КИНДЕРРЕЙХ - лучший роман 2007 года.

[Владимир Владимирович]

--Я бы тоже, но по-другому нельзя.  Мы не выживем, если разделимся.
--Ладно, что вы там услышали?  По радио?
--Нас уже никто и не вспоминает.  И я думаю, уже не ищут.  Ты хоть один самолет или вертолет видел?
--Да, вчера пролетал какой-то оранжевый самолет, но на большой высоте.  Реактивный.
--Ну, а ты что думаешь? – Петя вспомнил, что у него есть два банана и достал их для Мырзи и Игоря. – Как нам отсюда выбираться?
--А я вообще думаю, мы здесь навечно, -- Игорь достал из полиэтиленового пакета свернутые трубкой листья, закурил один из них от костра, а другой дал Мырзе. – Я уже сказал Вичке, она согласилась со мной.  А что делать?  Не топиться же?
Петя не знал, что ему сказать.  Зато он стал рассматривать скрученный в сигару лист:
--Табак нашли?
--Нет, какое-то другое растение, но курить можно.
--А Дима?
--Дима пришел к нам однажды утром и сказал, что ушел от вас и там он быть не хочет.
--Зря.  Давайте мириться.
--Тогда вот мои условия: я и Славка, х…й с ним! вместе будем Вождями.  И все вопросы решать на Большом Совете.  И все у нас снова будет общее.  А иначе – нам и здесь хорошо.
--Ладно.  Пошел я.  Передам.  А огонь как добыл?
--У того мужика нашел зажигалку.
Петя вышел из пещеры, а Игорь проводил его до берега, потому что в темноте в скалах Петя неминуемо свернул бы себе шею.  Петя шел назад в подавленном состоянии.  Выскочи сейчас из зарослей собака или еще какой зверь, он вряд ли стал бы защищаться.  Ориентируясь по берегу моря, он не мог заблудиться, к тому же снова настало новолуние, но все равно пару раз свалился в воду с невысокого обрыва.  Он добрел до лагеря уже глубокой ночью, и Ксюша выскочила из палатки Вали и кинулась к нему на шею.  Это взбодрило Петю.  Что бы там ни было, а он еще жив, и еще не конец.

На следующее утро Петя рассказал Славе о логове Игоря и его компании.  Слава с интересом выслушал рассказ о пещере («Жаль, что у нас нет пещер!  Прятаться от дождя негде»), но мириться категорически отказался:
--Нет и все!  Не хочу я его слушать, м…а!  Мы все меня выбрали и договорились.  А он…
--Славка, вот что я тебе скажу: помиритесь, пока мы тут все не подохли.
--Нет!
Слава за вчерашний вечер успел обтесать половину ствола и намерен был с первыми лучами солнца продолжить свою работу.  Он предполагал сделать дом на деревянном каркасе, а промежутки заполнить бамбуковыми стволами.  Петя с серьезным видом юного архитектора посоветовал ему нечто совсем иное – надо построить один общий дом, разделить его на шесть отсеков (Юду поселить с Валей), которые разделить бамбуковыми стволами, переплетенными пальмовыми ветвями.  Слава согласился.


VIII

Бери топор, руби хардкор!!!!!!!!
Гони чертей!!!!!!!!

Как известно, на Руси
Лучше Ваньку не беси,
А то схватит он топор
И пойдёт рубить хардкор!

Эй, братья, нам ли горевать?
Ноги в руки брать и вражину гнать!
Эй, братья, кто там прёт опять?
Разгоним злую рать и айда гулять!

Гони чертей!!!

Если землю твою, князь,
Топчет иноземна мразь,
Если грозен враг твой стал,
Значит, врежь ему металл!

Эй, братья, нам ли горевать?
Ноги в руки брать и вражину гнать!
Эй, братья, кто там прёт опять?
Разгоним злую рать и айда гулять!

А за Волгой кушал снег
Оборзевший печенег,
А с востока прёт монгол,
Скоро будет рок-н-рол!

Если же в бою ты поймал кураж,
Хэй! Хой! Хэй! Зарубай гранж!
А как только враг помчится наутёк,
Веселись - зарубай панк-рок!!!


   Дети мучились целую неделю со срубленным деревом, его горбылями, которые вкапывали в песок в шахматном порядке (примерно два метра над землей и метр под землей), потом – вытесывали пазы в столбах и клали туда скрепляющие их поперечные доски.  Гвоздей не было, и заменить их было нечем, пока Вадик совершенно случайно не нашел более-менее подходящие лианы – ими перевязывали крепящиеся друг к другу детали.  Всего вкопали четырнадцать столбов, а поверх них поперечно прикрепили тридцать одну доску (конечно, досками эти куски дерева можно было назвать очень условно) на крыше – в том числе крест-накрест между четырьмя столбами.  Срубили еще одно дерево.  Пол сделали из молодых стволов бамбука и густо покрыли пальмовыми ветками.  На потолок положили большие листья того самого лопуха, который нашел Сергей, а стены и перегородки сделали из бамбука.  Топор служил отлично, и хотя Слава десять раз проклял все на свете, всех обматерил и отдубасил, но на Двадцать Третий День (по Петиной новой хронологии) они с удовольствием взирали на очень неуклюжую, но прочную длинную постройку, укрепленную между тремя пальмами.  Каждая пара имела комнатку два на два метра и в высоту тоже два метра.  Под пол положили дерн из леса, причем опять напустили муравьев, но их перебили, и теперь можно было не опасаться потоков воды во время ливня – дерн по обводу дома укрепили камнями с ручья.  Каждый вечер они валились замертво от усталости, но цель была достигнута – дом (уж не важно какой там по номеру) они построили.  Слава был доволен, что тяжелой изнурительной работой отвлек их от печальных мыслей, и когда все сели у костра и впервые устроили пир отдохновения, Петя включил магнитофон (на сей раз поймал какую-то радиостанцию тоже с электронной музыкой), и они снова танцевали, столь же беззаботно, как и в Первый День.  Засыпая, Петя с удовольствием растянулся в полный рост на полу своего с Ксюшей жилища – раньше ему все время приходилось сжиматься в позу зародыша.  Все, что делалось в комнатах слева и справа, было отлично слышно, но они не обращали на это никакого внимания – за время своего пребывания на острове дети привыкли видеть друг друга почти обнаженными, и это уже не вызывало нездорового смеха, как в первые дни.  Их мускулы окрепли, загар уже стал густо-бронзовым, волосы у всех выгорели и приобрели пегий оттенок, но Мара и Маша нашли в лесу нектар какого-то цветка и обнаружили, что он отлично красит волосы, и все девчонки выкрасились в черный цвет, хотя Юда и так – от природы была иссиня-черной.  Сергей по прозвищу Король и Шут теперь придумал шутку: спрашивал у какой-нибудь девчонки: «Какого цвета у тебя волосы?»  Девчонка удивленно отвечала: «Черные.  Что, не видишь?»  А дальше следовал уточняющий вопрос: «А на голове?»  В общем и целом Слава был доволен.
   Игоря они за эту неделю почти ни разу не видели, так как не ходили за яйцами чаек, только однажды Сергей заметил его вдалеке, собирающего на Северном берегу черепашьи яйца.  Пете иногда казалось, что они разделились навсегда – на два племени, а он будет время от времени навещать племя Игоря, оставаясь, таким образом, единственной связью племен.  Слава по прежнему не желал делиться властью, хотя Петя, который его к этому несколько раз подзуживал, даже однажды заявил, что Вице-Президент – это не навсегда, и Славу могут переизбрать.  Слава открыто рассмеялся ему в лицо:
   --Да ты с дуба рухнул, Ботан!  Кого ты будешь избирать вместо меня?  Засранца-Вадика?
   Вадик «страдал» - однажды под утро ему стало лень идти по большой нужде к лесу, и он справил ее почти у самого костра; Слава это обнаружил, здорово избил Вадика бамбуковой палкой, едва не натыкал мордой в дерьмо и, не взирая на плач и ругательства, заставил собственноручно все убрать.  Вадик считал это несправедливым и даже заявил, что уйдет к Игорю.
   --Иди! – Слава вскипел от ярости. – Я тебя не держу.  Только если ты насрешь там в пещере, он тебя на корм чайкам выкинет.  И правильно сделает!  Да и Мара с тобой не пойдет.
   С Марой у Вадика тоже что-то не ладилось.  Она, может быть, и хотела бы уйти к красавцу-Игорю, но уж точно без Вадика.  А Вадика она несколько раз прилюдно обозвала дураком и сказала, что он такой был всегда – сколько она его помнит.
   Зато как-то сами собой сложились отношения у Юды с Эндрю.  Эндрю осторожно приближался к ней, не допускал никаких вольностей, даже похлопать по заду, что запросто делал Вадик в отношении всех своих одноклассниц.  Эндрю приносил специально для Юды бананы, созревшие со времен высадки детей на остров апельсины и рыбу.  Юда вдруг обнаружила, что она довольно сносно может общаться с Эндрю на английском языке (ее родители приехали в Израиль в 1998 году, когда ей было всего три года, и покинули его в 2003, и она за несколько лет выучила только самый легкий иврит, но английский знала даже лучше), и он рассказывал ей, как жил в Англии, и о Гарри Поттере, и каких он разводил аквариумных рыбок.  Слава, зорко наблюдавший за детскими взаимоотношениями, поставил на Большом Совете вопрос о том, чтобы отдать Юду Эндрю в жены.  Против никто не высказался, даже Валя, которая с самого начала проявляла к Эндрю интерес и ревновала его к Юде. Церемония вступления в брак была обставлена торжественно: для жениха и невесты девчонки сплели из лиан и разнообразных цветов венки (они ожидали, что лианы будут покрыты яркими цветами, но на самом деле оказалось, что эти сумеречные растения цветут блеклыми и мелкими цветочками), одели венки им на головы, мальчишки посадили их на носилки из двух крест-накрест положенных «досок», а точнее палок, и театрально бросили в воду.  Петя не мог сказать, у какого рода-племени есть такой обычай, но замысел ему очень понравился.  Опять пировали (на сей раз черепаховый суп у Маши и Веры получился, и они первый раз за много дней влили в свои желудки горячий бульон), танцевали уже под другую радиостанцию (хотя Слава жаловался, что уже половина батареек израсходована, а ведь заряжать аккумуляторы совершенно негде) в стиле диско, одна из композиций оказалась русскоязычная – группы Dance Punk, а Вадик цинично, как Талейран, и громко подпевал: «Побежали в туалет, ты мне сделаешь минет!!»  Поздно ночью с факелами гонялись друг за другом по пляжу (Слава нашел по южному берегу много настоящих сосен, и их смолистые ветки отлично годились для факелов, так что отныне можно было ходить по острову ночью без всякой опаски).  Это случилось на Тридцать Первый День, согласно Петиной новой хронологии.
   --А ты, малолетняя лезбиянка, так и будешь одна, -- строго сказал Слава Вальке, справедливо полагая, что ее скверный характер и неуживчивость стали причиной ухода Димы.   
   Хотя мальчики часто приносили своим девочкам что-нибудь вкусненькое – какую-нибудь редкую ягоду или лепестки, сладкие, если их жевать, питались они по-прежнему от общего большого котла, принося всю добычу к столу и деля почти поровну (только мальчишки, как правило, ели больше, особенно, когда строили новое жилище, что даже не позволяло им отлучаться на охоту).  Тогда пару раз Верка с Машкой, как две охотницы эпохи матриархата, ходили в лес за бананами и однажды нашли раненого попугая красивой расцветки, но Маша, конечно, не стала ему сворачивать голову, а принесла в лагерь и сказала, что приручит и научит говорить.  
   --Да, -- заметил по этому поводу КиШ, -- вот только Вадик его таким матам научит!..
   --А мы пингвинчики, а нам не холодно! – Вадик напомнил старый анекдот на эту тему.
   В общем, попугая привязали за лапку к насесту в клетке Сергея и Маши, промыли ему рану морской водой (других антисептиков у детей не имелось) и кормили сушеными бананами.
   Их рацион отличался разнообразием (даже на круизном лайнере их вряд ли кормили лучше): рыба нескольких разновидностей, черепашьи и птичьи яйца (Вадик однажды принес из Ближнего Леса целое гнездо с попугайными яйцами, и парни ржали и матерились, до чего же они оказались смехотворно малы), крабы – пальмовые воры, которых ловили по утрам, черепаховое мясо и суп из него с добавлением перца и каких-то травок, приятных на вкус, ягоды, плоды пандануса, бананы, кокосовые орехи и апельсины, а на салат – молодые побеги бамбука (Вера где-то в дореволюционной еще поваренной книге читала, что их можно употреблять вместо спаржи).  Конечно, Ксюша просила найти на острове оливки (она их очень любила, но мама и тут ее третировала), пока Петя не объяснил ей, что они в Индийском океане, а не в Древней Греции, а все парни не отказались бы от хорошего куска говядины с картофелем фри, но это уже пахло гурманством.  Пили воду и «лимонад» кокосовых орехов.  Курить Маше, Славе и Сергею совсем было нечего.  Петя еще сказал, что некоторые племена австралийских аборигенов едят брюшки муравьев и термитов, но все на это ему ответили, что такого «долбаного ботана и надо кормить только так», чтоб другим больше всего остального досталось.
   Петя взял за привычку каждое утро взбираться на Белую Скалу и обозревать, сначала так просто, а потом в бинокль остров и океан вокруг.  Он видел плещущихся черепах на северном побережье, резвящихся дельфинов к югу от острова, пенящийся в быстром течении риф на западе, белый дымок среди Птичьих Скал, указывающий на местонахождение Игоря и его племени, - они, вероятно, в этот момент готовили завтрак.  Верхушки высоких деревьев качались от ветра (иногда на остров с востока налетали почти штормовые вихри, и хотя лес с этой стороны спасал лагерь от их дыхания, пару раз пришлось ремонтировать бамбуковое жилище).  Но на горизонте ни одного паруса, ни одного силуэта корабля.  «А может, действительно, мы на неизвестном науке острове?» -- спрашивал себя Петя.  Мысль о том, что они здесь надолго, может быть навсегда, мало-помалу стала для Пети привычной, он не испытывал большого дискомфорта от отсутствия вокруг масс людей (даже вспоминал свой давний сон – ему приснилось, что все люди на Земле исчезли, кроме него и немногих друзей и подружек, и он, проснувшись, даже начал составлять «список» необходимых друзей, не такой уж и большой) и инфраструктур цивилизации, и даже если бы у них не было магнитофона (а Петя не раз думал, что через некое довольно непродолжительное время – он вычислил, что через два месяца – им придется довольствоваться музыкой волн и ветра, а ведь лодки с магнитофонами не приплывают часто), это ничуть не смутило бы его.  Он лишь пытался представить себе, какими они вновь вольются в Большой Мир, а вдруг у них к тому времени будут дети…  Взрослые…  Эта мысль заставила его рассмеяться, и Ксюша, которую он сегодня взял с собой на Белую Скалу, спросила:
   --Чего ты?
   --Нет, ничего.  Смотри, какая огромная бабочка.
   Остров был настоящим раем энтомолога, здесь водились самые причудливые насекомые от самых мельчайших до огромных жуков с ладонь и бабочек с размахом крыльев до десяти сантиметров.  И надо было иметь мнительность Маши, поднявшей крик, чтобы не восхищаться крупным скорпионом, который однажды забрел на пляж и приблизился к их лагерю.  Слава, который незадолго до отъезда в круиз смотрел целый фильм о скорпионах (производства ВВС или что-то типа того), взял горящие веточки и попытался пугнуть скорпиона огнем – существует поверье, что окруженный огнем скорпион кончает самоубийством.  Скорпион действительно задергался и ужалил сам себя хвостом, отчего скончался.
   Когда Петя и Ксюша спускались со скалы, на дереве над ними подрались два попугая, и много разноцветных перьев попадало на землю.  Ксюша собрала их и воткнула себе в волосы, чтобы завидовали другие девчонки.  Конфликтов в женской среде острова было на порядок меньше, чем в мужской, и они никогда не достигали такой остроты и ожесточенности.  Правда, Вера и Маша очень недолюбливали Мырзю – за все: за то, что у нее такой размер груди, за то, что мальчишки откровенно засматривались на нее, за ее компанейские наклонности, за отсутствие комплексов, даже за то, что она никогда явно не грустила о Большой Земле, - этого всего оказалось достаточно, чтобы уход Вики с Игорем стал для них вполне желательным.  В лагере возник режим «двух подруженций», как называл это Петя, при котором они руководили остальными девчонками во всех хозяйственных вопросах.  Ни одна из девочек не была феминисткой в западном и даже в российском смысле, и разделение на мужские и женские работы они воспринимали, как вполне естественное, а младшие девочки видели в этом своеобразную затянувшуюся игру.  Ксюшу за глаза подруженции считали малолетней дурочкой и «нестильной», Юда, чей флегматизм проявлялся в почти полном неучастии в жарких иной раз дебатах Большого Совета, также не могла составить им конкуренцию, а Валю они игнорировали, хотя та вполне могла проявить свои наклонности во время купания в океане.  Слава и Вера жили на редкость дружно (Веру даже не раздражал ночной храп любимого), а вот Маша обнаружила, что за приятной улыбкой Короля и Шута скрывается «вечный ребенок», который потом будет всю жизнь висеть на шее у жены и во всем ее слушаться, просто от неумения самому принимать решения.  Это Маше очень не нравилось, и, как и все девчонки, любящие самокопания, она долго анализировала (впрочем, совершенно без толку) его и свои слова и поступки, и от этого еще больше растравляла некоторые свои комплексы (или – как это называют некоторые девчонки – заводила в голове много тараканов).  Но даже мысль заменить Сергея на кого-нибудь другого ее не утешала. Слава был занят, причем навечно (Маша инстинктивно чувствовала, что пред ее глазами родилась великая любовь, которой не будет конца из-за случайной размолвки или обстоятельств, и даже если они когда-нибудь – уже в Большом Мире – разведутся, они будут и дальше контачить и, может быть, еще снова сведутся; тем более, что Маша – давняя Веркина подруга была посвящена во все подробности их долгого романа).  Петя Маше не нравился своей манерностью, очкастостью, зазнайством, тем, что смотрел на женщину как на милого ребенка, и ни на что иное согласен не был.  К тому же у Пети с Ксюшей пошла такая любовь-морковь, что Слава уже стал подшучивать над ними: дескать, переженим потом наших детей.  Оставался еще Игорь – высокий, красивый, бесстрашный (жить на краю острова среди мрачных скал, где галдят почти круглосуточно птицы!) – он нравился всем девчонкам больше, чем все другие мальчишки вместе взятые.  Но Игоря стерегла эта сирена Мырзя, которая была уже давно сформировавшейся женщиной, знала это и этим пользовалась.  Маша иногда печально рассматривала свою несформировавшуюся грудь (даже у малолетки Ксюши побольше), свои жидковатые волосы, которые от окраски в черный цвет ничего не выиграли.  «Но ведь и Мырзя не красавица» -- говорила она себе и вспоминала, что однажды сказал ей в беседе тэт-а-тэт их социальный педагог (в их гимназии вообще было много мужиков-учителей: историк, географ, преподаватель английского, физрук – шестидесятилетний спортсмен в отличной форме – некогда чемпион мира по десятиборью – запросто мог отжаться на брусьях хоть семьдесят раз) – остроумный циник, хотя идеалист: «В современном обществе женщине трудно играть женскую роль, но другого выхода нет».  И она пыталась наверстать, если не красотой или умом (прилежание позволило Маше добраться в отличницах до 7 класса, но потом надо было уже думать, соображать, и тут в отличники вылезли неаккуратные мальчишки-хулиганы, которые зато просиживали за компьютерами днями и ночами, и не только на игровых или порносайтах, чей живой ум схватывал любые сложные построения, вроде теорий происхождения Вселенной или хитросплетения геополитики XIX века; однажды историк – дело было в совершенно не располагающем к какой-либо учебе месяце мае (и сами учителя это признавали) – замучил весь класс, предлагая на фоне карты франко-прусской войны им попробовать переиграть ее за Францию – как она может победить: как войска расположить, куда наступать; а ей все это было глубоко безразлично, кто бы там ни победил, зато очень волновало, что впереди сидящей однокласснице ее мальчик, постарше пятью годами, собирается подарить автомобиль, и она даже на права сдала уже, и одежда на ней сидит стильнее, чем на нескладной Маше), то хотя бы своей миловидностью и тем, что все, кто ее видел, тут же начинали беспричинно жалеть ее – это присутствовало еще до автокатастрофы на МКАДе, одним январским вечером погубившей ее родителей, а теперь и подавно.
Иногда перед сном Петя гулял с Ксюшей по берегу и рассказывал ей много интересного о Большом Мире, чтобы она чего доброго, как те хайнлайновские пасынки Вселенной, не забыла о его существовании.  Ксюша же каждодневно жаловалась на злую маму и очень жалела, что ей не на чем рисовать – она очень любила рисовать с самого раннего детства.  Здесь она рисовала палочкой на мокром песке, но волны стирали ее художества.  Из всей музыки Ксюше нравилась почему-то Мадонна, разумеется, в ранний период ее творчества. У нее в круизе с собой был комплект наклеек с Мадонной, но тоже потонул.  Ксюша мечтала быть художником-дизайнером.  Иногда ей хотелось побеситься, и она начинала бороться с Петей, но, конечно же, он побеждал девочку, клал плашмя и прижимал ее руки за запястья к земле.  Одним словом, не смотря на то, что у начитанного, обладавшего зверски сильной фантазией Пети эротические сны отличались цветистостью – от средневековых гурий мусульманского Востока до полногрудых героинь всевозможных звездных войн, реальность, доходящая двумя хвостиками ему до белеющей шерсти на груди, оказалась куда прекраснее.
Петя все-таки побрился, точнее, состриг ножницами верхнюю часть бороды, а потом аккуратно подбрил бутылочным осколком, вставленным в сосновую щепку, остальное.  После бритья всегда оставались небольшие царапины, но они быстро заживали.  Он выглядел совсем непривычно для других детей – с белым подбородком – загорелые скулы и лоб казались маской.  Остальные брились и стриглись более-менее регулярно, а Вадик попросил, чтобы Машка постригла его под панка с гребнем посередине головы, но эта затея в исполнении Веркиными маникюрными ножницами у нее не получилась. У яванца в лодке бритвы не нашлось, а если и была, сгинула вместе с его трупом, если только ее не нашел Игорь.

