но смиряться и становиться на коленки я категорически не хочу. Поэтому я решил судьбе сопротивляться. Ориентиром для меня здесь является эссе Альбера Камю “Миф и Сизифе”. Сизиф, как известно, за пренебрежение богами в наказание был вынужден вечно закатывать на гору камень, который вечно скатывался вниз. Но всякий раз Сизиф шел и двигал на верх свой камень. И бунт его вечен.
Здесь важным моментом является то, что сопротивление должно быть не разовым порывом, а образом жизни. Поэтому лично я изобрел для внутреннего пользования некую Систему, которая является стратегией жизни в этом абсурдном мире, где все заканчивается смертью. Однако строить все на ненависти к этой Вселенной трудно. В этой жизни все же есть утешающие моменты, например, книги и музыка. Я опираюсь в том числе и на это.