[Владимир Владимирович]

Течение выкинуло на Северный Берег еще одну стеклянную бутылку, причем с полиэтиленовой пробкой, но идея отправить в море записку о своем нахождении опять не получилась – у них уже не было ни одного листика бумаги, а ручка Пети потерялась, и ее никто не мог найти.  Бутылку снова разбили и наделали резаков для разных тонких работ.   На другой день Петя все-таки нашел ручку, но было уже поздно.
Хотя одной из причин конфликта с Игорем Слава назвал несогласие того установить дежурство ночью у костра, чтобы тот не потух, и его могли заметить проплывающие мимо суда в темноте, ему и после не удалось ни уговорами, ни угрозами добиться этого от своего племени.  Петя вообще советовал положиться на авось, и против судьбы не попрешь.  Тогда Слава заметил, что он тоже не рыжий, и не стал дежурить ночами сам, как ему сказала в сердцах Машка, если ему это надо.  Зато он придумал способ поддерживать ночью хотя бы малый огонь: всякий, кто вставал ночью в отхожее место или просто не спалось, должен был подкидывать в потухающий костер сосновых веток, которые запасали с вечера.
Старую яму с отбросами у опушки леса, уже переполненную, зарыли и вырыли новую.  Вообще, проблема отходов очень волновала Славу и Петю – они отнюдь не хотели завалить весь пляж огрызками или дерьмом; отсюда и драконовские меры по отношению к нарушителям.  В воду тоже ничего не швыряли, хотя течение с северной стороны пляжа относило все в открытый океан.
А лодка – длинной метров в десять – все еще стояла на приколе без всякого применения – даже вдоль берега на ней не плавали.  Слава после трех неудачных попыток все-таки заделал пробоины щепками и засмолил смолой с сосен, но отправляться на ней в плавание на сотни миль и речи не могло быть.  К тому же Игорь забрал одно – как раз целое – весло, а вытесать такое же топором Слава не умел.  В конце концов, лодку вытащили на берег и сделали в ней склад разных полезных вещей – от веревок до раковин моллюсков, которыми они сразу же научились пользоваться, как посудой.
Шумел прибой, но они за много дней настолько привыкли к его мерному рокоту, что уже давно не воспринимали, а ночью он даже убаюкивал.
Однажды Слава и Петя добрались вброд, а затем вплавь, держась за большое бревно, на котором обычно катали девчонок, до рифа, взобрались на него (здесь было воды по щиколотку) и стали рассматривать в бинокль горизонт, но, естественно, ничего примечательного не увидели.  Вернуться назад оказалось трудно – пришлось бороться со встречным течением, которое грозило угнести бревно с ними дальше на запад.  Слава прикинул, как они должны были в первую ночь устать, чтобы добрести и добарахтаться целую милю до острова. И никто не утонул!
Когда Петя возвращался с Ксюшей в лагерь, она бежала впереди него и показывала Вале диковинку – морскую звезду, выброшенную на песок и найденную ими, а Петя находил Славу и КиШа, лежащими у костра – тоже голова к голове:
--Слав, ты на права сдавал?
--Пока нет.  Хотел, как только мы приедем, пойти на курсы…  Б…ь!  Так и просидим здесь, а я должен был…  Моему бате подарили тут шикарную «Тойоту».  Ваще!  Класс!  Как в квартиру заходишь.  А идет так плавно, нигде не трясет.  Так он мне говорит, отдам девятку, если выучишься.
--А вообще, на права сложно?
--Нет.  Главное потом набить руку.  Я уже ведь ездил.  За городом, конечно.  Батяня давал.
--Ну и сколько это будет?
--Штук пятнадцать.


IX

Ночью воры влезли в музей,
И один другому сказал:
«Ты, брат, бери, что хочешь, только скорей,
А я сгоняю пока в тронный зал, я мигом!»

И остался вор один
Средь старинных скульптур и картин,
И видит он ту графиню, что с доблестным мужем
На картине,
Вся в нарядах,
В платье синем.

Вор, подумав, нож свой достал.
И графиню от мужа он отделил.
И с улыбкой графу сказал:
«Твою супругу я полюбил, не гневайся!»

Лишь только покинули воры музей,
Как с картины сошёл разгневанный граф.
И в тёмном парке настиг он друзей,
Обидчика к дереву крепко прижал:
«Ну что, попался, разбойник,
Я тебя проучу!

Хотел, проклятый, меня разлучить ты с женой!
И в наказанье тебя я с собой утащу,
Навечно ты будешь у меня под ногой!»

Стоит графиня на картине,
Обнимает мужа своего.
И благородный граф вдаль взгляд направил свой,
И плачет бедный вор под его ногой.


   --Да! шнурки наказание! приходилось их не завязывать и убирать внутрь кед, зато как тапочки, одел-пошёл.
   --Мне уже все учителя делали выговоры за развязанные шнурки!  А что мне ответить?  «Не завязываю, потому что они всё равно потом развяжутся!»  Так что тоже в кеды убирала.
   --Ага, а лучше вообще в пижаме по школе ходить или в халате, чё всё время одеваться по утрам?  Или вообще ходить, как мы тут ходим.  Ну, разумеется, когда тепло на улице.
   --А нахрен тогда вообще одеваться?
   --А ведь вариант! Прикольно же!
   --Одежда нужна, что бы быть не такими, как все, быть индивидуальным, и потом что бы (сорри) попа не мёрзла по зиме.
   --Нет, скорее, чтобы народ не засмущать, и чтоб бабульки потом не орали и милицию не вызывали…  Ксюша, дай мне еще банан.
   --Ну, так всем же людям, а не новому поколению... хотя знаешь, я бы точно испугалась, увидев пару бабулек голеньких впереди.
   --Меня бы инфаркт схватил бы, и это в мои то годы…
   --Типа, ты такой старый, уже сорок пять, и у тя внуки…
   --Но испугаться можно хорошо!
   --Слушайте, парни, девчонки, а как мы будем день рождения справлять?  У меня в октябре.  Что у нас сейчас?  Хоть какой месяц?
   --Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!  Ты б еще спросила: какой год?  Так подходишь к человеку на улице, и вопрос: а какой сейчас год, не подскажете?
   --А хундов его знает!  Вроде бы, как раз октябрь сейчас.  Тут же никакой смены времен года нет.  Гео-графиня…
   --Да, мы в субэкваториальном поясе.  А я думаю так: надо справлять день рождения в любой день, когда захочется, когда настроение будет.  Вот римские императоры…
   --Опять, Петька!?  Забей!  А то мне все кажется, что я на уроке истории, и Сергей Никифорович начнет спрашивать.
   --Это плохо, когда зимы нет.
   --А чё те не нравится?  Машка, иди сюда…  Иди… Ну пожалуйста!  Иди, иди…  Вот так.
   --А представляете, что кроме нас никого на свете вообще нет.  Мне такой сон однажды снился.  Я просыпаюсь, и думаю: надо было бы сразу пойти по магазинам – электричества нет, и сигнализации никакой – сначала в ГУМ, и еще в этот ТЦ на Манежной…
   --Валька, быстро выключила магнитофон!  Резко!  Хватит батарейки сажать.  Потом я тебя заставлю саму их рожать!
   --Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!  
   --От кого это?  Рожать?
   --А че там Вадик с Марой пошли?
   --Да оставь ты их!
   --Вы смотрели «Калигулу»?  Мы однажды с Машкой ходили, правда, Маш?  Так все романтически начинается: такой мальчик бежит за девочкой по саду.  А потом такая дикая оргия.  И мужика одного там заставили выпить целую амфору вина, а потом разрезали живот, и все это оттуда…
   --Фу, Верка, не рассказывай.  Я это вспоминать не хочу.
   --Знаю.  Говорят, тому голливудскому актеру здорово заплатили за это.
   --А сколько?
   --Х/з.
   --А ты бы сколько запросил, если бы предложили?
   --А н…й мне соглашаться?  Это вообще не мое дело, Серый.  Я буду офицером ФСБ.  Хочу в Академию госслужбы.  Верку в МГИМО батяня устроит…
   --Смотрите, как красиво. На небе…
   --Дай бинокль.
   --Лично я тащусь от разных фильмов. Ужасы люблю не всякие, зато обожаю вампирские фильмы, самый любимый - "Интервью с вампиром".
   --Нет, Верка, от тебя надо ближе к ночи подальше быть…
   --Ха-ха!!
   --У нас химоза прикольная.  Такая молоденькая.  Прошлая такая мымра была.  А эта в таких юбочках мини на работу ходит!
   --Да, за ней этот историк – Сергей Никифорович – пытался ухаживать.  Хе-хе…
   --Старый козел!
   --Нет, историк – нормальный мужик.  Интересно все рассказывает.  Мне советовал один сайт, там какой-то мужик написал книжку, как будто мы все еще живем в Средние Века.  Забыл, как этот сайт называется…
   --А у нас здесь мы живем в Первобытном Строе.  Как «Планета обезьян»…  
   --Что ты делаешь?
--Палку жарю…  
--Анекдот.  Идет маньяк по городу.  Видит девочку в песочнице.  «Девочка, а девочка!  Покажи свое плечико».  Показала.  «Девочка, а девочка!  Покажи свою пяточку».  Показала.  «Дядя, а хотите, я покажу, где мне аппендицит вырезали?»  «Да!»  «А вон в той больнице…»  Ха…
--У меня раньше девчонка была…
   --У тебя, КиШ, девчонка?
   --А почему бы и нет?!  Чем я хуже других?!  Такая была малолетка – ей одиннадцать лет. Да, мы недолго дружили.  Она меня просила повести ее на «Мадагаскар», а я не хочу на такую … ходить.
   --Три года это не разница, а когда девочке четырнадцать, а парню двадцать пять или двадцать шесть, вот это уже что-то интересное, но, смею вас обнадёжить, из таких отношений ничего не получится.
   --А почему, Петька?
   --Возраст не главное.  Главное внутренний мир.
   --Маш, сама знаешь, что это всё фигня и детские сказки, про возрастную любовь.  Из этих отношений ни разу ничего не выходило, обычно самыми удачными выходят случаи, когда девушка старше парня на два года или младше на один-два года, в других случаях очень большая редкость.
   --А сам-то?
   --Ну, мы здесь – особый случай.
   --Кстати, не большая редкость... почти у всех моих подруг парни старше их на шесть-семь лет... и все ок.
   --Разница в возрасте ощутима в варианте, когда девушке лет тринадцать-четырнадцать, а парню от восемнадцати, в этом случае либо парень будет «большой игрушкой» для девушки, либо девушка, видя во взрослом парне «второго папу», может влюбиться по уши и в этом случае сама станет игрушкой в руках парня.
   --Да, нет, Петька, ты не прав.  Все не так.  Конечно, если у малолетки ничего нет в башке, это да.  А так…
   --Сколько было лет Наташе Ростовой?  Тринадцать или двенадцать?  А этому козлу?..
   --Нет, это у него папаша был козел.  Хорошо, что мои родаки не такие.
   --Ха-ха!!  Я вспомнил, мне рассказывала тетя, которая завуч…
   --Разве это твоя тетя?
   --Ну да!  А ты думал, кто?  
   --О ком вы?
   --Ну, знаешь – Светлана Викторовна.
   --А…  эта новая светлая?
   --Да.  Когда, помнишь, у нас Танька пропала, она всех нас расспрашивала…
   --А Таньку нашли?  Живая?
   --Еще бы!  Живее всех живых!  Она с какими-то хачами связалась.
   --Ну и дура!
   --Ну, кому что больше нравится.  Так ее перевели в другую школу.
   --А кстати, хотел спросить: у кого-нибудь была девчонка из хачей?  У тебя, КиШ, была?
   --Нет, что ты!
   --А вот ни у кого и не было.
   --Интересно.  Как только вернемся, этим и займусь…
   --Ах ты!  Б…б!!!…
   --Ай!  Верка…  Ай!  Не надо!  Я же пошутил…  Я же… эксперимента ради…
   --Я тебя кастрирую, если что, урод несчастный!
   --Ой…  Ну и что, Петька, твоя тетя?
   --Вот, она рассказывала, что когда подводили итоги сочинений по «Войне и миру», литераторша говорит, что кто-то там написал такую фразу: «Старый князь жил в горах».  Они лежали полчаса всем педсоветом.  Ржали.
   --А я не понял, в чем прикол?  Что тут такого?
   --Ну не в Грузии же он жил?  А Лысые Горы – это просто так называлось имение.  А потом говорит: «Залина и Ира все время перехихикивались, а под конец нагло списали друг с друга!»
   --Гы-гы-гы-гы-гы!!!  Значит, было, чё списывать.
   --Что тебе, котенок?..  Сейчас провожу…  И Вальку тоже?  Ну, знаете, я тут не нанимался всех девчонок в сортир водить, причем, в женский.
   --Я боюсь.  Вдруг что-то из леса выскочит…  Ой!  Я… у меня заноза.  Вот.
   --Терпи…  Так.  Терпи…
   --Ты зубами?
   --Все.  Пойдем.
   --Что там Юда и Эндрю делают?
   --Сидят у себя.  Эй, Эндрю! Хэв ю э брекфаст, то есть, черт! э динэ?
   --Сенкью, ай хэв.
   --Пойдемте, девчонки.  Вот, копье специально беру. Хррррррррррр!!!!
   --КиШ!  Серый, ты смотрел «Саус Парк»?
   --Да.  «Саус Парк» рулит.  Особенно понравилось про Картмана и анальный зонд.  Хэ-хэ…  И еще, Слав, пока девчонок нет, хотел тебя спросить: как это у тебя с Веркой в первый раз получилось?
   --Она говорит, офигительно.  Я же у нее первый.  А мне показалось…  Да, она – дура.  Ты посмотри, как она там причесывается.  Она чуть все не испортила.
   --Это как?
   --Да все мне говорила, зря это, я не хотела вообще до восемнадцати…  Мэ-мэ-мэ!..  И нас чего-то в самый решающий момент… хэ-хэ… переклинило на политику.  Я спросил, вот если б тебе было восемнадцать, за кого бы ты проголосовала на выборах.  А она говорит: за Союз правых сил.  Я чуть импотентом не стал!!!  Ха-ха!!
   --А ты?
   --А я за «Единую Россию», ясен пень.  Я ж не какой-нибудь ё…ь?  Я вообще нормальный русский националист, как мой батя.  То есть считаю, что хачи пусть живут, но не у нас на голове.
   --А мои голосуют всегда за Жирика.
   --За этого г…на?
   --Бывает, когда девчонка сама захочет, что б ей целку порвали.  Поставит такую цель.  Мне одна такая попадалась, но у нас с ней ничего не получилось.  Не понравилась мне.  Хотя тоже слушает «Короля и Шута».
   --Что вы тут о целках говорите?
   --Нет, ничего.  Где все?
   --Мара и Вадик отрубились.  А Эндрик с Юдой пошли купаться.  А Петька повел этих двух красавиц в лес…  Я не понимаю, что Ботаник в ней нашел?  О чем они вообще разговаривают?  У нее ж мозги куриные.
   --А вот нашли друг друга.  Ништяк.
   --Ну, мы уже спать будем?
   --Иди, я еще посижу.  


X

Седой старик, на вид довольно скверный,
С бутылкой рома вышел из таверны.
Возле молодых он офицеров оказался,
И сказал один из них: «Ну, вот и ты попался!»

Остались в прошлом бравые походы,
Но грозный нрав не изменили годы.
«За мою поимку вас, ребята, ждет награда.
Согласитесь, смерть, ведь нам её уже не надо».

В океане нету места, где бы мы не побывали!
И скажу я вам сейчас без дураков, без дураков!
Вы, ей богу, смельчаки, не на того сейчас напали!
Не охотятся на печке на волков.

«Ты очень стар, но держись умело.
Но ты не прав, тут не в награде дело.
Мой отец был капитаном славного фрегата.
Он погиб от грязных рук твоих, от рук пирата».

«С твоим отцом история другая:
Он в пасть акулы прыгнул, убегая.
Но перед этим он страдал, испытывая муку -
Отрубил ему в бою я голову и руку».

В океане нету места, где бы мы не побывали!
И скажу я вам сейчас без дураков, без дураков!
Вы, ей богу, смельчаки, не на того сейчас напали!
Не охотятся на печке на волков.

От гнева вздулись вены офицера,
Вонзил кинжал он в шею флибустьера.
Уронил бутылку на песок старик, свалился.
А из раны вместо крови крепкий ром полился.

[Владимир Владимирович]

Одним утром (ночью накрапывал мелкий дождик с сизых, почти московских туч, и они все промокли, ибо пальмовые крыши не спасали от дождя, продрогли, а Ксюша даже простудилась, чихала, и Петя всю ночь согревал ее, прижав к себе) Петя еще с берега заметил в воде неподалеку какое-то крупное тело сизого оттенка.  С Камня Совета в бинокль было заметно, что это какое-то китообразное.  Дети пошли в воду и вскоре добрались до туши – ее постепенно сносило течение от Северного мыса к Западному Рифу.  Это оказался мертвый дельфин, но совсем не похожий на классическую афалину, местной разновидности.  Его вместе тащили к берегу, и это оказалось куда легче, чем дотащить трехцентнерную черепаху, но когда Слава напомнил Пете:  «Сейчас, Ботан, будем тебя насильно кормить.  И если не сдохнешь, мы тоже будем есть», Петя засомневался:
   --А еще неизвестно, отчего он сдох.
   Это соображение в конце концов заставило их бросить добычу, они возвратились на берег и стали доедать вчерашних крабов.  А Сергей заметил, когда тело дельфина скрылось из вида:
   --Была такая рок-группа «Мертвые дельфины»…
   --Не рок, а что-то вроде попсы, -- возразила Маша.
   --Нет, рок!
   --Ты еще назови своего «Короля и Шута» панк-группой!
   --А что?
   --Нет.  Следующий, кто опозорит грозное имя панка связью с КиШем, будет мною задушен. После чего оскоплён, выпотрошен, четвертован и обезглавлен, -- это Маша заявила Сергею, который ничего не мог на это сказать, кроме как улыбнуться.
   Это было на Тридцать Седьмой День Новой Хронологии.
   За завтраком Слава вспомнил одно обстоятельство:
   --Петька, а если ты думаешь, что этот остров никому, кроме нас, неизвестен, надо же его застолбить и объявить частью России.
   --Точно!  И как это мне раньше не пришло в голову???  Если бы он был чей-нибудь, тут стоял бы чей-нибудь флаг.
   --Это не обязательно, а флаг нам сделать надо и где-нить поставить.
   --А из чего?
   --Джинса у нас еще осталась – будет синий цвет.  Красный… у этого придурка надо фанатский шарф изъять, а белый… у Ксюши трусики белые – как раз!  Ха!
   --А в чем она ходить будет?  И мы все в чем ходить будем, когда это все барахло развалится? – Петя посмотрел на Веру, которая подвязывала концы порванных на бедре трусов – они порвались об дельфиний плавник.
   --Хреново, но придется просто так ходить.  А чего ты предлагаешь?
   --Да, мне Ксюша так и сказала, что ей понравилось спать со мной голышом.
   --Ах ты, какая!
   Сергей с грустью посмотрел на свою черную футболку, на которой очертания Короля и Шута уже неузнаваемо расплылись и вылиняли.  От Кузи, чье имя они, повинуясь некому первобытному суеверию, никогда не упоминали, чтоб ненароком не вызвать его дух, у них осталась рубашка-сетка для ловли рыбы, тоже уже в растерзанном состоянии.
   --Что будем делать сегодня, шеф? – спросил Петя после завтрака.
   --Ничего.  Сегодня у нас будет выходной.  Жратвы достаточно.  На обед наловим крабов.  Мне они все больше нравятся.
   Рыбы у Северного Мыса ловилось все меньше, но дети утешали себя тем, что что-нибудь придумают: например, будут ловить птиц. Петя задумался о миллиардах людей на Земле, которые никак не могут общими усилиями найти их сообщество, затерянное в океане.  Он вспомнил, как в детстве однажды спросил папу: «А что будет, если все люди на Земле дадут мне по одному рублю?»  Папа рассмеялся такому зигзагу детского ума и честно ответил: «У тебя будет один миллион долларов».  Убирать объедки и сор сегодня Слава назначил Мару и Вадика, и они понурые мели пальмовыми ветвями пляж вокруг лагеря.
   После завтрака Петя дал выпить все еще чихающей Ксюше большую раковину нагретого «лимонада», чтобы поправлялась, а сам отправился по большой нужде в заросли в сторону Белой Скалы, и только расположился, как услышал, что его зовет чей-то негромкий голос.  Это был Дима в рваных трусах и с копьем.
   --Привет.  Как вы там поживаете?
   --Игорь ждет тебя на Белой Скале.
   --А что? – Петя заподозрил что-то неладное.
   --Он хочет с тобой поговорить.
   Заинтригованный Петя стал перепрыгивать за ним по камням вверх по ручью, даже не заглянув в лагерь, не посоветовавшись с остальными детьми их племени и ничего не обув.  Они взобрались на Белую Скалу, и Петя увидел Игоря и Мырзю (ее с опущенной головой), сидящих на краю скалы, с которого открывался вид на восточную часть острова.  У Мырзи были в нескольких местах опалены пряди ее соломенных волос, а на животике виднелась жженная рана.
   --Привет.  У нас был пожар, -- Игорь сразу открыл карты. – Мы решили вернуться к вам…  Но одно условие: если Славка не хочет делить власть со мной, тогда пусть мы будем править втроем – и ты тоже.
   --А что случилось?
   --Не затушили окурок.., вспыхнула подстилка.., сухая.., я успел спасти Вичку.., но ее обожгло, -- Игорь дотронулся руками до ее ранки размером с крупную монету, где розовое тело просвечивало через смуглую кожу, и она вздрогнула от боли.  Петя видел однажды такую рану у девчонки, которая заснула с сигаретой, и подумал: «Ничего, у той за два месяца зажило.  И у Мырзи заживет». – А все наши вещи сгорели, и зажигалка – там еще оставалось на несколько раз спирта, -- продолжал Игорь. – Я успел еще кинжал спасти.
   --Мы дыма от пожара не заметили…
   --Это ночью было.  Хорошо, дождь был.  А Димка наглотался дыма, чуть не сдох.  Х…о получилось.  Вот и решили вернуться.
   Игорь умолчал еще об одной причине возвращения: Мырзя за последнее время очень тяжко переживала отрыв от уровня цивилизации в племени под руководством Славы – ей надоело отсутствие расчески, зеркальца, а равно и надоело чистить пещеру и ее окрестности от птичьего дерьма, хотя дождь им не был страшен, а еды довольно, но Мырзя откровенно скучала по мужскому обществу, тем более, что Игорь не был из числа приятных собеседников, а Дима постоянно пребывал в подавленном состоянии.  Накануне пожара они с Игорем первый раз поссорились, и она была накануне того, чтобы объявить забастовку по всем делам.
   --Хорошо.  Я поговорю со Славкой.  В крайнем случае, скажу, что если он не согласится, тогда я уйду.  Построим шалаши за Северным Мысом, -- Петя отлично знал, что никуда не уйдет, но обнадежил Игоря, который, видно было, совсем растерялся.
   Петя вернулся в лагерь и подозвал к себе Славу.  Явилась, что-то заподозрив своим женским чутьем, также Верка.  Петя рассказал о пожаре в пещере Игоря, и о его предложении.  Слава неожиданно согласился.  Ему, конечно, было глубоко наплевать, сжег или нет Игорь себе на пожаре руку или что-нибудь еще («хоть я…а!» - добавил он), но образ едва не сгоревшей Мырзи резко изменил ход его мыслей.  Верка угадала это тем же самым чутьем, и это ей очень не понравилось – она уже в который раз испытывала уколы ревности: засматривался ли Слава на других девчонок в парке, где они гуляли весной, или показывал ей сделанные мобильником фотки своих предыдущих девчонок (на самом деле тех, кто одаривал его благосклонностью, пока Верка два с половиной года проверяла его чувства), но он всегда неизменно говорил: «С этой – Анькой – я познакомился еще в седьмом классе…  Тупая девчонка.  Тату себе делала и заболела гепатитом.  Да… мы с ней уже давно не виделись.  Она на Речном Вокзале, кажется, живет», и она верила, сквозь ревность.
   Церемония Великого Примирения, казалось, была обставлена по-особому.  Игорь за руку с Мырзей и с крисом в другой руке подошел к Камню Совета со стороны леса (Дима в роли оруженосца нес их оставшееся имущество).  Слава стоял как вождь немного впереди своего племени, только Петя встал слева в стороне, как посредник.  Остальные дети переглядывались, а выздоровевшая Ксюша оторвалась от рисования на песке дельфина и взяла Петю за руку.  Но никаких особых обрядов не последовало.
   --Привет, -- просто сказал Слава Игорю, как будто они расстались вчера.
   --Привет, -- ответил Игорь.
   Они ссорились со Славой уже раз двадцать – еще на Большой Земле – потом скучали друг без друга, мирились, потом снова все начиналось по кругу.  Это была их самая крупная ссора, но закончилась она столь же буднично, как и все прочие.  Слава осмотрел рану Мырзи и дал ей помазаться соком какого-то незнакомого детям дерева; они случайно обнаружили, что этот сок хорошо заживляет раны.
   Отдых после завтрака плавно перерос в обильный обед (зажарили соленое черепашье мясо, наловили крабов, выжали из апельсинов камнем сок).  Игорь и Слава уже через полчаса болтали друг с другом с обычной беспечностью, будто и не ссорились, подкалывали друг друга,  Игорь рассказал «ментовский» анекдот:  В отделе кадров:  «А как долго вы проработали на последнем месте?»  «Пятнадцать лет». «Это прилично. А почему вы ушли?»  «Срок кончился».  Петя рассказал историю, как он ехал в маршрутке, а напротив него ехали три женщины, не первой молодости (правда, все женщины старше тридцати ему казались старушенциями, кроме его моложавой мамы, конечно), по виду ларешницы, и одной из них позвонил по мобильнику муж и сказал, что попал в аварию на своей машине, точнее сбил пешеходов.  Она обмерла, а ее товарки стали требовать подробностей: «Что там?  Сколько?» - Она показала три пальца – три трупа.  Тогда ее подруга сама позвонила мужу, который заявил, что пошутил…  Была истерика на всю маршрутку и т.д.  Опять танцевали, радио на сей раз поймало какую-то арабскую или пакистанскую радиостанцию.
   --Машка, ты умеешь танцевать танец живота?
   --Нет.
   --А ты, Верка? – продолжал интересоваться КиШ.
   --Тоже нет.  Но у меня подруга участвовала во Всероссийском конкурсе танца живота, и могла получить третье место, но ее обошла какая-то девчонка из Петербурга.
   --Я умею, -- к Мырзе возвращалась роль самой-самой девчонки.  Она больше всего на свете в этот момент жалела, что не сделала себе перед круизом татуировку в виде бэтменовских крыльев на лопатках – эта деталь оформления «роковой женщины» вообще поставила бы ее на недосягаемую высоту. – Но я сейчас не буду, пока не заживет.
   Если Слава и Игорь помирились просто и легко, появление Мырзи – этой опаленной огнем кометы внесло роковые изменения в стабильную планетарную систему, созданную двумя подруженциями.  Они слишком хорошо понимали, что Мырзя превосходит их по всем параметрам, и если она не была отличницей в школе, курила на переменах и прогуливала каждый пятый урок, то это, естественно, не уменьшало количества поклонников (Маша курила от стресса, перенесенного в связи с гибелью родителей, и почти всегда в одиночестве).  А если она сейчас начнет настраивать против них младших девчонок?  Они утешали себя лишь тем, что от такой яркой и бурной жизни у Мырзи там внизу уже просто настоящий гараж, и она скоро состарится, и ее надолго не хватит.
   А Петя и Игорь посадили к себе на плечи Ксюшу и Мару (Петя подумал про себя: «Тяжеленькая!» - как и все мальчики, чьи мамы обладают твердым и бескомпромиссным характером, он боготворил свою избранницу и всегда мечтал о жене-ребенке) и побежали в воду, а девчонки стали сражаться друг с другом, стремясь сбросить соперницу-наездницу с плеч мальчишки в воду.
   Валя с завистью смотрела на них.  А Дима, в личной жизни которого ровным счетом ничего не изменилось, ковырялся в костре палкой.

   Вечером Игорь, Петя и Слава – Триумвират (Петя вспомнил, что прочел это слово в маминой «Малой истории искусств. Античное искусство» - в хронологической таблице) – снова, как и сорок дней назад, полулежали у костра.  Игорь рассказал о пещерах, целую систему которых он нашел на северной стороне Птичьих Скал.  Слава подумал, что было бы неплохо иметь там жилье, особенно, если наступит период дождей – из того, что он учил по географии и климатологии, следовало, что они попали на остров в относительно сухой период, но максимум через четыре месяца начнут по целым суткам лить дожди, и их бамбуковые клетушки сгниют от сырости.  Зато Игорь оценил их строительные работы, и они решили завтра же сделать пристройку к их караван-сараю, а на эту ночь Валю и Диму переселить к Юде и Эндрю.
   --Над нами летают самолеты.  Я видел раза два, -- говорил Игорь. – Но они не могут заметить.  Слишком высоко.  Кораблей никаких здесь не ходит.  Что там по радио о нас говорят?
   --Да не х…я о нас уже не говорят по радио, -- Слава поник головой. -- И не ищут.  Козлы!..  
   --А что ж твой батяня?  Ты говорил, он чуть ли не с Путиным дружит…
   --А это ты тут бухтел про своего, Мент.  Что же он?
   Мальчишки снова смерили друг друга недружелюбным взглядом.
   --Все, -- Петя сел между ними. – Кончили!
   --В каком смысле? – решил пошутить Вадик, отрывая надкрылья у огромного жука.
   --Кончили, а то забаню обоих, как говорят модераторы.
   --Такой прикол, -- Сергей собирал объедки в пакет, чтобы выкинуть на свалку. – Опытный программист всегда ставит перед собой ночью две чашки: одну пустую, а другую с водой.
   --Ты ламер или юзер?
   --Все-таки юзер.  Я переустанавливаю за три часа.
   --А я за час.
   --Нет, я тоже сам Wind за час, но еще другие программы.  Вообще, почему у нас тут компьютера нет?
   --Ну и был бы, что бы это изменило?
   --А он по порносайтам привык лазить – вот и «ломает» его.
   --Да ну вас.  Тут и так столько красивых девочек…
   --Нет, уберите этого маньяка!  Ему одной Машки мало!

   Засыпая (длинноволосая головка Ксюши лежала на его груди, а она сама рассказывала ему, как ей подарили на день рождения DVD-диск с Мадонной, и там были еще бонусы – это слово «бонусы» и особая манера его произносить всегда теперь будут ассоциироваться у него с Ксюшей), Петя попытался сочинить очередную запись в Летопись Острова: «На Тридцать Седьмой День произошло Великое Примирение, а Игорь и Мырзя едва спаслись от бушующего пламени».  Ему вспомнился роман Джеймса Клэйвела «Сёгун», который он взял из папиной библиотеки почитать в круиз, читал в самолете, и несколько раз урвал время в плавании, дочитал до того места, как Бунтаро в гостях у Блэкторна трижды выстрелил из лука в щель в седзи, и все три стрелы попали в один и тот же столб, причем в одно и то же место.  «Разве это возможно?» -- подумал он, когда Ксюша пожелала ему спокойной ночи и отвернулась к стене (у нее была ужасная привычка во сне разбрасываться на все пространство, наверное, и дома спала на полутораспальной кровати одна).  Петя в Воронеже с другом стрелял из лука, но результаты, конечно, были скромнее.  «Надо сделать луки и поохотиться на птиц» -- была его последняя мысль, но через минуту Петю извлек из глубин сна вопль Маши:
   --Девчонки, здесь опять скорпион!!!
   --Где КиШ?..  Сейчас я его убью…
   --О!  Спасибо, Игорь…  Спокойной ночи…
   И Петя снова погружается в сон.


XI

Признаюсь, братцы, вам, я дедушку любил.
«Так, он же бил тебя?» Клянусь, за дело бил.
Он хоть и строгий был, зато меня учил.
Все то, что знаю я, от деда получил.
Ну а когда хотелось баловаться мне,
Так тут святое врезать палкой по спине.
Не стало деда, и мне грустно от того,
Что не хватает подзатыльника его.
«Так, что же с дедушкой случилась за беда?
Ведь у него здоровья было хоть куда».  
Увы, охотников в округе нет теперь,
И стал все чаще нас лесной тревожить зверь.
Я думал, сделаю из волка колбасу!
Да, где ж обидчика найдешь теперь в лесу?
Ха-ха-ха!!!

Скрипели старые  колёса у телеги.
Кобыла шлёпала копытом по грязи.
Уставший дед курил и думал о ночлеге.  
Кобыле молвил он: "Быстрей в село вези!"
"Жаль, нет ружья!"
Но та тревожно в сторону леса поглядела.
"Волков почуяла", - смекнул тотчас же дед.
"Скачи галопом, коли жить не надоело.        
Пока не выскочил лохматый наш сосед".
"Жаль, нет ружья!"                                
 Свирепый хищник под вечер чертовски опасен,    
А до села немало вёрст,                                    
Путь в тумане кобыле не ясен.                                  
Не ясен. "Гони!"
Но вдруг кобыла резко в сторону метнулась,
Порвала вожжи и помчалась вихрем прочь.
Телега на бок в тот же миг перевернулась,          
И дедушка был скушан в эту ночь.


   На следующее утро Игорь растолкал Петю и Славу с возгласом:
   --Идите скорее!  У нас, кажется, начался бабский бунт!
   --Я бы предпочел бабский общий стриптиз, -- выглянул из своей клетки Сергей по прозвищу Король и Шут.
   --А это почти одно и то же! – заметил Петя, а Ксюша за его спиной еще раз громко чихнула во сне.
   --Что там? – Слава одевал трусы.  Солнце уже стояло довольно высоко.
   Оказалось, что мальчишки как-то все разом проспали обычное время пробуждения, а рано утром в лагере похозяйничали девчонки.  Машу рано утром разбудил прирученный ею, но до сих пор не сказавший ни слова, попугай, которого разбудило, уже черт знает что.  Маша встала, вышла из их с КиШем клетки караван-сарая, сходила в лес, вернулась, подбросила в тлеющий костер сосновых веток, чихнула от дыма, потом ей пришла мысль разбудить Верку, она осторожно заглянула в завешенную пальмовыми ветвями и уже высохшими на солнце водорослями клетку Славы и Веры (Слава спал на спине, а Вера лежала у самого входа, протянув руки вперед; ей снилось, что они летят на самолете, самолет начинает падать и… она просыпается с неприятным морозоподобным ощущением по всей коже, будто отравилась токсинами).  Девчонки взяли свои вещи, служившие подстилками – Машино платье и Верину футболку – и пошли стирать их в ручье.  В это время (солнце еще только выглядывало из-за леса) проснулась Вика; она лежала на своей правой руке, рука затекла, стала почти бесчувственной, повисла, как болванка, и ей пришлось долго растирать ее, чтобы восстановить кровообращение, заодно рассмотрела свою рану – она, вроде, начала подживать и уже не пекла, потом вышла, тоже сходила в лес и оттуда заметила двух стирающих девчонок.  Она пошла к ним.  Вера тем временем говорила:
   --Как подумаешь, как там родичи…  Ужас.  Они уже нас похоронили…  Тебе-то, Машка, лучше – ты… у тебя нет родителей.  А я…
   --Нет, надо жить, -- Маша замочила в очередной раз платье. – Я тоже думала: все.., как я буду жить…  Прихожу домой, смотри, а мой котенок – такой серенький, маленький – подбежал ко мне; он меня всегда встречает, когда я прихожу домой.  Я рыдаю, а он об меня трется…  Ну, не может же быть, чтобы нас не искали.  Всего два месяца, или сколько там? прошло…  
   Подошла Мырзя, и подруженции смолкли.  А Мырзя сразу заметила у ног Веры какое-то необычное мелкое ракообразное, и хотела его поймать – а может и Верку им испугать, но поскользнулась, упала и, зацепившись рукой за разорванные на бедре и связанные вместе порванными концами  ее трусики, еще раз порвала их.
   --Ах ты!..  Дебилка!..  Ты специально! – Вера, не обращая внимания на спадающие трусики, схватила Мырзю за лифчик и разорвала его на две части как раз посередине груди.
   Мырзя вскочила, отскочила в сторону и подобрала разорванный лифчик:
   --Ты что?  Как я теперь ходить буду?
   --А зачем он тебе нужен, дура!?  Ты и так перед всеми мужиками ж…й трясешь!
   Слово за слово у девчонок началась свара, и когда к ним подбежали мальчишки, они уже в поясе сгибались от ненависти и собирались кидаться друг в друга камнями.  Вера стояла по колено в ручье и орала, наступая на Вику в сторону океана, Вика же отступала, огрызалась, стремясь зацепиться своими красивыми ступнями за новую пядь песка, но Вера сгоняла ее дальше, а Маша на другом берегу ручья тоже временами встревала, произнося какую-нибудь заумную, но оскорбительную сентенцию, типа: «Ты вообще досталась сначала малолетнему дураку, скажи спасибо Игорю…»

[Владимир Владимирович]

Игорь, Слава, Петя и следовавший за ними в некотором отдалении КиШ подошли.  Петя оценил обстановку:
   --Надо баб разнять.  Глаза друг другу выцарапают.
   Пете уже один раз приходилось мирить Ксюшу и Валю.  Они что-то не поделили, и Ксюша ударила – несильно – наотмашь Валю по подбородку.  Валя, обиженная, побежала по берегу на юг, а Ксюша топнула ногой (последние месяцы к ней вернулась природная авантажность, задавленная в зародыше строгой мамой) и побежала жаловаться Пете.  Пришлось Пете бросить свои алхимические опыты (он опять выпаривал соль в небольшом черепашьем панцире) и ловить девочек по всему пляжу.  Он поймал Валю за руку, привел к ручью – почти к тому же месту, где сейчас вспыхнула девчачья ссора, и начал мирить: «Все, помиритесь, обнимите друг друга… то есть, нет… а, хотя ладно! каши маслом не испортишь.  Вот так вот.  И не ссорьтесь, а то привяжем к двум пальмам до вечера, и будете сидеть на привязи», и сказал напоследок детскую считалку мирящихся:
   Мирись, мирись, мирись,
   И больше не дерись!
   А если будешь драться,
   Она будет кусаться.
   А кусаться вам нельзя,
   Потому что вы друзья, то есть подружки.
   Но тут дело было серьезнее: в голосе Мырзи уже звучали злые нотки, вроде тех, которые предваряют убийство несовершеннолетней преступницей соперницы из-за парня, а Вера хотела ее сбросить в море, лишь бы не терпеть рядом с собой.  В конце концов, Мырзя наотмашь – сильно – ударила Веру по лицу, а та, наклонившись («Б…ь придурочная!!!»), хотела схватить на дне ручья камень, но набрала только жидкой грязи и швырнула в Мырзю, но попала в Петю, оказавшегося сзади нее, и он снял уцелевшие всем смертям назло очки и стал их чистить.  Славе, который хотел полюбоваться на женские бои (а они обещали быть зрелищными), пришлось их разнять:
   --Все, Верка.  Хватит!  Чего вы взвелись?
   --Эта с…а мне порвала трусы!!
   --Сама мне порвала лифчик!  Я нечаянно, а она нарочно! – Мырзя отступила за спину Пети, а потом перешла под защиту Игоря.
   --Все, бабы! – Слава вывел Веру из ручья и занялся ее трусиками. – Хватит, н…й!  А то введу телесные наказания.
   --А сами! – хлопнула его по спине Вера.
   --Мы с Игорем по делу, но уже помирились.
   Игорь повел Мырзю в лагерь и попытался починить ее лифчик.  Он был разорван так, что концы уже было не связать, но Игорь додумался проделать в чашечках лифчика дырочки и протянуть сквозь них тонкую веревку из наследства яванского рыбака, которую завязал внизу на морской узел – он научился интереса ради вязать такие в круизе.  Таким образом, наряд Мырзи получился еще привлекательнее.  Она взяла Игорев крис, который считала отчасти и своей собственностью (Слава и Игорь договорились вчера, что топор остается за Славой, а кинжал переходит в полную собственность Игоря; Петя же – как третий член Триумвирата – имел право на собачью шкуру), подвесила к лифчику между грудей и в таком эффектном виде спросила Петю:
   --У тебя еще кадры в фотике остались?
   --Так давно уже нет!
   --Жаль.  Красиво бы получилось, -- и Мырзя продефилировала, покачивая задиком, по лагерю, провожаемая недружественными взглядами Маши и Веры, которые зашивали трусики какими-то крепкими волокнами с дерева, а потом пошла к Вале и начала о чем-то с ней секретничать.  К ним присоединилась и Ксюша.  Мырзя явно создавала новую партию против режима двух подруженций.
   Петя щеточкой, сделанной им для чистки зубов из волокнистой веточки кустарника, чистил очки (грязь забилась между стеклами и оправой), когда к нему подошел Эндрю и на очень плохом русском (правда, он очень старался) спросил, что там – у  ручья произошло.  Петя не захотел долго и сбивчиво (его англоязычный словарный запас был все-таки беден) объяснять, и ответил одной фразой:
   --Сексул гормонез плэй эт вумэн!  Ансатисфэктэд, -- и прибавил уже для всех по-русски, заодно выразив свою точку зрения на произошедшее. – Их надо почаще и подольше! – и продолжал чистить очки.
   За завтраком, состоявшим из последних остатков (опять надо было идти за добычей на Черепаший Берег или к Птичьим скалам), Слава сказал девчонкам, спокойно, но зубодробительно глядя на них в упор:
   --Девчонки, хватит й…я, то есть я хотел сказать, хватит собачиться.  Нам этого еще только не хватало!  Вера, я и тебе это говорю.  Я тебя люблю, буду защищать, но смотри…
   --Что «смотри»? – Вера не любила выяснять отношения на людях, но что тут уж поделаешь? – И вообще, когда это все кончится?  Когда нас найдут?  Меня это уже все з…о!!!  Да, так!  Я хочу домой, и мне уже давно надоело жевать плохо пережаренную черепаху и заедать бананом.  Я ненавижу уже бананы!
   Петя вспомнил, как ему рассказывал двоюродный брат деда, как они повоевали в Египте против Израиля в 1970 году, и их авиачасти вовремя не подвезли продовольствия, и они месяц питались почти исключительно бананами (в СССР это еще была суперэкзотика), но под конец уже видеть их не могли и встретили корабль с советской тушенкой, как праздник.
   --Вер, -- Слава дотронулся до ее ноги, положил руку на пальцы (лак с них давно слез, а на большом пальце темнела глубокая царапина). – Я хочу сказать тебе и всем, что б потом никто не мудил тут: не знаю.  Может, уже нас не ищут.  Х…й знает!  Но мы с Петькой и Игорем что-то придумаем, обещаю.  Да…
   Вера ничего не ответила, но по ее лицу можно было догадаться, что она готова оседлать бревно и плыть, куда глаза глядят, отсюда.
   --В общем, девчонки.., -- Игорь тоже стал очень серьезным, и за этот серьезный и красивый взгляд его и любили девчонки. – Помиритесь.  Она не хотела.
   --Народ, -- Петя отчистил очки от грязи и снова одел их, -- вот еще что.  У нас уже не в чем ходить.  Все это очень скоро порвется.  В чем ходить будем?
   --Парни вообще без ничего, -- ответила Мырзя (она уже успокоилась и сидела в обнимку с Игорем), -- а чего вам?  А девчонки делают себе повязку из банановых листьев.
   --Вот ты и делай, -- показала ей язык Вера.
   --А из собачьей шкуры сколько можно трусов сделать? – предложил КиШ.
   --А кто шить умеет?  И чем? – Слава разрезал последний кусок соленого черепашьего мяса и раздал детям.
   --Мы с Машкой немного.
   --Ладно, потом решим, -- Слава обнаружил удивительную вещь: если проблему не торопиться решать, она сама как-то решится, потеряет остроту, и все о ней забудут.  Поэтому он пока решил не говорить, что радиоприемник уже съел почти все батарейки – кроме последних двух комплектов.  Зато у него уже почти зажила рука, прокушенная собакой.
   Усмирение девчонок едва не сорвало намерение мальчишек сегодня построить для Игоря и Мырзи пристройку, но они все-таки взяли топор, кинжал, веревки и другие принадлежности и, прихвативши Вадика, пошли выбирать подходящее дерево.  Дерево долго не находилось – то не подходило по размеру, то слишком толстое, то слишком обросло лианами.  Наконец, в километре по направлению к Птичьим Скалам они нашли подходящее – с мягкой, но упругой древесиной – Слава не знал, как оно называется, а сам придумывать название не стал.  Вдвоем с Игорем, передавая друг другу топор, когда уставали руки, они быстро срубили его, но падая, дерево едва не убило оказавшегося по глупости именно в том месте Вадика, счесав ему кожу с плеча, а крона дерева скользнула по соседнему дуплистому дереву и разворошила большое осиное гнездо, которое они ранее не замечали, хотя ос видели все.  Разъяренные осы вылетели из гнезда, укрепленного в развилке ветвей, и кинулись на них.  Пришлось спасаться бегством к морю и нырять в воду, но на пляж осы уже не вылетали.  Так и лежали, выглядывая из воды, полчаса.  Потом решили не приходить за срубленным деревом до завтра, пока осы не успокоятся.  Подобрали топор на опушке леса и пошли по горячему песку к лагерю.  Петя тем временем ловил рубашкой рыбу у Северного Мыса, почти ничего не поймал, но зато его самого укусила какая-то рыба (не пиранья! ведь пираньи не водятся в океанах).  Одноклассник рассказывал ему, как побывал в мае с папой в Питере, и они были в местном Океанариуме (в Москве этот грандиозный проект еще только строился): «Такие пираньи интересные – такой аквариум небольшой, и они – штук пятьдесят просто висят там, в воде – совершенно без движения: ждут жертву!»  Тем больше сарказма он выказал, когда Игорь и Слава рассказывали о неудачной, хотя с какой стороны посмотреть, рубке дерева: Петя заметил, что укусы ос помогают от ревматизма, на что Слава разозлился и сказал:
   --Так, берем сейчас Ботана и тащим к осам, если у него ревматизм х…я!
   Все ржали, а Петя развел руками, тем более, что он перепутал ос с крапивой.  Опять пришлось довольствоваться бананами.  Вера стерпела это за ужином, но потом – в их со Славой клетке, занавешенной от чужого глаза высушенными морскими водорослями, дала волю чувствам: во-первых, не далась ему, а во-вторых, спросила, что он вообще собирается делать, если обещал ей, что она уже в августе 2008 года будет зачислена на дневное отделение МГИМО.
   --Во-первых, не я обещал, а мой папа, -- поправил ее Слава. – А во-вторых.., -- он не знал, что сказать во-вторых.  Все, в принципе, было и так ясно: если их по какой-то причине не нашли, то поиски, если до сих пор не прекращены, близятся к концу, и лишь счастливая случайность может вернуть детей в Большой Мир.  Индийский океан вброд не перейти, и они могли какие угодно мольбы обращать ко всему мировому сообществу, а толку от этого все равно нет.  Не то, чтобы Верка не понимала этого, но ей просто не хотелось этого понимать; избалованная родичами в детстве, она редко принимала самостоятельные решения, и Слава привлек ее именно тем, чего ей самой не доставало.
   --И ты так и будешь сидеть? – Вера легла на живот и, освещенная отблесками костра, проникающими сквозь занавес водорослей, смотрела на него широко открытыми глазами; волосы, выкрашенные в черный цвет, мало-помалу линяли.
   --Обещаю, мы что-нибудь придумаем, -- Слава осмотрел свои трусы: нет, носить еще можно.  Мысль о лодке все время стучалась в его мозг, как он ее не отгонял.  Будь он один, он бы не задумался, рисковать или нет.  Поплыл бы.  Починил бы лодку смолой и сосновыми щепками.  Добрался бы до рифа, об который разбился лайнер – по Славиным прикидкам он должен был находиться где-то на северо-западе в нескольких десятках миль, а там, может, еще ведутся спасательные работы.  Однажды на Байкале Слава попал в переделку: его лодка доплыла до небольшого островка и у самого его берега потонула.  Он дождался, когда станет лед (это случилось, к счастью для него, на второй день: неожиданно ударил мороз – дело было на осенних каникулах в прошлом году) и по тонкому, местами проваливающемуся покрытию, сквозь которое виднелось неглубокое в этом месте дно и крупные рыбы (это не по звенящей от заморозка луже во дворе идти), добрался до материка – шел целых полкилометра и два раза все-таки едва не провалился. – Даю слово, придумаем.  Ништяк.  Мы живы, и это главное.  Но обещай мне, что ты помиришься с Мырзей.  Она, конечно, любит выпендреж, так забейте на нее.  Ну и что, что у нее сиськи энного размера.  У тебя ничуть не хуже.  Мне нравятся.  Я даже знаю, как их увеличить.  Надо смазывать… этим, – он сделал жест по направлению к своему тазу, – спермой…
   --А ну-ка, давай! – Верка совершенно неожиданно для Славы (иногда на нее накатывало меланхолическое настроение, и она не давалась ему, все мольбы были бесполезны, и он уже привык к этому) кинулась на него и повалила на спину.

   В тот же день последняя демократическая радиостанция России – «Эхо Москвы» устами Сергея Бунтмана подвела итог поисковым работам в центре Индийского океана:
   «Потонул скандинавский лайнер «Океания».  Погибли люди.  В том числе несколько сот граждан России.  В том числе две трети (если верить результатам опросов) поддерживающих идею третьего, пятого, сто двадцать пятого срока для нашего гаранта.  Какова реакция власти?  Никакой.  Ну не повторять же Путину, как попугаю, ответ на вопрос: «Где «Океания»? – «Она утонула».  Среди погибших даже целая туристическая группа московских школьников, папа одного из которых – сотрудник охраны президента.  Случись такое при покойном Ельцине, какой был бы информационный повод.  В современной России – тишина.  Только глухо некоторые знающие люди подтверждают предположения, что все это неспроста, а отражает продолжающуюся подковерную борьбу властных группировок в Кремле за послепутинский период.  Нет.  Не это волнует Кремль и подконтрольные ему СМИ.  В стране, где народ – ничто, а власть – все, судьба полутора десятков московских школьников, сколь не были бы высокопоставленны их родители, не главное.  Главное, что поиски затонувшего лайнера велись силами преимущественно британских спасательных служб, а с Великобританией у нас в последние годы сложились слишком специфические отношения, чтобы оценка любых действий любых спецслужб этой страны была непредвзятой.  И вот опять прокремлевские СМИ стоят на понтах, опять Коварный Альбион обвиняют во всех бедах, едва ли не в заговоре против наших соотечественников, опять раздаются голоса использовать этот «Беслан в Индийском Океане» в интересах дальнейшего укрепления власти, завинчивания гаек.  После Беслана отменили выборы губернаторов. Что нам ждать после «Океании»?  Отмены вообще всех выборов?  К тому же мы, воспитанные на оруэлловском новоязе, давным-давно знаем: Океания всегда воевала с Евразией».


XII

   Следующим утром Игорь, Слава и Вадик вскочили рано-рано утром и отправились за срубленным накануне деревом (по их расчетам, осы должны были в столь ранний час спать).  А Петю растолкали и назначили главным в лагере на время их отсутствия.  Петя развел костер и был очень недоволен.  И вот чем.  Он должен был аккуратно вести календарь на Календарном Столбе – т.е. делать каждый день, как только проснется, ножом на нем отметки дней.  Но, например, вчера он точно забыл это сделать – и все из-за девчачьей свары.  К тому же он ясно вспомнил, что еще несколько раз забывал делать это, и тоже по разным причинам: например, однажды они с Ксюшей не спали всю ночь и вылезли из шалаша (тогда еще были шалаши) только в полдень.  Петя с минуту размышлял, не забросить ли это дело вообще, но потом любознательность фаустовского человека (его предки были датчанами российского подданства, как раз принявшие это подданство в неопределенную эпоху Гете и Даля) взяла верх над обломовской расплывчатостью очертаний, и он стал записывать на гладком песке у линии прибоя (за неимением другого материала) подряд все дни их пребывания на острове, какие мог припомнить, начиная с Первого Дня – Дня Лодки.
1-й День – День Лодки
2-й День – День Великого Раскола
День Топора
День ссоры Вали и Ксюши
День договора о Птичьих Скалах
День Скорпиона
День рождения Кузи
День бессонной Ночи
День ухода Димы
День гибели Кузи
День переговоров с Игорем
День начала строительства Дома
Пять дней строительства Дома – это точно, и один из них День Попугая, если это было не позже…
День завершения строительства Дома
День, когда отдубасили Вадика
День шторма в океане
День свадьбы Эндрю и Юды
   Дальше Петя уже мог плохо вспомнить, что было и в какой день, и к тому же между Днем Топора (Петя помнил этот день потому, что рассказывал в тот день, как он фотографировался в Воронеже у плахи с воткнутым в нее топором в позе радэновского мыслителя, поглядывая исподлобья на плаху с топором) и Днем ссоры Вали и Ксюши было еще несколько дней.  И точно: Вадика отдубасили бамбуковой палкой не на следующий день после окончания строительства.  А когда это он – Петя спросил, были ли у кого-нибудь из парней девчонки кавказской национальности?  Последние дни Петя мог припомнить начиная с Дня Примирения, потом День Девчачьей Ссоры и Сегодняшний День…  Петя пересчитал наличные отметки на Календарном Столбе и получилось с сегодняшней и вчерашней зарубками тридцать девять дней, но точно он не отмечал День бессонной Ночи и День Мертвого Дельфина… Или это было в тот же день, когда пришли Игорь и Мырзя?  Петя вновь сидел в позе радэновского мыслителя и никак не мог постичь ускользающее время.  Он даже не заметил, как Валя прошмыгнула в его клетку – греться вместе с Ксюшей на собачьей шкуре (хотя температура на тропическом острове колебалась между двадцатью и тридцатью пятью градусами после полудня, они никак не могли привыкнуть к утренней прохладе).
   А Сергей по прозвищу Король и Шут, проснувшись, обнаружил, что забыл все песни любимой рок-группы.  Нет, он помнил слова, но мелодика ушла из его памяти.  И это его очень огорчило.
   Мальчишки тем временем добрались до места, где они срубили вчера дерево, вытащили его на берег, отрубили ветки и разделали на семь необходимых обрубков – в этом очень помог индонезийский кинжал Игоря, который мог действовать, как пила.  В процессе работы Игорь и Слава опять чуть не подрались, но решили дело миром и потащили жерди к лагерю.
   Вера с Машей решили бойкотировать Мырзю, и даже зеркальце она брала через Валю.  Но Маше было совсем не до того: ей приснился этой ночью сон, будто она сидит в жюри какой-то кошачьей выставки, и ей дали подержать на руки очень ценного кота, а кот взял и сбежал, и она его ищет и плачет.  Это погрузило ее в меланхолию, и даже КиШ, принесший ей в подарок еще одну морскую звезду – даже лучшую, чем нашли Петя и Ксюша, ее не развеселил.
   Есть уже было совершенно нечего, и Слава отрядил КиШа и Диму за черепахами, а Петя и Эндрю пошли ловить попугаев в джунгли, и заодно должны были насобирать птичьих яиц на Птичьих Скалах, особенно, если охота окажется неудачной.  Слава же с Игорем занялись (при помощи Вадика) строительными работами, а Слава рассказывал путем, как побывал в Испании.  Он всего один раз в жизни был с родителями в турпоездке за границей (если, конечно, не считать заграницей Крым), но зато где и когда!  Они побывали в Памплоне в июле 2005 года на фиесте.
   Петя и Эндрю тем временем углубились в тропический лес.  Эндрю как всегда молчал и лишь оглядывался по сторонам, так что почти ничего не нарушало Петиных размышлений.  Для того, чтобы охотиться на попугаев и прочих птиц, надо было сделать лук.  Он немало потратил времени на поиски подходящих веток – тонких и гибких.  К ним приделали лески из рыболовных принадлежностей яванца, но надо было еще наделать стрел, заострить их (а то просто ткнутся в птицу и отлетят) и потренироваться в стрельбе.  А вот с этим у Пети дела шли плохо, хотя за последние дни он уже попадал в кокосовый орех в пятидесяти шагах.  Одним словом, это так просто пишется: «человек изобрел лук» - где-то тринадцать тысяч лет до нашей эры (если верить хронологической таблице в учебнике истории), а на самом деле наши предки зверски мучились, прежде чем Робин Гуд в сериале смог попадать в веревку на верхушке дерева и разрывать ее стрелой.  Можно было еще сделать простые бумеранги, даже не бумеранги, а обычные палки, и попытаться ими попасть в сидящую на ветке птицу.  Но это еще ни разу не удавалось, хотя Игорь как-то же ловил чаек, когда жил на Птичьих Скалах.
   Мальчишки дошли почти до седловины посередине острова, и хотя в кронах деревьев раздавались трели самых разных птиц, ничего подходящего так и не нашли.  Петя не испытывал никакого неприятного чувства при мысли, что ему надо будет убивать бедных птичек и сворачивать им, корчащимся в предсмертной агонии, шеи.  «Нам надо что-то жрать», -- говорил он себе.  Только один раз нечто похожее на угрызения совести посетило его: после того, как он много лет назад, тоже будучи в гостях у родственников в небольшом посёлочке в Воронежской губернии, поймал крота и бросил его в колодец.  Наконец, на низкой ветке приземистого дерева Петя заметил крупного попугая, прицелился в него и выстрелил, но стрела только спугнула попугая, зато Эндрю метко кинул палку, и подбитый попугай свалился вниз.  Петя свернул ему шею, положил в пакет, и они пошли дальше, высматривая дичь.  На другой стороне седловины внимание Пети привлекло большое гнездо попугаев, куда родители время от времени прилетали, принося птенцам корм.  Петя в минуту придумал план: залезть, пока родителей нет, на дерево, сесть поудобнее у самого гнезда и замереть, превратиться в часть дерева, а когда взрослые птицы прилетят с кормом, поймать хотя бы одну из них.  На дерево Петя, цепляясь за лианы, взобрался быстро – нет, не разучился с детства (на пальмы они теперь не лазали, а просто трясли их или сбивали палками кокосы), но гнездо оказалось гораздо выше, чем ему виделось с земли и в довольно неудобном месте.  Тем не менее, Петя добрался до ветки метрах в пятнадцати над землей и замер, сидя рядом с гнездом.  Птенцы как-то мелко и тихо чирикали в гнездышке, а внизу Эндрю тоже замер, глядя наверх.  Вскоре прилетел один из попугаев – крупный черного цвета, размером с ворону.  Он не обратил на Петю никакого внимания, сел на край гнезда, и тут Петя почти прыгнул на гнездо, пытаясь его поймать, но попугай увернулся, заверещал, а Петя вместе с гнездом рухнул вниз.  Произошло это так быстро, что он не успел ни за что ухватиться, а единственная ветка, за которую он держался для баланса, отломилась.  Петя упал на ветку пятью метрами ниже, сильно ударился животом, ветка хрустнула, но удержала, он попытался сесть на нее, но опять сорвался и повис, держась обеими руками за нее примерно в пяти метрах от ствола.  Очки опять, против всех правил, уцелели у него на носу.  Сначала, оценив ситуацию, Петя попытался, цепляясь руками, добраться до ствола, но ветка стала опасно гнуться, и он остался на прежнем месте, опираясь ногами на нижний сук другого дерева, дававший лишь ничтожную точку опоры, но не более.  Рядом торчал здоровенный сук сломанной кем-то до него ветки – если бы он упал на него животом, повис бы на нем, наколотый, как насекомое.  Внизу – в десяти метрах – виднелась земля (Петя только один раз посмотрел туда, чтобы не закружилась голова).  Слева болталась оборванная им при падении лиана, но дотянуться до нее – за два метра – не было никакой возможности.  Петя завис, едва касаясь ногой нижней ветки.

[Владимир Владимирович]

--Хау аа ю? – спросил Эндрю снизу.  Он почти не мог разглядеть Петю в ветвях.
   --Эндрю!  Хэлп!  Бистро!  То есть не кафе, а квикли!  Квикли!..  Ин… ту кэмп!  Квикли!..  Ф…к ю!
   --Джяст э момент!  Бистро! – Эндрю побежал сначала напролом через чащу к берегу, а потом вдоль берега к лагерю.  А Петя остался висеть.  Слабели руки.
   Нет, Петя при всем авантюрном складе своего ума никогда не искал приключения на свою пятую точку.  Год назад, тоже летом (хотя на острове всегда лето, и поэтому быстро теряешь ориентацию во времени) он перебегал улицу, и всего в пяти сантиметрах от его изогнувшейся спины просвистел корпус машины, а пожилой человек, идущий ему навстречу, только всплеснул руками и прищелкнул языком.  Вдобавок он из всех историй умел выйти сухим из воды.  В милицию Петю доставляли только один раз (он даже не мог сказать, за что), но тут же отпустили, а с ним вместе отпустили симпатичную девчонку пятнадцати лет (и ее тоже ни за что!)  Девчонка попросила у Пети позвонить с его мобильника домой (ее разрядился), а потом он проводил ее до дома (она жила ему по пути – на улице Адмирала Макарова), но когда они пришли к ней, из квартиры выскочил здоровый доберман.  Петя едва не наделал в штаны, убежал и больше с ней не знался.  А вот Слава делал проще: он носил везде с собой визитную карточку своего папы со всеми его служебными должностями и регалиями и демонстрировал ее милиционерам с деловым предложением: «Вы можете позвонить моему папе, и решить все проблемы» - и это действовало уже раза три, особенно в тот раз, когда Слава привел двух своих несовершеннолетних подружек (Веры среди них не было) в ночной клуб для тех, кому за восемнадцать, и устроил дебош, когда всех их не пустила охрана.
   А Петя висел, и руки его постепенно слабели.  Спрыгнуть вниз?  Он пару раз прыгал с дерева с высоты второго этажа (рядом с домом), но здесь было гораздо выше.  Попугаи летали где-то сверху и кричали (как кричит обычный волнистый попугайчик, но раз в пять громче).  «Вот, собаки!» -- думал Петя, покачиваясь вместе с деревом. -- «Погибать в шестнадцать лет?  Ну, в тридцать два – это еще согласился бы…»  Петя подумал о Ксюше, и все внутри него стало теплым: жизнь прекрасна!  Если бы он полгода тому назад заранее знал все, что случится с ними – он проделал бы то же самое: участвовал в олимпиаде и т.д.  Руки устали, наступит момент, когда он не сможет держаться…  У Пети не было с собой ни одной веревки – все оставил у подножья дерева.  Попытка держаться одной рукой, чтобы другая отдохнула, не получилась – одна рука его не держала.  Только иногда он опирался на сук ближайшего дерева, который тоже начинал угрожающе гнуться, и немного давал отдыхать запястьям.  Прислушивался сквозь пение птиц и другие – совершенно фантастические звуки леса.  Откуда-то доносился шум прибоя: погода портилась.  Но никаких криков детей, спешащих ему на помощь.  Да и что они сделают?  Залезут сюда?  Но тогда ветка точно отломится, и он все равно рухнет с высоты четырех этажей.  «Я не хочу умирать!»  Однако, шум ветра усиливался, ветви деревьев впереди – в стороне Птичьих Скал уже трепались вихрем.  И через пару минут вихрь налетел на Петино дерево.  Петя стал раскачиваться как висельник, ветвь снова угрожающе затрещала, а лиана, которую он, падая, оборвал, хлестнула Петю по лицу и сбила очки.  Но Петя, не обращая на все это внимание, сумел поймать ее одной рукой, отпустил другой ветку, оттолкнулся от сука снизу и, как мартышка на маятнике, отлетел в сторону, увлеченный лианой.  Лиана не выдержала его веса и оборвалась, но Петя успел долететь до нижнего центра тяжести, свалился в развилку двух веток и схватился за одну из них – это уже был ствол дерева.  На лицо его обрушилась целая колония каких-то жуков, но он потерся лицом об ствол.  Все вокруг расплывалось (он испортил зрение каждодневным сидением за компьютером), но Петя цепко держался за ствол.  Тут внизу раздались голоса Игоря и Славы:
   --Петька!!!  Ботан!!
   --А!  Вон он – на дереве.
   Они примчались изо всех сил, хотя из путанных объяснений Эндрю не поняли почти ничего, а тот перепутал русские слова «дерево» и «лодка», и они решили, что к острову опять приплыла лодка, и Петю захватили дикари.  Пете на голову в этот момент упал с кроны дерева какой-то плод вроде манго, и он вскрикнул.
   --Ну и нафига ты на дерево залез?
   --Попугая ловил.
   --Так ты слезть не можешь?
   --Нет.  Сейчас могу.
   Очертания деревьев, особенно в лесном полумраке, расплывались в Петиных глазах, но он смог слезть вниз, спустившись как по канату, по лиане, хотя и ободрал немного руки.
   --Чо случилось? – Слава был недоволен, что его оторвали от работы; они только начали устанавливать столбы пристройки.
   Петя рассказал.  Он никак не мог найти свои очки, но тут Вадик случайно наступил на них, лежащих в траве:
   --О!  Петька!  Твои.
   Очки не разбились (поскольку стекла были из небьющегося полимера), но нога Вадика погнула немного металлическую дужку.  Петя аккуратно распрямил ее и вновь обрел четкий взгляд на мир.
   --Ладно, Ботан, пойдем.  Наши там черепах наловили.  И какую-то новую рыбу.
   --Я вот что придумал!  Надо птиц ловить на птичий клей…
   --Ну, ты точно, Ботан, с дуба рухнул.  Тебя не надо пускать на такие дела.  Без башки останешься.  Лови-ка ты рыбу.
   --Это я придумал, когда висел, -- ответил Петя, но должен был признать, что не знает, из чего делается птичий клей.
   По дороге они собрали целых пять плодов дуриана, разрубили их топором и набрали оттуда мякоти, потом обобрали панданус и поспешили в лагерь: Слава хотел управиться с пристройкой до ночи, поскольку погода стремительно портилась, и с востока приближалась большая черная туча.


XIII

   Третий день подряд по пальмовым листьям на крыше караван-сарая, в котором жили дети, барабанил дождь.  В нем уже не было ничего фантастического, того, что их так испугало и восхитило в первый раз – обычный надоедливый дождик, каких сотни идут в Средней полосе России.  Мелкий, противный.  Как не укрепляли они крыши, все равно местами протекало, и на покрытии пола из молодых побегов бамбука и тех же пальмовых листьев образовывались лужи – дерн и песок не могли впитать всей влаги.  Воздух до того насыщен водой, что казалось, они не в царстве воздуха, а в царстве воды – в морском царстве русалок.  И, кажется, уже не птицы летают вокруг, а рыбы.  Делать было совершенно нечего, и они целыми днями просиживали у выхода из своих клеток или быстро перебегали друг к другу.  Вытирать лужи внутри клеток футболками просто не имело смысла – через час натечет точно такая же.  Привыкали лежать на сырых листьях, когда от каждого телодвижения внизу чавкает и выступает вода.  Ксюшина простуда перешла в хроническую стадию, как Петя не согревал ее; собачья шкура тоже вымокла насквозь.  Петя вспоминал, чем таким можно покрыть крышу, и ничего не мог придумать.  В папиной энциклопедии «Народы и религии мира» он видел фотографию жилищ кенийского племени масаи – это больше всего напоминало их караван-сарай, которые были покрыты красноватыми шкурами (думал ли Петя, что ему самому придется очень скоро вести подобный образ жизни?)  Но им, наверное, понадобился бы целый слон, чтобы покрыть галерею жилищ длинной в четырнадцать метров (вместе с пристройкой для Игоря и Мырзи).  «Шкура дельфина!» -- осенила Петю мысль, но ведь они давно выкинули его труп, а когда еще приплывет другой мертвый дельфин?  У Маши зверски болели зубы, точнее, один зуб, и Слава даже предложил ей его выбить (Петя добавил, что у папуасов есть аналогичный обычай – муж выбивает жене передние зубы в знак своей власти над ней), но Маша предпочитала терпеть, да и КиШ не порывался утвердить свою власть над нею таким образом.  Иногда дождь ослабевал, но ни разу не прекратился полностью, поэтому сухих дров не было.  Развести костер от последней сохранившейся головешки удалось на большом плоском черном камне в Славиной клетке – в самом сухом углу.  От этого клетка была все время наполнена дымом, а Вера переселилась к Маше и Сергею, оставив Славу в одиночестве, и даже на ночь не хотела к нему приходить.  Между ними опять случились два скандала – последний наиболее громкий.  На огне грели воду и «лимонад» кокосовых орехов, чтобы согреться, хотя нельзя было сказать, что влажная среда вокруг была холодной, но сырость пропитала их тела насквозь.  Жарили рыбу, ели банальные бананы.  Из лесу Игорь принес дюжину крупных улиток и сказал, что их можно есть.  Машу стошнило, но Игорь сказал, что он ел мидии, и они ничуть не хуже.  Девчонки выходили из лагеря только в лес по нужде, но обязательно по двое или по трое.  Петя однажды залез в море, но свинцовое небо и бесконечные струи дождя произвели на него очень нехорошее впечатление – в какой-то момент ему показалось, что даже та небольшая земля, которая служила им островом, исчезла, и он остался один в воде и под водой, льющейся с неба.  Магнитофон не включали; завернутый в полиэтиленовый пакет, он стоял в самом дальнем и сухом углу Петиной клетки.  Попугая, которого добыли они с Эндрю, зажарили и съели, и всем очень понравилось.  Тогда Слава предложил свернуть шею и тому попугаю, который жил у Маши.  Есть-то что-то надо до конца дождей.  Не смотря на Машины отчаянные протесты, большинством голосов решили попугая съесть.  Тем более, что он никак не хотел учиться говорить.  Тогда Маша отвязала его, и красивый белый попугай, чье крыло уже поджило, улетел.  Слава взбесился (это случилось как раз после его громкого скандала с Верой) и кинулся на нее.  Но Маша убежала от него (он бы догнал ее, если бы не перецепился через Петино копье, лежащее в самом неподходящем месте), и до вечера блуждала по Южному берегу под дождем, тоже простудилась и пришла назад обессилившая.  Слава махнул на нее рукой, но потребовал, чтобы она всех, пока идет дождь, постригла.
   Так они и сидели на пороге своих клеток и переговаривались сквозь стук падения частых капель на песок.  Маша, покашливая, стригла Сергея по прозвищу Король и Шут, а рядом сидели в очереди Петя и Игорь и рассказывали самые тупые анекдоты.  Отличился, как всегда, Петя: «Поставили грузины спектакль по мотивам «Буратино».  И вот идут грузины – много – ночью: подходят к дому Буратино: «Буратино, виходи!»  А Буратино играет здоровый такой мужик с волосатой грудью: «Ой, баюсь, баюсь, баюсь…»  В соседней клетке Слава сушил на огне хворост, чтобы положить его в костер на камне, а дальше – в следующей клетке – Мара шепотом на ушко пересказывала Вале, что у них было с Игорем, еще когда делили девчонок.  В другой стороне Юда и Эндрю дремали, обняв и согревая друг друга, а за ними Ксюша вымакивала в клетке воду платьем Маши, которое превратили в огромную половую тряпку.  У Мырзи опять разлезся лифчик, и она уже в пятый раз его чинила.  Дима сидел почти под дождем и, не мигая, смотрел в одну точку.
   Глядя на бесконечные потоки дождя, Дима вспомнил, как ему однажды говорил в летнем детском лагере друг – сын баптистского пастора, что дождь – это когда бог ссыт сверху.  Дима опустил голову.  Вот если бы бог был на самом деле, он бы мог, конечно, сделать Диму выше, красивее, сильнее, и тогда все девчонки любили бы его, и одноклассницы его не игнорировали бы, и он был бы самым сильный и смелым, а то даже ответить на уроке не всегда мог по причине застенчивости.  И купили бы ему компьютер.  И бог смог бы это сделать.  И он бы оказался на уровне Игоря, Славы и Пети.  Петька – ботан последний, но его никогда никто не дубасил, если только он сам не лез, и даже в младших классах его, бывало, просили парни из старших классов: «Сказани чего-нить умное!»  Это потому, что у Петьки язык подвешен, трепать языком – вот это он только и умеет.  А сам отжаться толком не может – раз десять не больше.  Впрочем, и сам Дима не мог больше десяти раз, и это его очень печалило.  Да, и Славка с Ментом не такие уж крутые.  Был бы тут парень восемнадцати лет – он бы их забил.  И если бы самому Диме было бы восемнадцать – тоже забил бы.  И Мырзя сразу же полюбила бы его.  Хотя ему и хватило бы, например, Маши – умная девчонка.  И зачем все это Слава затеял с девчонками?  Ладно бы они сами с Веркой – вся школа знает, что они трахаются, но зачем остальные?  Но ведь бог смог бы запросто сделать, чтобы его любили девочки.  Если бы он был.  Но Верка любит Славу, хотя и п…т часто, но любит.  А Ксюха… втюрилась, малолетка, в Ботана, а ему только это и надо.  Интересно, посадят его?  Ему шестнадцать, ей – двенадцать.  Но Маша не очень то любит КиШа.  Дурак он.  Ничем, кроме своих хмырей, не интересуется.  А сам написал в контрольной по истории, что Элвис Пресли был президентом США.  Историк, когда проверил,  ржал, тоже как дурак.  Сказал, что это отличная АИ.  Что такое АИ?  А он – Дима на все вопросы ответил правильно, и его даже похвалили.  А Вадик вообще дебил.  Как таких в нашей школе держат?  Валька каждый день долго причесывается, прихорашивается.  Зачем это ей?  Вши в голове у нее есть, он сам видел.  А Славка еще себе бороду отрастил, чтоб самым крутым быть.  Это он так думает. А ведь классе в восьмом бежал через всю школу за математичкой и клянчил, плакал: «Ольга Викентьевна, ну не ставьте двойку-то.  Меня папа убьет!  Я больше не буду…»  А она спокойно: «Вот ты больше и не будешь».  А на самом деле ему обещали родители, если без двоек, купить карманный комп.  Потом ходил, хвастался перед всеми.  А у него – Димы только несколько катриджей для игры.  Но если бы бог был, он бы мог все ему сделать.  Вот, если бы…  А Мырзя всех парней заводит.  Со всеми хочет.  Славка ей сам однажды сказал: «Ж…й не тряси перед носом!»  А мы здесь так и сидим.  И не ищут уже.  Врал Славка, с…а, и знал, что врал.  А бог бы мог всех отсюда унести – как в мультике «Покемон».  Но Петька мускулистый, особенно тут стал таким.  А у него – Димы мускулы не растут.  Какие же они все сволочи!
   А в клетке слева Маша закончила стричь Сергея, и на его место сел Петя.  Игорь спросил его:
   --Тебя хоть раз в милицию забирали?
   --Один раз.  Даже не знаю за что.
   На самом деле Петя знал, только ему было очень неприятно это воспоминание.  Как-то вечером он шел через темный микрорайон, и к нему на остановке подвалил немолодой, но и не старый небритый, с будуна парень – не парень – черт знает, какого возраста и роду-племени (глаза как у кавказца, но не кавказец).  И чуть ли не обнял его: «Слыш, друг, ну очень надо, одолжи, не будь с…й».  Петя ответил: «Перетерпишь, недоносок!» (даже его ругательства несли на себе печать эрудиции).  Парень полез в драку, но тут же их обоих замели милиционеры, подъехавшие из переулка на красивом новеньком пикапчике.  Впрочем, Петя был, в отличие от своего противника, трезв как стеклышко, только замерз сильно, и это склонило симпатии отделения милиции на его сторону.  Но Петя запомнил красное лицо дежурного, свой страх, потеющий страх и подгибающиеся ноги, будто должно было произойти что-то ужасное и непоправимое.  Но его даже не обыскивали.  Проверили ученический билет Пети (паспорт он не носил с собой), посмотрели в базе данных, где он живет, и отпустили одновременно с той девочкой, которую ждал дома доберман.
   --Петька, не вертись!  Глаза выколю, -- Маша начала его стричь, срезая нечесаные и грязные пряди Вериными маникюрными ножницами.
   --Давайте чего-нибудь споем, -- предложил стриженный фанат Короля и Шута (ему показалось, что он вспомнил мелодию «Вина хоббитов», и он намеревался именно это спеть).
   --Ты уж не обижайся, Сереж, -- Маша расчесывала Петю, -- но тебе Миша на ухо наступил.
   Самой Маше очень, до безумия, нравился «Пикник», бронзовые с платиновым отливом мелодии, голос солиста, и она однажды написала в интернет-службе знакомств, выдавая себя за восемнадцатилетнюю: «Очень хочу познакомиться с Эдмундом Шклярским, или с теми, кто может меня с ним познакомить, и вообще интересуется группой «Пикник».
   --Какой Миша? – не понял сначала Сергей.
   А Игорю пришла очень интересная и перспективная мысль: если поставить «лимонад» кокосовых орехов в колене бамбука на солнце, он начнет бродить, и через какое-то время – пять-десять дней – будет неплохой напиток.  Игорь решил с первым же лучом солнца проэкспериментровать.
   Валя и Мара, в конце концов, пришли к выводу, что Вадик – полный дурак, и откуда такие берутся, а Мара добавила:
--Он, и когда учительница по литературе спросила, что бы мы хотели, если бы поймали золотую рыбку, так он сразу говорит, такой озабоченный: «Чтобы у меня был самый большой!»  Она говорит: «Кто о чем, а вшивый мечтает о лысине».  Такой дурак.
   --А ты чтобы пожелала?
   --Домой.  И чтобы Игорь бросил Мырзю.
   --Ты М-TV смотришь?
   --Да, но родители ругаются, если ночью.  Я больше люблю про Флиппера.  Знаешь?
   --Да.
   И продолжали сплетничать о мальчишках.

   Вечером третьего дня дождей Слава пришел в клетку Маши, где теперь жила Вера, извинился перед нею (хотя, по его разумению, он ничего такого не сделал и даже не сказал), попытался ее обнять и опять – совершенно случайно и непреднамеренно – порвал ее многострадальные трусы на том же самом месте.
   --Г…н! И ты тоже! – Вера ударила Славу по физиономии.  Но он стерпел и это и сказал ей:
   --Я придумал. Мы отправим в бутылке записку.  В этой пластмассовой, в которой была водка того мужика.  Бутылку выловят, и нас найдут.  Вот.
   --Вот что ты сделал? – Вера констатировала окончательную гибель трусов. – Ну, если тебе нравится, чтобы меня все видели, буду так и ходить.
   --Один момент! – Слава взял у нее остатки трусов. – Сиди здесь.
   --Нет, сейчас буду бегать и всех дразнить!
   Слава добрался до Петиной клетки, а по дороге прихватил индонезийский кинжал, воткнутый отлучившимся в Ближний Лес хозяином в передний столб своего жилища.  
   --Петька!  Дай шкуру.  Собаки.
   --Что ты хочешь делать?
   Слава взял мокрую собачью шкуру, примерил на нее трусы Веры и отрезал полоску меха примерно по их размеру.
   --Ах!  Вот что!  А джинсы у нас уже не осталось?
   --Нет.  Только у твоей красавицы.
   --М-м-м-м-м-м! – Ксюша представила, что сейчас все набегут и поотрезывают от ее шкурки куски.  Тогда уж надо самой заранее приготовить.
   --Петь, -- Слава перешел ко второму вопросу, -- если взять пластмассовую бутылку – ту, в которой водка была, и положить туда записку, не потонет?
   --Нет.
   --Точно?
   --Ну, ты даешь!  Это же пластмасса!
   --Тогда вот что: надо написать записку и пустить в бутылке по течению.  Кто-нибудь поймает.  У нас еще бумага есть?
   --Нет.
   --А чем писать?
   --Как не странно, есть.  Ручка у меня сохранилась…  А!  Ведь есть же деньги.  Но они вообще все скисли, -- Петя порылся в своих вещах и извлек бесформенный комок чего-то бумажного – так выглядит пачка купюр, случайно оказавшаяся в кармане хорошо выстиранной с отбеливателем рубахи; деньги пережили уже четыре дождя.  Но Петя нашел самый хорошо сохранившийся кусок бумаги – на нем вполне можно было что-нибудь написать.
   --Тогда подожди, я сейчас.  Ничего!  Выберемся!  Ништяк!  Пойдем к Эндрику – он напишет по-английски.
   Слава достал из неисчерпаемых запасов веревок и лесок яванского рыбака нужную и стал мастерить Вере набедренную повязку.  Через четверть часа он снова заглянул к Маше: КиШ и Маша лежали в одном углу клетки, а Вера, прикрывшаяся пальмовым листом и темнотой, угадывалась в другом.  Слава осветил ее сосновым факелом и воткнул его в пол.
   --Вот! – Слава приложил к ее бедрам повязку из собачьего меха, которую он заодно высушил на огне.  Он проделал в ней дырочки, пропустил туда леску и завязал на бедре.  Получилось очень неплохо – повязка держалась, и даже было приятно телу.
   --А снизу?
   --Сейчас! – Слава взял острый конец посередине повязки сзади Веры, пропустил его между ног и продел в одну из дырочек спереди, завязав покрепче. – Не жмет?
   --Немного, -- Вера поднялась и осмотрела себя. – Нормально.
   --Классно! – Маша видела ее лучше. – Получилась Верка в меховых трусах, -- Маша в момент эвакуации с корабля оказалась в купальнике из плотного материала, и могла еще какое-то время в этом плане не беспокоиться за себя.
   Слава и Сергей расхохотались.  Вера повернулась вокруг оси, как топ-модель.
   --Все в порядке, Верка!  Живем.  Мы завтра с Ботаном напишем письмо и бросим бутылку.  Все будет ок!
   Вера посмотрела на Славу.  Он – коренастый, мускулистый, светло-русый, с печальным лицом и красивой «дэновской» бородкой – вновь показался ей самым-самым на свете (во всяком случае, в пределах досягаемости).  И как он два года домогался ее, ругал за глаза всех прочих девчонок, даже говорил, что ему стыдно перед друзьями, что он еще мальчик (ну, Петька-то всегда хвастался своими победами, а Игорь… х/з когда и с кем).  И он все сделает для нее.  Вера поцеловала Славу и даже согласилась пойти в их клетку на ночь:
   --Только, Слав, выкинь эту… с огнем.  Поставь к Ботану лучше.
   И пошла наводить порядок.  А Слава с Игорем зашли к Эндрю (Юда спала, повернувшись к стенке), и Петя с самодовольством Паганеля составил текст письма:

   «Спасите!  Помогите!  Как можно скорее!  Туристическая группа N-ной Московской школы-гимназии после крушения туристического лайнера «Океания» 15 августа (точно пятнадцатого?) 2007 года спаслась на остров в нескольких часах хода (или плавания? нет, хода!) от места аварии (крушения!) на восток или юго-восток (и все-таки, Мент – это ты виноват! -- Все, проехали!)  Нас здесь четырнадцать человек: Слава Корчагин, Игорь Кононенко, Петя Мухин, Сергей Снегирев, Дима Вулчич, Вадик Перельманов, Вера Красикова, Маша Бондаренко, Вика Мочалина, Валя Куст, Ксюша Филиппова, Марина Марченкова, Юда Померанц, а также английский школьник Эндрю Фергюссон.  Мы еще живы.  Передайте это письмо в любое российское или британское консульство.  Как можно быстрее!»

[Владимир Владимирович]

Эндрю, которому Петя долго объяснял суть дела, закивал, в конце концов, головой и составил англоязычный вариант письма.  Решили на следующий же день отправить послания в бутылке по течению на волю волн.

   Забегая вперед можно сказать, что это послание никогда и никем не будет найдено.  Оно попадет в конце своего странствия по океану в донные отложения, и может быть – через миллионы лет – станет добычей палеонтологов.  Да и если бы кто-нибудь выловил бутылку, вряд ли нашелся бы отважный и добросердечный олигарх, который бы бросил на полдороги свое свадебное путешествие в Кур-Шавель и занялся поисками пропавших и подавших таким образом о себе весть.  Но дети, выросшие уже при капитализме, на это и не рассчитывали.  Они всецело полагались на государство.


XIV

   Следующим утром дождь неожиданно перестал, и сквозь тучи местами даже проглядывало солнце.  Дети выползли из своих клеток, не доверяя еще органам чувств, трогали мокрый песок и множество листьев, опавших с деревьев.  Небесная влага подмыла Календарный столб, и он накренился.  Петя добавил еще три зарубки дней Большого Дождя и еще пять – на всякий случай (вдруг, действительно, он что-то забыл сосчитать).  Пересчитал отметины – получилось сорок семь дней.
   --Сейчас, кажется семнадцатое октября, -- объявил Петя, когда остальные подошли к набегающей воде.
   --У меня двадцатого день рождения – семнадцать лет, -- произнесла Маша.
   Вода оказалась довольно холодной, но они все-таки обмылись, а Валю, которая пищала и не хотела идти в воду, Игорь и Слава схватили и бросили в волны – она заверещала, но тут же обдала Ксюшу целым веером засиявшей в солнечном луче воды.
   Завтрак был очень вегетарианским – в Машином духе – опять бананы, кокосовые орехи и бамбук, хотя Игорь опять предлагал всем улиток.  Завтрак плавно перерос в Большой Совет.  Слава прочел послание Человечеству, которое они вчера составили, положил его в бутыль, крепко завернул крышку, и они с Петей пошли в воду – в сторону Северного мыса, зашли далеко, так что вода доходила уже до ключиц, и пустили бутылку.  Течение начало относить ее, но не так быстро, как они думали, и они еще долго провожали глазами этот конверт надежды.
   Дальше мнения круто разошлись: одни – и главным инициатором выступала Вера – хотели тут же переселиться в пещеры у Птичьих Скал и переждать там период дождей, который, судя по всему, пришел на остров.  Другие – во главе с Мырзей и Игорем, наоборот, считали, что этого не нужно, дождь кончился, а в другой раз что-нибудь придумаем.  Петя предложил сделать так: чтобы не бросать обустроенный лагерь (тем более, что за их отсутствие столбы сгниют, и все придется строить по новой), уходить в пещеры только на время дождя – путь туда займет не более часа, может полтора – там пережидать его и возвращаться назад.  Слава тем временем наконец-то добыл огонь – солнце уже стояло в зените и быстро согревало песок и детей.  Все взгляды обратились к Игорю – он знал секреты системы пещер в Птичьих Скалах, хотя если бы он отказался говорить, они все равно рано или поздно нашли бы их.
   --Ладно, -- согласился Игорь (которому чего-то совсем не хотелось туда возвращаться, а Мырзе вообще было все равно – лишь бы быть в центре внимания). – Но кто-то должен быть здесь, вдруг сюда приплывут…
   --Оставим знак! – Петя придумал сложить перед костром из камешков схему очертаний острова и стрелочкой, выложенной из мелких камешков, показал на район Птичьих Скал.
   Дети сбрасывали заторможенность и сонливость Дней Дождя.  Ксюшина простуда кончилась с первыми лучами солнца – она уже снова боролась с Петей (на сей раз он позволил девочке повалить себя на спину и деланно сложил скорченными передние конечности, полуоткрыв рот и полузакрыв глаза, как умирающий), а КиШ даже рассказал только что вспомнившийся ему анекдот: «Вовочкина мама забеременела; он ее спрашивает: «В чем дело?»  Она ему говорит: «Это у меня воды много».  Ну, он пошел в школу, там ему все популярно объяснили.  Он приходит домой – мама спит, животом кверху.  Вовочка приложил ухо, щелкнул по животу: «Ну что, брательник, еще не захлебнулся?»  Слава и Игорь хохотали, упав на спину и подняв все четыре конечности.  А Петя обнаружил, что ему невыносимо хочется съесть простой бутерброд с маслом, а еще лучше жареную картошку – примитивная еда, но если ее хорошо приготовить, прожарить каждый кусочек, да с соленым огурцом (чем они мельче, тем вкуснее)…

   После полудня Игорь, Петя, КиШ и Вадик собрали часть имущества (кинжал, бинокль, магнитофон, последние батарейки к нему, веревки, часть раковин, служивших посудой, сломанное весло и еще что-то) и пошли в сторону Птичьих Скал – надо было осмотреть хорошую большую пещеру, которую нашел там Игорь и потом уже перевести туда девчонок.  На небе снова сгущались тучи, и дождь мог хлынуть в любую минуту.  По дороге КиШ поинтересовался:
   --Тут же должны быть какие-нибудь тропические грибы… галлюциногены…
   --Тебе что – сразу в шприц?
   --Сразу в пасть – чтобы упасть!
   Кое-где по побережью виднелись ручейки дождевой воды, вытекавшей из леса, а напротив того места, где рубили дерево, и их искусали осы, дети наткнулись на целое стадо нелетающих птиц буро-красного цвета и с белым пятном на лбу.  Они кричали скрипучими, стонущими и даже квакающими голосами.  Птицы, действительно, не летали, и их стали ловить, гоняясь по пляжу.  Поймали штук десять, свернули шеи и наполнили ими большой полиэтиленовый пакет, выгрузив из него раковины.  Птицы оказались крупные – до килограмма весом, вроде журавля, но не журавли. Как их звать-величать, тоже никто не знал.
   --Ты смотрел фильм «Нас не догонят»? – снова поинтересовался у Пети Сергей.
   --«Нас не догонишь!» - правильно.  Нет, но диск в салоне видел.  Это что там за девчонки две в свадебных платьях и наручниках?
   --Из театрального вуза…  Студентки.
   --А я подумал, что это подруги нашей Вальки – из группы «Тату».  Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!  А кстати, чем-то они похожи.  Особенно издалека.
   --А я бы не отказался…  от обеих.
   --Тебе чего?  Машки не хватает?
   --Да нет.  Все нормально.  Но какая-то она… не понтовая.  Мне все кажется, что она меня старше не на два года, а на десять так лет…
   Дошли до Птичьих Скал.  Птиц стало заметно меньше, но все равно множество и разных пород.  Игорь пошел тем же самым путем, каким провел когда-то Петю, заглянул в свою бывшую пещерку: там они увидели пепел от сгоревшей сухой травяной подстилки и сильно обгоревшие штаны Игоря у входа.  Из штанов еще можно было вырезать несколько тряпок для обертывания ног, и их прихватили с собой.  Дальше Игорь проник в узкое ущелье, которое обрывалось тупиком, но внизу зияла расселина, куда стекал совсем маленький ручеек.
   --Осторожно.  Я туда чуть не п…л в первый раз, -- Игорь завернул за угол – под скальный навес и показал вход в другую пещеру.  
В слабом освещении дети разглядели обширное помещение с бесформенными стенами и сводом, дальние углы которого тонули во мраке.  Никто не захватил с собой огня, но даже в темноте Петя прикинул, что здесь поместилось бы человек сорок.  Пещера напомнила ему фильмы о доисторических временах, хотя здесь не было горячего источника.  Вообще никаких намеков на вулканизм на острове они до сих пор не обнаружили.
--Нормально! – Петя вернулся к входу. – Жить можно.  Давайте тут приводите все в порядок, а я приведу остальных.
--Есть еще три пещеры, но все маленькие.
--Отселим кого-нибудь.
--Плохо, что тут звери не водятся.  Хорошо бы сюда такую шкуру мамонта!
--Ага, сейчас!  Ладно, пошел я.  Буду через… часа три, -- Петя удивился, что они до сих пор считают время часами, хотя часов уже давно ни у кого не было (последние раздавил он сам, случайно ночью наступив ногой), и проверить правильность его слов они все равно не могли; он просто прикидывал, что пять-шесть километров можно сделать за час пути.

Ксюша как всегда выбежала ему навстречу.  Петя заметил, что за время их жизни на острове она подросла и теперь доходила хвостиками ему до ключиц.  Петя был сто семьдесят девять ростом, а она – сто сорок семь.
Пока его не было, всем лагерем решали, что делать с больным зубом Маши.  Она мучилась и лежала в своей клетке, сжав подбородок руками.  Зуб, съеденный кариесом, который она должна была лечить еще в феврале, но все забыла после гибели родителей, долго не давал о себе знать, но тут – в тропической сырости – с каждым днем стал болеть все сильнее.  Слава опять предложил ей простой, хотя и варварский способ – выбить зуб, но Маша не соглашалась.  Она подумала, что какие-нибудь травки должны обезболивать, но где их здесь найти; не жевать же все подряд?  Слава, который немало дрался за свою жизнь, тем не менее, еще ни разу никому зуб не выбивал, и проговорился об этом.  Маша сказала, что лучше потерпит, и на этом ее оставили в покое.
Слава все-таки с неохотой покидал лагерь.  Здесь, ему казалось, найти их было больше шансов.  Но мокнуть целый месяц, или сколько там будут идти дожди, тоже не хотелось.  Они оставили несколько знаков своего явного присутствия на острове, забрали остальные вещи и пошли вдоль Южного Берега.  Дождь через месяц промочит клетки насквозь, а ураган повалит столбы – придется потом все начинать сначала.
--У нас будет офигенный ужин! – предупредил Петя, который нес раковины с угольками костра.
--И что? – Вика собрала штук сорок колен бамбука и вставила их один в другой.
--Секрет фирмы.  Увидите!
   За их спиной лагерь с караван-сараем, спиленным Календарным Столбом, черными камнями, тремя кострищами и прочими культурными остатками выглядел очень жалко, но большая сизая туча, двигающаяся с северо-востока подгоняла их.

   В пещере обустроились быстро.  За скалами начинался редкий лес, где накосили мягкой травы и сделали подстилки в разных местах.  В центре между двумя камнями воткнули большой факел и заготовили еще несколько.  Отблески плясали на стенах, делали их еще фантастичнее и красивее.  Рядом сложили очаг из камней и натаскали хвороста, зажгли огонь. Расселину напротив выхода в самом широком месте заложили деревяшками, которые прихватили из лагеря – пришлось все-таки изрубить на куски Календарный Столб, но Петя решил теперь вести летопись на широкой гладкой белой поверхности рядом с входом – а в ее узкой части Вадик хотел было устроить прямо под носом у них сортир, но Слава с Игорем нашли другое место – у леса, а Слава собрал всех и серьезно сказал:
   --Сортир будет вон там – у того вон дерева.  Если кто будет с…ь и с…ь хоть на шаг ближе, честно говорю, замочу, н…й, как Путин в сортире.  Все поняли?  
   Ходить без обуви по каменистой поверхности девчонки не могли, но они нашли какие-то большие листья в зарослях и обернули ноги.  В самой пещере собрали все мелкие острые камни и выбросили в расселину.  Чтобы туда никто не ухнул, Петя положил на пути большой камень, который даже в темноте трудно было не заметить.  Скальный навес защищал вход пещеры от дождя, а господствующие на острове ветры восточных румбов не задували сюда.
   Уже ощипали пойманных птиц и начали их жарить, когда снова хлынул дождь.  Кое-где ручейки протекали в пещеру, но Петя и Эндрю быстро выкопали острыми камнями ямку у входа и отвели туда сток.  Вода там отстаивалась, становилась прозрачной, и ее можно было набирать.
   --Чего ж ты молчал, что такая пещера есть? – Слава расположился у очага и вертел над огнем палку с нанизанными тушками птиц.
   --Мы жили в той – верхней – маленькой.  Сюда заходил, но тут какие-то ящерицы водились.  Сейчас чего-то их нет.
   Вера – как истинная богиня семейного очага – время от времени пробовала жарящееся мясо, и через полчаса они уже разрывали на части жирные тушки.  Даже без соли и приправ мясо оказалось вкуснейшим.  Запивали выжатым из апельсинов соком.  Вера, Маша, Вика, Игорь и Сергей закурили свернутые из листьев сигары.  Ксюша подсела к ним:
   --Я тоже хочу сигару.
   --Тебе-то зачем?!
   --Дайте ей курнуть.
   Ксюша затянулась и – как и следовало ожидать – закашлялась.
   --Ну, как? – Петя опять посадил ее к себе на колени.
   --Я хотела попробовать сигару.  Такие продаются большие красивые…
   Мара по знаку Славы включила магнитофон – здесь он брал ничуть не хуже, чем на воздухе.  Поймали какую-то австралийскую радиостанцию, транслирующую рок-музыку.
   --Ну что? – Слава подмигнул Игорю (видимо, они уже о чем-то договорились). – Покажем этим малолеткам, как надо драться.
   --Вау! – КиШ всплеснул руками. – Боксер против каратиста – это уже интересно!
   Петю тут же обе стороны выбрали судьей, договорились – между ног не бить, глаз не трогать, побежденный лежит на обеих лопатках или до первой крови.  Встали друг против друга ближе к выходу – на ровной площадке: коренастый светло-русый Слава (как бронированный танк) и высокий с красивыми мускулами брюнет Игорь (подвижная противотанковая пушка) – оба в одних трусах.  Мускулы напряглись.  Девчонки хихикали и переглядывались.  А понурый Дима из своего угла думал: «Вот сейчас все девчонки в них повлюбляются.  И Валя тоже».  По радио зазвучал «Led Zeppelin», кажется, именно «Black Dog» - Петя слушал альбом с этой песней у друга, а потом видел в рок-подвальчике «Трансильвания».
   --Ну, Мент, давай посмотрим, на чё ты способен, -- Слава оскалился.
   Игорь привычно запрыгал по-боксерски полукругом слева от Славы, но Слава сразу же начал классическим приемом хикитэ – ударил, увернулся сам от удара в голову, оставив руку вытянутой, и тут же захватил противника и толкнул навстречу второму удару.  Из утробы Игоря раздался стон, перешедший в рев, он едва не упал на колени, но удачно отскочил и занял оборонительную позицию.  Ему все-таки удалось один раз ударить Славу в челюсть, но удар получился так себе.  А Слава попробовал вслед за тем сложный прием – вертушку в прыжке, но упал на живот, хотя ноги ударили Игоря и отбросили его.  Дальше никто уже не замечал деталей, но вскоре они замерли в положении: Слава прижимает Игоря к земле, но не спиной, а животом.  Один пытался оторвать другого от земли, но безуспешно.
   --Давай! – кричал Вадик, приходя в раж. – Бросок через левое бедро с захватом правого я…а!
   Теперь уже Игорь сумел со всей силы нанести Славе удар локтем в подбородок, и тот отлетел и почти упал на лопатки, но вовремя оперся на локти.  От порыва ветра замигал свет факела, и, кажется, зрители пропустили интересную деталь поединка.  По радио изголялся солист «Led Zeppelin».  Удар, который совершенно не ожидал поднявшийся и едва повернувшийся Игорь – удар правой ногой в грудь поверг его на землю и на сей раз на обе лопатки.
   --Все!  Готов! – Петя выскочил на ринг.  Он тоже в девятом классе подумывал заняться восточными единоборствами, но далее мимолетного увлечения у-шу не пошел.
   Они со Славой подняли Игоря, и противники все-таки пожали друг другу руки, хотя было видно, что Игорь в бешенстве.  Бокс не выдержал против каратэ.  Хотя они заранее договорились именно о таком исходе, но Игорь надеялся на какую-нибудь спасительную случайность.  Он не ожидал, что это будет так скоро.
   Восхищенные девчонки наградили и победителя и побежденного овацией, Вера поцеловала Славу во вздувшийся от удара подбородок и потрогала ссадину на щеке.  Мырзя вышла на ринг и заявила:
   --А сейчас я буду танцевать.
   --Танец живота? – переспросил Петя.
   --Его самого!
   --Так, Ботан, быстро ищи ту индийскую радиостанцию, а иначе… ну, ты понял, чё с тобой будет, -- Слава наслаждался своим триумфом.  А Игорь довольствовался тем, что Слава ему рассказал об откровенном предложении Мырзи и своем отказе – бывают же честные люди!  На самом деле, Слава опасался Верки, которая зорко следила теперь за любыми телодвижениями Мырзи в направлении своего парня.  Но Игорь не сказал Мырзе ни слова и даже простил ее – ничего не поделаешь, он влюбился в нее…
   Петя нашел, к счастью, индийскую музыку, причем, очень громкую, и Мырзя начала танцевать.  По правде говоря, танцевать танец живота она, конечно, не умела, но зрители не были искушенными в подобных зрелищах и с восхищением, горящими глазами смотрели на танцовщицу.  Мырзя поворачивалась, вертела руками на уровне головы, крутила красивым животом, на котором еще замечался след от ожога.  Она вовремя вспомнила, что танец живота полагается танцевать с кинжалами, и прихватила Игорев крис.  Танец ее предназначался, прежде всего, Славе, который сегодня утром как дурак замялся и сказал ей, что ее он не хочет.  Мырзя испытала при этом странное и редкое чувство наслаждения безнаказанностью, вроде того, которое она уже испытывала в самом конце мая, когда стояла со знакомой девчонкой на крыльце школы, а слева очкастая ученица-отличница из Петиного класса, увидев идущего к ним от автобусной остановки Петю, сказала очень громко, когда он уже подошел к крыльцу: «Мне однажды говорили, что я буду гордиться, что училась с Мухиным в одном классе!»  Петя это слышал, однако гордости своей не показал.  И тут знакомая Мырзи – девчонка из другой школы, баловавшаяся травкой, откровенно и громко ее спросила: «Ты уже пробовала анальный секс?..  Попробуй.  Классно!»  Это услышала какая-то некрасивая и немолодая родительница, которая забирала с занятий своего пятиклассника, пришла в ужас, бросилась в школу и нашла в вестибюле директора.  Директор – Павел Николаевич – отличный управленец и завхоз, лысоватый, в скромном пиджаке, уже много что сделавший и добывший для школы, будучи в довольном расположении духа по случаю переоборудования компьютерного класса и победы его школы на городской олимпиаде по географии и симпатизируя, в общем и целом, Вике Мочалиной из девятого класса, которая вчера на последнем звонке единодушно была признана самой красивой и стильной в классе, и ей доверили вместе с самым высоким мальчиком прозвонить в последний звонок, выслушал родительницу с выражением глубокого удивления на лице и, в конце концов, спросил, даже раздраженный: «А вот от меня лично что вы хотите?»  Вот будет теперь эта разносить сплетни про школу…
   Так что Мырзя танцевала для Славы.  Но Слава сидел в обнимку с Верой и вообще мало обращал на нее внимания, а Вера что-то нашептывала ему (не про нее ли? неужели рассказал ей гад?)
   Петя чувствовал себя счастливым человеком.  Он опять забыл о родителях, видимо, уже поседевших от горя, о том, что им всем уже целую четверть полагалось учиться – обо всем, кроме двух вещей: своей девочки, устроившейся у него на коленях (Ксюша дотянулась до сигары, оставленной Мырзей, и еще раз затянулась), и чужой девчонки, которая красиво танцевала, освещенная красноватым блеском факела и костра, а за ее спиной хлестал в синем проеме выхода из пещеры дождь, и пару раз красиво блеснули молнии.
   Но музыка прекратилась, сменилась какой-то англоязычной болтовней, и Мырзя последним аккордом красиво упала на одно колено.
   --А стриптиз? – спросил КиШ.
   --А перебьешься, -- Мырзя показала ему язык, пошла к Игорю, села рядом и обняла его.

   Всю первую ночь в пещере никто не мог уснуть.  Со всех сторон в полутьме, которую лишь слабо рассеивали красиво светящиеся угольки очага, дети кашляли, чихали, визжали, стонали, ругались. Мырзя, привыкшая спать в нигляже, так и ходила трижды в отхожее место мимо всех остальных.  Дождь лупил без перерыва, гром временами спросонья напоминал удар колоссальной небесной дубины по боксерской груше соответствующего размера.  Что-то выло в джунглях.  Вдобавок оказалось, что на каменистом полу не заснуть, в ребра давят неровности скалы, а приготовленные подстилки из травы не могут сгладить эти неровности и даже камни, которые то и дело выкидывали из пещеры.  Ксюша сначала жаловалась, что ей под ребро давит камень, а потом просто улеглась на Петю, лежащего на спине, заложив руки за голову, попутно заметив, что и он, мол, слишком костлявый ей попался.  Петя прыснул от смеха: он фантазировал, как они с Ксюшей будут болтаться по московским аудиомагазинам, «Макдональдсам», он будет дарить ей что-нибудь интересное, а девочка будет встречать его возгласом: «Ну что, мальчишка?!  Как делишки?»  И вообще они должны жить вместе, если у нее такая злая мама.  Петя даже поймал себя на невесомой мысли, что ежели Ксюшину маму от переживаний хватит кондратий, он особенно по этому поводу не огорчится: судьба!  Он всегда был фаталистом – с тех пор, как прочел это умное слово в учебнике литературы.  В животе у Маши что-то громко урчало, и это разбудило КиШа, который только-только задремал.  А Слава лежал в самом дальнем углу пещеры и думал, что это он ловко провернул – убедил Игоря в своем полном безразличии к Мырзе, а теперь можно и самому воспользоваться ситуацией.  Только бы их нашли поскорее!  Чтобы Игорь не догадался, и они не стали драться по-настоящему.  Слава отлично понимал, что против железного захвата сильных рук Игоря не помогут никакие его хикитэ.  Слава даже пришел к выводу, что узнай его папа обо всех их приключениях, он будет долго-долго смеяться, обсуждать отдельные эпизоды, но в целом одобрит его поступки.  Если бы родители знали, что он жив, они бы не беспокоились о нем.  Это беспокойство, не смотря на всю крутость, лишало Славу большой доли куража.  «Хоть бы как-нибудь передать весть, что я жив…  А там не беда!»  А учеба – ничего!  Зачтут!  Сашка с отцом-антрепренером в Голландии полгода жил – и ничего, зачли.  И тут Славе пришла в голову простая и гениальная мысль: перелетные птицы!!!  Поймать перелетную птицу, привязать к лапке мешочек с письмом и выпустить…  Кто поймает?  Слава решил обсудить эту интересную тему с Ботаном завтра же, а сам повернулся лицом к Веркиной спине и закрыл глаза.  Новый удар грома!  А Дима, лежа в своем углу рядом с недоступной и по прежнему безучастной к нему Валей, продолжал копить обиды и комплексы: «Уйду я от них.  Я никому не нужен.  Буду жить один…»  Тут Мырзя, возвращаясь из третьего похода, наткнулась на Машу и КиШа и мокрая от ливня (она хотела еще по дороге вытереться Машиным платьем) с визгом рухнула на них.  Маша не спала, но все равно падение было неожиданным.  Она вскрикнула: «Ай, мамочка!»  Все уже неудержимо ржали.  А Мырзя, извиняясь, слезла с них и пошла к себе, стирая с себя песок и пыль.  Маша подумала, что она впервые с января позвала маму, и разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Сергея.  Смех прекратился.  Игорь: «Мырзя!  Что там?» - «Ничего!» - «Чего Машка плачет?  Ты ее ударила?» - «Ничего не ударила!  Я упала нечаянно!» - «Маш, что с тобой?»  Потом пришлось утешать Машу, и опять не спали, пока в проеме выхода из пещеры не забрезжил рассвет.

[Владимир Владимирович]

XV

   Утром (все были хмурые и вареные после бессонной ночи, а некоторые девчонки и Эндрю все-таки задремали) Петя обнаружил, что нигде не может найти фотоаппарат.
   --А где наш фотоаппарат?
   Стали искать.  Перебудили всех.  Вывернули большой мешок, доставшийся от яванского рыбака.  С зажженным факелом обследовали все уголки пещеры – она оказалась еще больше, чем показалось вчера – с длинным коридором куда-то вниз, но коридор обрывался тупиком, а внизу скапливалась вода, которая все-таки откуда-то просачивалась в этой части, но сырость не чувствовалась в остальных частях пещеры (видимо где-то шла вентиляция) – ничего не нашли: ни фотоаппарата, ни его отличной непромокаемой сумки.  Слава уже начал ругаться, когда Игорь спросил его:
   --А ты не забыл его в лагере?  Когда ты его видел в последний раз?
   --А х…й его знает…
   Начали вспоминать.  Вроде во время Трехдневного Дождя сумку кто-то видел.  Причем, именно у Пети в клетке.  А вот принесли ли его в пещеру?  Игорь, Петя, КиШ и Вадик точно фотоаппарат с собой не брали.  Значит, его должны были принести остальные.
   --Скорее всего, мы забыли его в лагере, -- подвел итог Игорь.
   --Я мигом сгоняю! – Петя начал собираться.
   --Да потом! – Слава схватил его за руку. – Ничего с ним не случится.  Дождь еще идет.
   Но Пете, что называется, вожжа под хвост попала, и он все равно отправился.  Конечно, он не боялся, что фотоаппарат промокнет и испортится (отличный южнокорейский фотоаппарат не мог промокнуть, к тому же в непромокаемой сумке), но какое-то нездоровое предчувствие обжигало его.  Снаружи дождь ослабел, и лишь иногда падали крупные капли.  Петя накинул собачью шкуру, а на голову приспособил полиэтиленовый пакет.  Он со своим неизменным копьем шел той же дорогой, которой они пришли из лагеря вчера, и даже посматривал по сторонам – может кто-то просто обронил?  Но ничего не заметил.  Путь к лагерю он проделал быстрее обычного, но ему показалось, он шел целую вечность, и когда вновь увидел покосившийся караван-сарай, даже не сразу узнал его.  Дождь вновь усилился.  Петя кинулся к своей клетке.  Обшарил все.  Перевернул и разворошил листья и бамбуковые стволы.  Ничего.  Петю стал бить озноб: все вместе – стресс и собачья погода.  Он стал методически искать в других клетках.  Тоже ничего.  Осмотрел вокруг кострища, вокруг строения.  Даже осмотрел пальмовые стволы – кто-то, может, повесил его ремешком за неровности ствола (он сам так делал пару раз).  Нет, ничего, нигде.  Однако Петя продолжал поиски под усилившимся дождем до самого вечера, и только когда небо начало темнеть со стороны леса, сел на пороге своей клетки, подперши подбородок руками.  Ему не было жалко фотоаппарата как такового, но бесценные фотографии…  Когда-нибудь он будет рассматривать их в 2050 году…

   Петя почти затемно вернулся в пещеру.  По его лицу Слава и остальные сразу поняли, что он ничего не нашел.  За время его отсутствия Слава и Игорь наловили крупных чаек (может, это альбатросы) и зажарили трех из них, а также опять набрали под дождем яиц.  Слава едва не сорвался со скользкой скалы, но Игорь спас его, и Слава даже испытывал угрызения совести – ведь он собирался так подло обмануть его с Мырзей.  Дождь продолжал хлестать по скалам и деревьям.
   --Нигде нет.  Но он был!  Был за день до того, как мы сюда ушли, -- Петя сел у костра и грел свои продрогшие конечности.  Ксюша стала осторожно сушить собачью шкуру над огнем.
   --Точно?
   --Да…  Значит, он пропал вчера или позавчера ночью.
   --А может, -- Игорь подсел к нему, -- его кто-то сп…л?
   --Ты думаешь? – Петя повернулся к нему и встретился взглядом еще и со Славой.
   --Ну, вот ты – Мент – давай, призвание у тебя такое, -- Слава вышел на вчерашний боксерский ринг и осмотрел свое племя.
Игорь поморщился.  А куда еще было идти ему после школы, как не в школу милиции?  Он знал, что будет милиционером, подобно родителю, еще в младших классах.  Так и появляются семейные династии.  Одно время думал об адвокатуре, но нет, не нравилось ему это – каждый раз выходить из здания суда и говорить журналистам, что все судьи обкурились, а его подзащитный – невинный теленок, больной к тому же какой-нибудь совершенно неизлечимой болезнью, которая мигом проходила, стоило его освободить из КПЗ.
   --Так, -- Игорь стал рядом с ним (а то еще кто-то выскочит из пещеры под шумок). – Народ!  Все здесь? – он сделал эффектную паузу и продолжал. – Какая то… у меня слов нет… украла фотоаппарат.  Это точно.  Или просто, н…й, выбросил его.  Мы не можем его найти…
   --Значит, так, б…ь! – Слава моментально пришел в бешенство, глядя на испуганные лица в отсветах пламени очага. – Мы все равно найдем, кто сп…л, но если эта мразь не выйдет сейчас и не признается, я… я не знаю, что я с ней сделаю!  Мы тут все на виду.  Вещей мало.  И этот… украл, как Ходорковский, мать его!.. (батя как-то раз популярно объяснил Славе суть дела ЮКОСа, когда они гуляли по байкальской тайге).  В общем, считаю до трех…  Если никто не выйдет, смотрите, п…ры!..  Раз…  Два…  Три…
   «Мырзя» -- подумала в этот момент Вера.  «Верка» -- подумала в тот же момент Мырзя.  Но обе в следующий момент разом подумали: «А нахрена это ей?»
   --Стой! – Вера подалась к нему. – Ты на кого думаешь?
   --На кого думаю, сейчас узнаем.  Сядь, Верка…  Значит, никто не признается…  Щас будем выяснять.  Но учтите, теперь пощады не будет.  Начнем с парней.
   --Да, я тоже думаю, что сп…л парень, -- согласился Игорь.
   Слава и Игорь смотрели на остальных.  Пауза затягивалась.  Мара спряталась за Вадика – хоть на что-то сгодился!  У Маши опять зудела десна, и она полулежала на своей охапке травы (они с Веркой и присоединившейся к ним Мырзей нарвали еще, чтобы лежать было легче и высушили над огнем).  Петя первым почувствовал невыносимость молчания:
   --Ну, мне-то зачем красть у самого себя?  Фотоаппарат-то мой.  И вообще когда я что-то у кого-то крал?  Или не давал, если просили?
   --Да, нет, Петька.  Все в порядке.  На тебя я бы не подумал…
   Действительно, Петя, хотя его родители отнюдь не были самыми богатыми, славился на весь класс щедростью.  Когда ему давали карманные деньги, платил в «Макдональдсе» за всех, а однажды одолжил Витьке Римскому триста рублей на DVD-диск с каким-то японским анимэ, и забыл об этом.  И Витька забыл.
   --Фоток жаль, -- потупился Петя. – Там такие классные были.  Еще с круиза.  А диски у меня потонули.
   --А вы то сами с Ментом? – КиШ испытывал отвратительное чувство, когда его обвиняют в том, чего он не делал, а он не может доказать свою невиновность.
   --Мы..., -- Слава не знал, как это сформулировать. – А нам это нахрена?
   --А мне?  Ты докажи, что это я сп…л, а не выпытывай.  Я с Ботаном никогда не п…я, на фотках нормально получился…  только вот футболка с КиШем ни к черту…
   --А может, это какая-то баба сделала, которая там х…о получилась? – предположил Игорь.
   --Хм…  Запомним, но лично я сомневаюсь.  Попросила бы просто стереть…
   --Хэ!  А другие бы попросили не стирать!
   --Хм…  Запомним, но сначала разберемся с парнями, -- Слава сел на камень, который он специально притащил себе с пляжа у подножия Птичьих Скал. – У меня есть подозрение на две дерьмовые личности…  Но ладно.  Петька, спроси у Эндрю насчет этого дела.
   Петя повернулся к Эндрю, который что-то уже понимал – больше по лицам, чем по устам присутствующих:
   --Эндрю, самбади столен… хэз столен дзе камера.  Ю ду нот нау ху?
   --Не «столен», а «стоулэн», -- поправила Юда.
   --Ноу, ай ду нот нау, бат ай со дзе камера ин де монин оф дзе дэй, вэн ви сэнд хиа, вэн ю фо тугэда олрэди эвэй хеа.
Юда быстро и правильно перевела на русский.
--Отлично, -- Слава уже потирал руки, – одна дерьмовая личность отпадает, если конечно он не врет.
И Слава совершенно неожиданно кинулся на Диму и прижал его за горло к гладкой стене белого цвета, у которой тот стоял:
--Колись, дерьмо!  Это ты?
Дима с неожиданной силой отчаянья и упрямства высвободился и отскочил к огню:
--Да, это я сделал!  Я разбил его и выкинул в море!  Да!  Потому что вы все сволочи!
   Первое желание Славы было кинуться на этого маленького паршивца и п…ь, п…ь, п…ь, пока тот не свалится замертво.  Но он подавил это желание.  С некоторых пор Слава стал мыслить как государственный человек.  В его подчинении (о чем бы там они не договаривались с Игорем и Петькой, но он продолжал считать себя главным) было тринадцать детей, и он не мог терять авторитет.  Он долго изучал взглядом Диму: мелкий, противный, тупой, трусливый (если б не Петька тогда, загрызла б его собака – у нее клыки какие были!), чмошный, и если Валька ему не дает, кто виноват, кроме него?
   --Нет, какая б…ь!  Я еще такой не видел, -- Слава отступил к Игорю и положил ему руку на плечо. – Мы с Игорехой – Ментом друг друга будем еще сто раз п…ь, но он мне такого не сделает, и я ему, -- от волнения у Славы в глазах блеснула влага. – А он…  Так подставить… здесь…  Вот что я думаю: пшел вон!  И что б я тебя больше не видел.  Никогда, б…ь!  Иди топись…  А мы его еще спасали…
   Дима, с ненавистью глядя на Славу, стал бочком выходить из пещеры, но Слава улучил момент и дал ему здоровенный пинок.  Дима почти вылетел наружу, вскочил и убежал.  Дождь усиливался.  Опять сверкали молнии.
   --А может, это он так сказал – набрехал, чтобы нас позлить? – Петя обнял и прижал к себе подошедшую Ксюшу (у нее нервное напряжение всегда приводило в его объятья).
   --А мне н…ь! – Слава сел на камень и поглядел на всех злым взглядом. – Я сразу на него почему-то подумал.  Х/з почему, не знаю, но было такое…  Извини, Вадька, подумал еще на тебя…
   Вадик рассмеялся немного истерическим смешком (сказывалось нервное напряжение) и развел руками.  А Слава подошел к Эндрю, хлопнул его по плечу и стал вспоминать английский язык:
   --Эндрю,.. гуд фэллоу!  Ю май фрэнд, ай эм – твой фрэнд.  Но не бойфрэнд!  Не подумай.  Ха-ха-ха!!!
   --Все равно, жаль фотик, -- Петя взял отложенную для него порцию жесткого мяса альбатроса, но аппетита у него не было.

   Засыпая в тот день, Слава прикинул, что Мырзя ему и в правду не нужна.  И даже не потому, что иначе он подставит Игоря.  Хотя…   Если они поссорятся…  И у него возник новый хитроумный план: перессорить Игоря и Мырзю, отдать Игорю Валю (раз она формально освободилась от этого п…а), а Мырзя…  Мммммммммм!!
   Петя на своем ложе гладил Ксюшу и сочинял, хотя на душе было препротивно, очередную запись в Летописи: «На Сорок Седьмой День (или на Сорок Восьмой? Или на Сорок Девятый День) обнаружилось, что Дима украл и разбил фотоаппарат, и все фотки пропали.  Зачем он это сделал?  Мы ему ничего плохого не делали.  И его прогнали.  Насовсем».

   Пете приснился ужасный сон: будто он идет по широкой улице, но пройти трудно, так как вокруг множество людей, и все они гораздо старше его, более того – почти все они старики: шатающиеся походки, отвратительные морщинистые лица, уже не выражающие ничего, просто ничего. Не волосы, а чахлые заросли на головах совершенно неопределенного цвета, длинные уродливые носы, уродливые профили, тяжелое дыхание, кашель вокруг.  Их голоса отдавались в затылке, будто в пустой большой комнате топаешь ногой.  Он попытался растолкать идущих черепашьим шагом, но не тут то было: они не пропускали его.  И Петя обнаружил, что он единственный молодой человек на всем пространстве, которое он озирает поверх голов.  Но это замечают и окружающие.  И начинают цепляться за него.  Он почти бежит в толпе, бешено расталкивая всех, но улица все не кончалась.  Было лето, и спертый воздух дрожал вверху со звуком, похожим на гудение подстанции.  Но на столбах замерзла вода отвратительными соплеобразными сосульками.  И тогда сверху со звуком бреющего полета стали падать красные метеоры, которые врывались в толпу и разрежали ее…
   Петя проснулся.  Пошевелился.  Как болезнь вернулась ознобная мысль о пропавшем фотоаппарате.  Дождь шумел где-то выше головы.  Слышался где-то шепот Маши и КиШа: они что-то громко обсуждали, но что именно, Петя не мог расслышать.  Капала вода.  Петя сначала подумал, не прибежит ли сюда из джунглей какой-нибудь зверь, но тут же успокоил свой, было взвинтившийся мозг мыслью, что никаких зверей на острове нет.  Повернулся к Ксюше: ее спящее личико красиво освещалось последними отблесками очага – ну разве можно не любить такую девочку?!  Ему захотелось прижать ее к себе и улететь с околосветовой скоростью – вперед – через всю Вселенную, туда, где больше всего звезд, и еще дальше.  Петя удобнее устроился на боку и заснул.


XVI

   Прошла еще неделя.  Слава, скребя сердце, вставил в китайский магнитофон последний комплект батареек, более мощных, чем предыдущие – их, по его расчетам, при экономии должно было хватить на месяц.  Зато он ввел режим жесткой экономии – слушать радио или кассеты только вечером перед сном.  Впрочем, кассеты с хэппи-хардкором всем довольно быстро надоели, и дети слушали в основном радио, а на это уходило меньше энергии.  О потонувшем лайнере и его жертвах уже практически не сообщали.  Зато Эндрю однажды узнал из новостей, что сегодня 22 октября 2007 года, и их Новая Хронология вновь влилась в Общую.  И как они раньше не додумались до этого?  Вероятно, потому, что здесь практически не ловились русскоязычные радиостанции, только однажды Петя поймал какое-то радио «Свобода»; там говорили гадости о Путине, причем дети большей части просто не поняли и переключили дальше.  Петя начал острым камнем на белой стене мягкого известняка – той, к которой Слава прижал на допросе Диму – вести новый календарь: отметил 22 октября 2007 и стал записывать следующие дни, как только просыпался.  Он был доволен, что его личные подсчеты и зарубки на Календарном Столбе почти соответствовали действительности – плюс-минус один-два дня.  А Маша очень огорчилась, потому, как хотела вот-вот праздновать свой день рождения, а он, оказывается, уже прошел.  Зубы у нее уже не ныли, и она энергично наводила в пещере порядок: вымела веником пыль и сор, заставила Вадика и Эндрю углубить ямку для дождевой воды у выхода, где теперь все умывались утром – самому ленивому доставалась уже грязная вода, и вообще суетилась больше всех.
   Слава предложил отметить день рождения Маши на следующий день.  Дети насобирали по всему острову вкусностей, причем обнаружили ананас и хлебное дерево, которое в диком виде растет в Индонезии, но давно окультурено на Маскаренских островах, поэтому нет ничего удивительного, что оно оказалось здесь – посреди Индийского океана.  Хлебные плоды нажарили (по вкусу они напоминали очень сладкую сдобную булку), а в кольцо ананаса воткнули семнадцать палочек и зажгли их.  Маша задула их, расчувствовалась, ее все поцеловали – по семнадцать раз (а Вадик даже восемнадцать), и она сказала, что это ее лучший день рождения – не смотря ни на что.  Ели, слушали весь вечер музыку, танцевали медленные танцы – нашли соответствующую радиостанцию.  Игорь рассказал о своей задумке насчет брожения кокосового «лимонада».  Решили попробовать, как только дождь перестанет, и добавить для коктейля апельсиновый сок («Свежевыжатый! – подчеркивал Петя, -- такой у нас сто рублей стакан в кафе!»)
   Дожди продолжались, хотя временами небо прояснялось, а однажды – как раз в тот день, когда справляли Машины семнадцать лет – прояснилось на несколько часов подряд, и они разбрелись по скалам и пляжу у их подножия, распугивая птиц и собирая разноцветные яйца.  А Ксюша попробовала рисовать на мокром песке почти у самых волн, и через пять минут, громко плача, звала Петю – когда она лежала на песке, ей в ухо заползло какое-то местное насекомое.  Петя вспомнил, как мама рассказывала ему – семилетнему – на ялтинском пляже, отвлекая его внимание от девушки топ-лесс, которая прошла мимо с двумя крутыми парнями в пляжных шортах, что есть такое пляжное насекомое, которое заползает в ухо, и человек может навсегда оглохнуть, но решил пока не пугать маленькую Ксюшу, с которой вечно что-то случалось – то простудится, то занозу загонит.  Он сразу начал их универсальным лекарством – морской водой – промывать ей ухо, и выковыривал оттуда насекомое тонкой палочкой.  Его опыты удались – насекомое он достал, хотя и поцарапал Ксюше ухо, и она потом долго промывала его водой из раковины и скакала на левой ножке, вытряхивая воду.  Но слышала хорошо.
   Через два дня Юда нагнала на них страху, вдруг схватившись за живот, и заявив, что у нее, кажется, приступ аппендицита.  Слава предвидел это и боялся этого.  Он помнил, как их одноклассника – Юру Арапова увезли на скорой помощи прямо с занятий.  И он был тоже не худенький, как и Юда, которая за все два с лишним месяца на острове не похудела ни на грамм, - впрочем, они неплохо питались.
   --Что будем делать? – спросил он у Пети (Игорь как раз ушел в лес за добычей).
   У них начался врачебный консилиум, на котором Петя заявил, что не надо ждать милости от природы, а самим можно вырезать аппендицит.
   --Как ты, козел, собираешься вырезать аппендицит!? – у Славы глаза на лоб полезли. – Ты хоть знаешь, что это за кишка, и где она?
   Петя же предложил просто разрезать живот в соответствующем месте, а там видно будет.  А сам лихорадочно вспоминал схему кишечника человека из учебника анатомии.  Об анестезии, и как потом останавливать кровь, и чем зашивать или хотя бы заклеивать рану, они вообще не подумали.  Потом Петя мог бы оправдать себя тем, что и так померла бы, а тут был шанс.  Для операции нужен был кинжал Игоря, поэтому Вадика срочно отрядили за ним – куда-то в сторону того места на Северном Берегу, где они нашли ананас. Но у Юды оказался банальный понос (опять что-то не то съела), и она едва успела добежать до отхожего места.  Петя и Слава дружно ржали, показывая на нее пальцами, скрывая свой страх перед необходимым решением, которое не понадобилось.
   Игорь со Славой еще раз обследовали эту часть, острова, которую они знали хуже, чем ту – прилегающую к лагерю.  Нашли вышеупомянутый ананас и хлебное дерево, а также выловили на побережье удивительную – правда, дохлую уже – рыбу: шарообразное тело, покрытое костяным панцирем с шипами, растопыренные плавники, морда удивленного дикообраза.  Решили подарить Машке на день рождения, но Петя подумал, что это надо бы подарить их старой химичке – она ему всегда напоминала эту рыбу – такая же неприятная.  Уж на что историк – старый козел, в районе полтинника ему, в поношенной одежде ходит, и иногда от него, действительно, несет козлом, но какой интересный преподаватель!  Чего бы ни спросили: все знает!  И если спросишь, блуждая взглядом по разноцветной современной карте мира: «Сергей Никифорович, скажите, а что сейчас в Бразилии делается?» – ответит без запинки.  А эта…  И еще и одевалась – ужас! – самой уже далеко за… за… за… ну, семьдесят лет ей точно будет, и передвигалась – шкандыбала еле-еле, а носила молодежные блузки и полупрозрачные чулки (из под юбки видать).  Петя даже однажды случайно стал свидетелем их размолвки с историком: стоя у большого стенда с расписаниями, историк заметил, что уже не молод, и все такое.  А она ему: «Вы еще молодой человек».  Тут стоящая рядом литераторша не выдержала и: «Мы же не звезды шоу-бизнеса!  Надо себя адекватнее оценивать».  Химоза очень на них обиделась.  Можно себе представить, кем был тогда для нее Петя!  Это как некоторые девчонки, которые, чтобы снять комплекс своей неполноценности, всех подряд называют «молодой человек», типа, ты моложе меня.
   А у Маши окончательно испортились отношения с КиШем.  Причем взаимно.  Маше надоел Сергей, его плоские шутки, постоянные попытки склонить ее к КиШевскому фанатству (она считала эту группу «признанно отстойной» - так и сказала ему).  А Сергей уже не находил в ней той восхищенной девочки первых дней их сожительства, которая стесняется всего до самого последнего момента, но потом едва не теряет сознание и готова на все.  Она постоянно была в дурном настроении, постоянно чем-то недовольна, постоянно предъявляла ему какие-то мелочные претензии.  И Сергей все чаще стал вспоминать ту одиннадцатилетнюю девчонку, с которой он так непредусмотрительно расстался.  Конечно она – а она была совсем из другой школы – не могла поехать с ними в круиз, но как только он вернется домой, КиШ решил обязательно возобновить знакомство, сводить ее на «Мадагаскар» или еще куда.  Вот она – другое дело!  Она никогда не выясняла с ним отношений, не смеялась над его музыкальными вкусами (родители Сергея – молодые рокеры предыдущего поколения, которые и в тридцать пять лет продолжали вести, в принципе, тот же образ жизни – привили ему самые причудливые музыкальные вкусы) и даже однажды пошла с ним на рок-концерт, где они в фантастических лучах прожекторов сумели пролезть поближе к эстраде и подпевали про «маску рыжей обезьяны» и «знаю я, ничего в жизни не вернуть», а потом солист, перекрывая свист, детские возгласы и визги, обратился к ним: «Ну что ж, ребят!?  До встречи!  До встречи у вас в Москве!  А пока слушайте наш новый альбом «Продавец кошмаров».  Рррр!  Это наш любимый альбом.  На данный момент.  И увидимся!  Удачи!»  А потом Сергей провожал девочку домой прекрасной московской апрельской ночью.  Хорошо все-таки, когда тебе четырнадцать лет, и у тебя одиннадцатилетняя подружка.

[Владимир Владимирович]

Однажды утром – было уже 26 октября – Маша проснулась в особенно скверном расположении духа.  Ее сон, протекавший в форме рассуждения, касался девчонок, которые оказались вместе с ней на острове.  Еще засыпая, она задала себе тот вопрос, который ей как-то раньше не приходил в голову: если мальчишки, не смотря на все – что они редкий день не дрались, ежедневно просто собачились, не смотря на судьбу изгнанного Димы – были и есть дружная группа, почему девчонки ни разу не выступали вместе, наоборот, держались порознь и в итоге оказались в полной власти парней?  Обычно девчонки держатся тесной стайкой и вместе отражают посягательства (во всех смыслах) парней…  Мырзя!..  Эта змея!  Она начала сразу же вертеть задом перед всеми мальчишками.  И это началось еще во время круиза.  Дура она или как?  Разве можно так себя вести с парнями?  Им только этого и надо.  Понятно, почему они так поступили – просто разделили девчонок.  Верка ее игнорировала, а вот младшие девчонки поддались ее чарам и сами стали ей подражать (особенно, Ксюха).  А Верке все равно.  У нее есть Слава, и все остальное ее не волнует.  Но ведь так же нельзя!  Еще неизвестно, а вдруг Мырзя успела перепихнуться и со Славкой?  И Игорь это узнает?..  Тут смертоубийство будет.  А что с парней взять?  Все они одинаковы.  В декабре прошлого года – когда они были еще в десятом классе, а Маша еще не была сиротой – неделю в их классе обучалась настоящая мулатка – ее мама когда-то работала переводчицей еще в советском представительстве в ООН в Нью-Йорке.  Ее потом перевели в другую школу, но эта неделя была поистине ужасной: все парни – девять человек – во главе с главным сексуально озабоченным класса – Славой – только вокруг нее и вились, провожали ее до дому, набивались в гости, снимались с нею на мобильник, давали ей списывать – она не шибко умная оказалась; Петя даже стихи ей написал и перевел на английский, причем с ошибками, и она смеялась и их исправляла.  И только о ней и было разговоров.  И она тоже не хотела водиться с девчонками, а спокойно принимала все ухаживания парней, как будто так и надо!  Только Витька Римский – он скинхед – заявил, что с черными не водится принципиально.  Остальные шесть девчонок класса, когда ее, наконец, забрали, только тогда и вздохнули спокойно.
   В общем, Маша критически переоценила свое поведение в последние месяцы и пришла к выводу, что Сергей ей совершенно не нужен: живет же Валька одна и ничего – проявила характер.  Правда, она лезбиянка, но что это меняет?
   Проснувшись и приведя себя в порядок – с неба все еще моросил дождик, но солнечные лучи дважды прорвались сквозь тучи и осветили опушку леса напротив пещеры – Маша заявила всем – и в первую очередь КиШу, что она хочет с ним развестись, расстаться.  Для Славы, который задумал сложную комбинацию, в результате которой Игорь должен был расстаться с Мырзей и взять себе Вальку, утреннее заявление Маши стало полной неожиданностью.  «Ну и дура психическая!  Неужели повторяется история с Димкой?» -- подумал он.  Но Сергей по прозвищу Король и Шут отнесся к этому очень спокойно и сразу сказал:
   --Да ну тебя, Машка, к черту!  Надоела ты мне тоже.  У меня девчонки были классные, не такие как ты.
   --Все, развод на полкровати! – хихикнул Вадик.
   Петя, отмечавший острым камнем на мягкой стене текущее число, написал рядом с ним: «Развелись Маша и Сергей».  Сергей и Маша разворошили свое общее ложе и переложили каждый свою часть в разные концы пещеры.  Так буднично разошлись те, кто только благодаря друг другу стали мужчиной и женщиной.
   Расставание Маши и КиШа создало для Славы дополнительную проблему: в их племени оказывалось уже трое свободных людей – целое поле для возможных конфликтов и домогательств. Стройная система, которую он создал в самом начале своего правления, разлагалась на глазах.  А если Мара последует примеру Маши, да еще и попробует вернуть себе Игоря, к которому по прежнему не скрывала симпатии и часто ее демонстрировала назло Вадику?  Но если свести Машу с Игорем, то тогда Мырзя может быть свободна…  «А х…й с ними всеми!» -- Слава подумал, что никогда не урегулирует все конфликты, все обиды, симпатии, антипатии, желания. Он устал от власти, от постоянного понукания и побуждения.  В Большом Мире вожаку какой-нибудь компании было не в пример легче – там люди все-таки хоть когда-то расходились по домам, а тут он нес ответственность за все – даже следил, где Вадик справляет нужду – вот уж этого только ему не хватало для счастья в личной жизни!
   Идею провести новую жеребьевку «мальчик-девочка» Слава тут же отверг.  Во-первых, он ни за что не расстанется с Веркой (хмурой, раздражительной, неласковой, но такой любимой и привычной, что он не находил себе места, если она там – в Большом Мире – хоть раз в день не присылала ему хотя бы смс-ку), причем, эта мысль вполне уживалась у него с желанием овладеть Мырзей, раз уж она так этого желает.  Во-вторых, Петя никогда не расстанется с Ксюшей (а ведь его и посадить могут, между нами мальчиками), да и Ксюша – с ним (достаточно посмотреть, как она доверчиво прижимается к нему, сидя рядом; так вот в обнимку и будут ехать в вагоне метро, а весь вагон будет смотреть на них с завистью).  Да и во время первой жеребьевки Слава откровенно мухлевал: запутал парней с количеством бумажек с именами девчонок, ведь там не было бумажки с именем «Вера», а когда Дима последним тянул жребий, он видел, что бумажка только одна, но ничего не сказал.  Просто не понял, наверное.  Нет.
   Диму они после того, как его изгнали, ни разу не видели и даже не заметили следов его пребывания на острове.  Но специально искать его ни у кого желания не возникло.  Да и дождь шел всю неделю.
На берегу по-прежнему находили иногда выброшенные океаном отдельные предметы цивилизации – иногда совершенно ненужные и бессмысленные, но новых лодок с топорами, магнитофонами и мертвыми владельцами всего этого больше не приплывало.  Петя даже подумал, что если над островом на большой высоте летают самолеты, могли бы что-то выбросить, и это что-то упало бы на остров.  Но прикинул, что с высоты в десять тысяч метров от самой прочной вещи ничего уже не останется, даже от батареек – а вдруг нужного фасона! – да и если выкинут, то уже использованные.
   Дети познали скуку экваториальных стран, неизбежную в периоды дождей.  Спасала пещера.  Сюда не заливал дождь, и здесь почти не слышны были крики колониальных птиц.  Целыми днями они сидели вокруг очага и трепались обо всем, что приходило в голову: прикалывались друг над другом, рассказывали анекдоты, ржали, лишь изредка кто-то выходил в сторону отхожего места.  Попытка сделать из одинаковых листьев игральные карты провалилась: они быстро научились узнавать карту по рисунку листа на обратной стороне, и Игорь это первым заметил.  Он играл по особенному: вычислял в уме, какие карты кто взял, какие уже вышли, какие еще могут быть в колоде (сказывался математический склад ума).  Он почти всегда выигрывал, особенно, когда играли пара на пару – а он в паре с Мырзей: выиграют партию и стукнут друг друга наискось сидящих кулаком об кулак.  Петя же – как и полагается стопроцентному гуманитарию – играл нахраписто, авантюрно, карт не жалел и руководствовался принципом: чем больше карт через меня прошло, тем лучше.  Но когда оказалось, что карты узнаваемы по деталям сетки сосудов на изнанке листа, их забросили.  А Петя отметил на белой стене очередной день – 27 октября и заметил:
   --А ведь уже конец первой четверти, -- его менталитет, годами натренированный циклически, начал проявлять аллергическую обеспокоенность – обычно в это время идут первые крупные контрольные и проверочные работы.
   --Нет, Ботан, тебя надо сейчас заставить учиться.  Насильно.  Знаешь: такой садо-мазо процесс – так, чтоб прочувствовал до конца, -- Слава натачивал топор о специально принесенный им камень и вообще ничего не думал о физике с литературой.
   --А нам… зачтут? – Петя, наверное, в первый раз подумал о Большом Мире не как о своей уютной комнате, которая, когда он вернется, покажется ему маленькой и незнакомой – так всегда бывает, когда возвращаешься с юга: он будет лежать на софе и читать – он ведь уже два, даже больше, месяца ничего не читал, а Ксюша будет сидеть за компьютером и играть в какую-нибудь игру или рисовать в Painte, а о том, что надо же будет вернуться в школу – к каждодневной учебе, заданным на дом урокам (впрочем, Петя их почти никогда не делал), уже забывающимся одноклассникам – и как это все будет?
   --Ну, знаешь!..  По географии-то точно всем нам надо поставить пятерку с пятью плюсами – уж ее мы сдали на совесть.  
   --И по ОБЖ тоже! – подсказал КиШ.
   --Точно!
   --А у нас там уже снега лежат наверно, -- Маша в большой раковине с водой пыталась вымыть закопченные на огне раковины поменьше.  Мара помогала ей.
   --Не обязательно.
   --Очень может быть, -- Петя закончил выгравировку на стене даты и сел рядом с ними. – Когда мне покупали компьютер – это было в 2002 году девятнадцатого октября.  Хорошо помню – тогда уже сугробы лежали.
   Засыпая в тот день, Петя не придумал, как его обозвать – День, Когда Ничего не Случилось, наверное, но под утро они проснулись от некого колебания, достаточно слабого, но разбудившего почти всех.
   --Что там такое? – КиШ поднялся и хотел идти к выходу, но тут толчок повторился вновь, причем сильнее первого.
   Слава сначала ничего не понял; Верка еще спала, где-то за пределами пещеры светало, но тут его пронзила мысль!
   --Землетрясение!!!  Быстро все из пещеры!
   Дети вскакивали и выбегали.  Кто-то не успел одеться и даже захватить одежду, но Петя успел надеть очки, одной рукой схватил Ксюшу, а второй – магнитофон, и помчался к выходу.  Выскочил, перецепился через им же самим установленный камень – чтоб никто не упал в расселину, упал на живот и ударился подбородком о другой камень, но не сильно – зубы целы.  Игорь успел захватить с собой кинжал, но выскочил без трусов, а Слава выгонял последних детей – Вадика пришлось растолкать, он сладко спал в дальнем углу пещеры.
   Они вырвались из закоулков ущелья, ведущего в пещеру, и добрались до небольшой ровной площадки на склоне скалы, а Слава на полдороги недосчитался Юды и Эндрю и, размахивая своим атрибутом власти, повернул к пещере.  В отсветах гаснущего очага и предрассветных сумерках он заметил, что они еще в пещере и приличия ради одеваются:
   --Быстро сюда!!!  Мать вашу!!!  Все рухнет сейчас, н…й! – Слава все-таки ударил ручкой топора пробежавшего мимо него Эндрю.
   Толчки не повторялись.  Восток красиво заалел, и тут только они заметили, что дождя уже нет, и небо почти все очистилось – только кое-где перистые облака – значит, дождя еще долго не будет.  
   --Сходить, принести вещи? – Игорь передал крис Пете.  Они с Мырзей выскочили первыми – в чем мать родила.
   --Нет!!! – Слава вновь угрожающе подался к нему. – Надо ждать.  Будут новые толчки.
   Но новых толчков не было.  Они сидели лицом к ярко-розовой, местами желтоватого оттенка заре, выступавшей из-за скал.  Ксюша опять чихала.  Все зевали.  Девчонки обматывали ноги листьями, чтоб не поранить при ходьбе.  Прошло довольно много времени.  Тут Петя, который пошел к берегу умыться в набегающих волнах, прибежал с громкими возгласами:
   --Сюда!  Сюда!  Смотрите!
   Дети бросились за ним и вскоре выбежали на пляж у подножия Птичьих Скал – на том месте, где они еще в первый раз собирали яйца чаек.  Птицы, потревоженные землетрясением, еще вились над скалами и громко орали.  Гнезд на самом берегу стало гораздо меньше – то ли они распугали, то ли сезон гнездования заканчивался.  Не то чтобы безветрие, но и ветра сильного не было.  Дети сначала даже не поняли, в чем дело, но Петя подсказал:
   --Вода уходит.
   Они и раньше видели отливы, но здесь их амплитуды были очень невелики – вода отступала на два-три метра, и они иногда собирали на обнажившемся дне раковины и водоросли, еще когда жили в лагере на другом конце острова.  Но тут вода убежала метров на десять, а беспокойство птиц усилилось.  Солнце уже выглянуло, когда Слава и Игорь – самые дальнозоркие – заметили сплошную темно-синюю полосу на востоке.  Она со скоростью гоночного автомобиля приближалась.
   «Цунами!  Бежать!  Б…ь!» - заметались Славины мысли.  Он вспомнил о площадке, с которой они еще в первый раз с Петькой обозревали эту часть острова и моря, на скале, и быстро повел всех туда, но со стороны леса, где не надо было карабкаться по скале, а шел более-менее доступный подъем.  И они вновь увидели море с высоты десятиэтажного дома.  Отсюда было видно, что волн цунами несколько, все они идут друг за другой с небольшими интервалами, а первая не слишком велика – может, метра три-четыре в высоту (обычные буруны здесь доходили до полутора метров, и дети полюбили бегать в мелких коридорах между ними, а потом вздыматься на высокой и мощной волне по направлению к берегу), но зато от горизонта до горизонта.  До нее уже оставалось полмили, не больше.  Ветер усиливался: видимо, подземные подвижки всколыхнули не только водную, но и воздушную стихию.  Петя вспомнил кадры трехлетней давности – цунами в Азии (он видел их по TV-tunery; только-только поставили на компьютер, и даже кадры сохранил на жестком диске).  Минута, и волна захлестнула пляж.  Новые тучи птиц поднялись в воздух.  Там, где они стояли десять минут назад, волны сдвинули пару крупных камней черного цвета.  В затылок первой волне ударила вторая, но гораздо слабее.  Вода грозила прорваться в расселины и проходы между скалами, но отхлынула, унося с собой птичьи гнезда, ветки и небольшие камни.  Солнце уже почти вышло из-за горизонта, и ярко-синие воды океана красиво блестели в его лучах.  Слава – как юный бог этого утра – стоял на самом краю почти отвесной скалы и смотрел на восток.


XVII

   Слава и Петя подходили вдоль Южного Берега к их бывшему лагерю.  Позади был Большой Совет, на котором все девчонки дружно (и когда только сговорились?) заявили, что в пещеру они больше не вернутся.  Особенно Машка разошлась: не пойду и все!  Обрушится, и погибнем все.  Она даже сказала, что лучше будет спать под дождем, чем там.  И другие девчонки ее единодушно поддержали.  Даже Юда.  Игорь и Петя сходили в пещеру, осмотрели ее: действительно кое-где обозначились трещины, но не такие, чтобы свод обрушился.  Хотя, да, пещера как раз была под самой высокой скалой – той, с которой они смотрели на цунами.  Так что, если свод обрушится и хотя бы замурует только выход, откопаться будет почти невозможно.  Безоблачное небо, с которого как обычно жарило солнце (даже еще жарче, чем в августе, ибо наступало лето южного полушария, и солнце стояло почти в зените), тоже оказалось на стороне девчонок: они показывали на него и говорили, что период дождей уже кончился, а если и не кончился, то парни же не безрукие – пусть нарубят крепких стволов и сделают хороший навес.  И т.д. и т.п.  Парни тоже колебались, да и самому Славе ничуть не хотелось каждый раз засыпать с мыслью, что он уже не проснется под глыбами скальной породы.  Пришлось забрать все вещи из пещеры и временно расположиться на пляже под Птичьими Скалами, где еще журчала в песочных руслах весенними ручейками вода схлынувшей цунами.  Позавтракали птичьими яйцами и бананами, а потом Петя и Слава отправились осмотреть, в каком состоянии после недельного дождя их лагерь.  Петя опять выбился из календаря, но отложил это дело до нового обустройства и прослушки радио.
   Петя думал, что уже по всем параметрам их пора бы и находить спасателям: они уже вдоволь насытились тропическим островом, практически износили одежду и едва не погибли в волнах цунами.  Слава, чьи мысли, видимо, блуждали в том же направлении, неожиданно спросил его:
   --Ботан, а тебе не кажется, что тебя посадят?
   --За что? – Петя совсем не уловил, о чем речь.
   --За Ксюшу.
   --А… э…, -- Петя даже стал озираться, не пришли ли уже за ним. – А вас всех?
   --А нас-то за что?  Мы тут уже все перетрахались, но твоя ситуация х…е всех.
   --Почему?!
--Ну, смотри: я с Веркой, но нам шестнадцать лет, и мои родаки, и ее мама – не против.  Игорь с Мырзей, но ему шестнадцать, а ей – пятнадцать.  Все в порядке.  Маша была с КиШем, но КиШу уже четырнадцать – тоже не придерешься.  Вот Кузю бы н…и за Юду, но он вовремя коньки откинул.  Впрочем, и ему не было шестнадцати…
--А Эндрю?
--Вот это х/з – я не знаю, какие там у них в Англии законы.  Тем более мы так уже з…ь с Англией, что они своего нам не выдадут.  Но тебе это не поможет.  Этому придурку Вадику и Маре опять по двенадцать – ровесники типа, ему н…т родители и все!  А ты – шестнадцатилетний.  А Ксюше – только двенадцать.  Смекаешь?
--Б…ь! – Петя, наверное, первый раз в жизни выразился в этом духе.  Вот так – живешь себе, ничего плохого не делаешь, и вдруг ты – преступник… -- Б…ь!  Гомосекам можно, а мне нет!
--Смотря каким гомосекам!  Хэ-хэ…
--Ты не стебешься?
--Какое там?!  Точно.  Не веришь мне, спроси у Мента: он специалист.  Ну,.. мы все, конечно, можем сказать, что ты ее и пальцем не трогал.  А так – цветочки собирали вместе.  Ха-ха!!!  Только если ее мамаша ее проверит – вот тогда тебе будет п…ц!
«Но этого же не может быть!  Мы любим друг друга!  И вообще!» -- Пете вспомнилась одна его знакомая девчонка, которая ему рассказывала, как на даче летом к ним примчались родаки двух несовершеннолетних девчонок и начали орать, что ее брат их совратил; но ее родаки нормальные – посмеялись, и тем дело кончилось.  Широкий и яркий веер его мечтаний о том, как они будут с Ксюшей любить друг друга в Большом Мире, сложился и стал остроконечно-колючим, как статья уголовного кодекса.  Но для понту Петя, которого никогда не покидала чудовищная самоуверенность, которая так раздражает в детях некоторых преподавателей, все же сказал:
--Ну, тогда мы остаемся здесь.  Скажете спасателям, что мы тоже погибли.  Утонули, когда ты сказал мне, что меня посадят.  Ушли из жизни в знак протеста против таких дебильных законов, что какой-то гомосек может ко мне приставать, раз мне шестнадцать, а я не имею права любить двенадцатилетнюю девочку…
Тут они увидели свой лагерь.  На первый взгляд – все узнаваемо: розовый Камень Совета, пальмы, кострища, размытые водой, черные камни вдоль ручья.  Ручей вышел из берегов и уже не журчал, а гремел, кое-где сдвигая камни.  Но постройка, над которой они трудились целую неделю, как-то странно разломана.  Сначала Петя и Слава решили, что это от урагана (хотя, вроде не было никаких сильных ураганов за это время), но потом стало ясно: тут кто-то похозяйничал – бамбуковые стволы, служившие частоколом стен, повалены и разломаны, один из опорных столбов выдернут из песка (а ведь они специально зарывали на одну треть – на целый метр, так что даже сильный ветер не мог его оттуда выдернуть) и разломан о Камень (кто-то сверху прыгнул на прислоненный к камню столб и переломил его силой тяжести всего тела).  Пальмовые листья сброшены с крыш, а поперечные балки кое-где сорваны и разломаны.
--Это Димка, гад! – Слава не находил себе места от охватившей его ярости. – Это он, чмо болотное!  Поймаю – убью.
--Отомстил нам.  Может, зря его прогнали?  Дали бы ему просто п…ы и все?
--Вот где он?!
Тут Петя нашел забытый ими пустой кокосовый орех, который служил им волейбольным мячом под сияющим солнцем их первых дней на острове.  Он взглянул в сторону, где раньше стоял Календарный Столб (который пришлось порубить на части и заложить расселину напротив входа в пещеру), и обомлел:
--Славка!  Лодки нет!
Лодки, которую они неделю назад вытащили на берег и перевернули на бок (вверх днищем не получалось, потому что мешал острый загнутый кверху нос), чтобы ее не мочили дожди, действительно, не было.  Исчезла бесследно.  Даже следов на песке, если ее куда и тащили, не было; впрочем, их должен был размыть первый же дождь.
--Уплыл?..
--Точно!  Уплыл, ё…й карась!  И как он ее дотащил, б…ь, до воды?  Мы впятером ее вытаскивали…  А он?..
--А может, просто сбросил в воду?..  И уплыла.
--Так!  Найдем и… убьем  п…а!  Это же надо?!
--Ну, закомплексовал парень: у нас у всех девчонки, а у него нет…
--Ну, а мы-то в чем перед ним виноваты?!.  Мне что? ему Верку подарить?  От чмо!  Ладно, пойдем, приведем остальных.  Тут ремонта до х…я!  Надо хоть что-то до вечера сегодня сделать.  Дождь…
--Не-а, не будет. С таких облаков.
Солнце, действительно, светило ясно и горячо – как в первые дни их пребывания на острове.  Лишь кое-где на огромной высоте висели перистые облака.  Сырость дождливого периода исчезла, и песок уже достаточно подсох.  Лишь на опушке леса кое-где еще виднелись лужи, вытекающие ручейками в океан.
По дороге Петя думал о Диме, о его озлобленности на всех – за что?  Ну, уходили от Пети девчонки – иногда даже к близким друзьям, ну и что?  Да, он страдал, жизнь казалась пустой и никчемной, но новый день звал его, и новые приятные знакомства притупляли боль прежних разлук.  Каждая новая девчонка оказывалась неизменно лучше, чем предыдущие.  Это ведь если посчитать только неудачи и тяжкие поражения – так точно можно повеситься.  А с другой стороны – сколько прекрасных дней было в жизни, сколько удач.  Вот, например, еще в девятом классе в сентябре Петя написал длинное и красивое любовное письмо своей однокласснице – Таньке, но она отвергла его, и привела главный довод: «А что я Андрею скажу?»  И он однажды в те дни шел грустный, как туча, от друга – тот показал ему свою шикарную коллекцию моделек автомобилей, и даже целый стеллаж в коридоре ему папа под это дело устроил – а во дворе детского садика с ним столкнулись три девчонки – одна его бывшая одноклассница, которая ушла в другую школу, и две другие, которых он не знал (одна – будучи пьяной – тут же начала вешаться ему на шею).  Но Ленка – она была явно в курсе его личной жизни – его спросила: «Ты, Мухин, что это Таньке звонил – говорил: я тебя люблю, пойдем в кино?»  Петя ей что-то ответил.  Она: «Да не беспокойся, Мухин, все будет хорошо».

[Владимир Владимирович]

А Слава думал почти на ту же самую тему: «Нет, бывает, конечно, непруха в этом плане.  Но так…»  Он вспомнил, как однажды ремонтировали кабинет истории, и их оба десятых класса – А и Б – под предводительством историка перешли в актовый зал, и историк демонстрировал им какие-то слайды, а Слава (Веры тогда неделю не было – она грипповала) все старался привлечь внимание ученицы из параллельного класса Катьки Васильевой – красивой, стройной, темноволосой, с хвостом.  Она его игнорировала.  Так Слава в конце урока залез на сцену и стал извиваться всем телом, как танцовщица в стрип-баре.  Катя смотрела-смотрела на него и не выдержала: «О!  Вот как!  Мы тут всей семьей недавно в сауну ходили, и там точно также у столба танцевали девчонки, как Славка».  Историк рассмеялся и заметил: «Да, я тоже именно об этом подумал».  Катя (красуясь): «А я потом сама так танцевала».  И кто помнит сейчас его черно-зеленое отчаянье?
--Да, Ботан, все хотел тебя спросить: а где здесь настоящие кораллы?
--А кстати… я нигде не видел, ни в океане вокруг, ни у острова.  Коралловый риф, на который мы сели – это да, но живых кораллов здесь нет.  Я читал, что сейчас кораллы гибнут от загрязнения Мирового океана.


XVIII

Дети опять трудились над караван-сараем.  Срубили пару деревьев (теперь Слава выбирал тонкие стволы – как раз под размер необходимых столбов и балок), восстановили покосившееся строение, девчонки нарвали пальмовых листьев, сделали более прочный потолок – для непромокаемости его покрыли большими, будто вощеными, листьями, которыми у пещеры девчонки оборачивали ноги, опять укрепили камнями фундамент.  Петя вновь установил Календарный Столб.  Развели костер.  К вечеру лагерь снова обрел жилой вид.  Поймали двух черепах и много рыбы, которую повесили вялиться на солнце.  Дождя не было, и лишь несколько фиолетовых облаков плыли на розовом фоне заката.
За ужином опять лежали на пальмовых подстилках у костра.  Магнитофон включили на небольшую громкость: какие-то спокойные мелодии (может даже что-то китайско-буддийское).  На Большом Совете решали, что делать с Димкой.  Большинство стояло за то, чтобы его поймать и наказать.  Машка, правда, единственная предложила его простить и вернуть в сообщество.
--Маш, -- Петя развел руками, -- и что это изменит?  Все равно Валька ему не даст – не будем же мы ее заставлять и насиловать?  Или ты будешь с ним вместо КиШа?
Маша поморщилась и отвернулась.  Но тут свое слово сказал Слава:
--Меня волнует, куда этот д…б дел нашу лодку?  Без фотика прожить можно, а вот лодка была реальным шансом, -- Слава уже забыл, что раньше так ничуть не думал, и теперь цеплялся за эту мысль, будто сам собирался отчалить на утлой и дырявой лодке, как только кончится сезон дождей.
--А может, он не уплывал, а просто спрятал лодку? – предположил Игорь.
Петя пожал плечами:
--Где тут спрятать?  Южный берег весь мы видели, когда ходили к лагерю и обратно.  На Северном берегу тоже не спрячешь.  Надо или вытаскивать лодку на берег и прятать в зарослях, или затопить в воде, набросав камней туда.
--Ладно, завтра сходим – посмотрим, -- Слава зевнул.
А Сергей по прозвищу Король и Шут ничуть не грустил о Маше, даже наоборот – подумал, что зря все это было, и все чаще вспоминал свою одиннадцатилетнюю подружку в Москве: как она там?  Ему даже показалось, что он вспомнил одну из мелодий Короля и Шута – из композиции «Генрих и Смерть» - из припева, которой можно было бы изобразить эту девочку.  А пока он стал присматриваться к Вале.  И нельзя сказать, что Вале это было неприятно.

На следующий день Петя остался на хозяйстве в лагере, а все остальные мальчишки (не исключая и Эндрю) отправились на поиски Димы.  Игорь и Слава сошлись во мнении, что Димка, если он все еще на острове, может прятаться где-нибудь на Северном Берегу.  Они вначале прошли весь Северный Берег по пляжу, а потом углубились в джунгли, идя в обратном направлении.  В этой части леса они находили огромные цветы – размером до метра, которые буйно разрослись после ливней.  Славе казалось, что он попал в сад какого-то великана, настолько это было необычно.  Он сорвал один такой цветок для Веры.  По дороге насобирали плодов хлебного дерева и поймали небольшую черепаху с высоким круглым панцирем – впервые они встретили на острове такую черепаху, которая более соответствовала расхожему образу – до того все черепахи были с плоскими панцирями и ластами вместо ног.  Никаких следов лодки по побережью найдено не было.  Уже вечером они наткнулись в лесу близ северного горла седловины, где протекал довольно крупный ручей, на большое дерево с огромным дуплом.  Здесь нашли много банановой кожуры, апельсиновых корок и забытый кем-то ананас.  Но все отходы были оставлены несколько дней назад, и ничто не указывало на то, что Дима – если это он здесь жил – был здесь накануне.
--Уплыл, -- произнес Слава то, что пришло в голову всем.
--А не прячется ли он от нас где-нибудь еще? – Игорь взял ананас и стал его чистить от листьев.
--В пещерах?  Поищем там?
--Зря его прогнали…
--А что я должен был, по-твоему, делать!??  Эта б…ь высказался сам.  Он это сделал специально, и если б Петька не хватился, так бы и забылось.  А потом что-то еще!  Он мог, н…й, нам во сне горло перерезать!
--Однако не перерезал, -- спокойно ответил Игорь.
--Ну… ищи его сам, если хочешь…  А меня эта с…а вообще не волнует.  Лодку он увел, или сам на ней с…л, разрушил лагерь.  Нашел бы – убил п…а.
--Что ты его родакам скажешь?
--Вот это, н…й, и скажу!  Все люди – как люди.  Все мы тут выжили только потому, что помогали друг другу, и никто ничего не тырил.  Мы с тобой п…ь, но не так и не за это.  Я даже тебя насчет Мырзи предупредил – я тебе доверяю, ты – мне.  А он…
--Все равно – зря.  От…ь его надо было, конечно, но не так…
Чтобы сменить тему разговора Слава пошел на хитрость:
--Я тебе еще не сказал кое-чего…  Тебя Мара снова хочет.
Игорь развел руками:
--Что я буду с этой малолеткой делать?  Это Ботан завел себе малолетку, и обое рады по уши.
Вадик в это время залез в дупло и не слышал их разговора.  Но никаких личных вещей Димы он там не нашел – Слава выгнал его в одних трусах, даже без обмоток для ног.  Слава умело закинул удочку – это было частью его большого хитроумного плана по разводу Игоря и Мырзи.  Решили, в конце концов, идти к лагерю.  По дороге опять насобирали плодов дуриана и бананов.  Мальчишки несколько раз очищали ноги от пиявок.  В общем, Димы так и не нашли.

А в это время в лагере Петя, запуганный Славой, пришел к отчаянному решению – ни за что не расставаться с Ксюшей.  Он сам вырос в своих глазах до размеров некого романтического героя, вступившего в единоборство со всеми – Правительством, Государственной Думой, МВД, Прокуратурой, Судом, Старыми Девами – Опорой Нравственности, которых вообще нельзя и на сто метров подпускать к школе, - и все эти драконы ополчились на Петю, держащего в своих объятьях маленькую доверчивую Ксюшу.  А вот Президент Петю бы отлично понял.  Пошутил бы в своей обычной манере и понял бы.  «В конечном счете, -- убеждал себя Петя, -- я действую в рамках президентской программы повышения рождаемости.  Вот!»  Петя вспоминал, когда же он вообще первый раз видел Ксюшу.  Это было еще в феврале или январе: их шестой А класс шел в столовую, и Вадик Перельманов или какой-то другой парень вроде него ловким движением – ударом под каблук – разул левую ногу своей одноклассницы – она чуть не упала – и тут же другим ловким движением скинул с нее и второй босоножек, оттолкнул ее, а сам отфутболил их в сторону и влез в них своими кроссовками; девочка – в стандартной школьной форме (в их гимназии носили форму, но Петя недолюбливал свой темно-вишневый пиджак), а ножки – в бежево-серых колготках, – с двумя хвостиками возле ушей крикнула ему обиженным тоном, накопылив губу: «Дурак!  Лечиться надо!» и с некоторым трудом освободила свои босоножки, взяла их в руки и зашла так в столовую; это и была Ксюша.  И сейчас Петя смотрел на девочку, которая в профиль к нему чистила поджаренного краба, и не мог насмотреться на ее два хвостика и тонкую шею, и загорелые ноги (некоторые из детей уже напоминали оттенком кожи каких-нибудь полинезийцев, так что если какая-нибудь научная экспедиция, высадившись на острове, случайно их обнаружит, им еще придется доказывать свое белое происхождение: на первый взгляд это будет вовсе неочевидно), и волосы у нее упорно оставались черного цвета, в то время как остальные девчонки полиняли.

Вечером жарили хлебные плоды на костре, смотрели на красивый закат и разговаривали:
--Если он уплыл, на что он вообще надеялся? – Петя разломил свой плод на две части и вторую половину протянул Ксюше.
--Да лодка дырявая, -- Слава размышлял, подопря голову рукой. – Мы бы ее, конечно, могли отремонтировать, но для этого надо до хрена смолы и клинья – заделывать.  А он на такой не проплывет и нескольких миль.
--Ну, тогда бы он потонул еще до рифа и вернулся сюда, -- предположил Игорь.
--Если он спустил по течению, тогда – нет.  Его быстро понесет.  До того рифа, на который мы п…ь, доплыть может.  А дальше…
--И что ты теперь собираешься делать? – Маша совершенно серьезно смотрела на Славу.  Слава не любил таких женских взглядов – они давили, лишали уверенности, будто ты что-то выучил, но все забыл, а отвечать надо; таким взглядом смотрит женщина, для которой любой мужчина – потенциальный враг.  Но у него уже давно был готов ответ:
--Есть еще один выход.  Тут бывают перелетные птицы.  Поймаем, присобачим к лапе мешочек с запиской…
--Да, еще бумага есть, -- закивал Петя (и как это ему самому не пришло в голову?! именно так спаслись майнридовские герои в «Охотниках за растениями»).
По правде, Слава еще не знал, что за перелетные птицы, как их ловить и т.д., но прикинул, что придумать все это – пара пустяков, а главное избавиться от гнетущего чувства, что они обречены жить здесь до самой смерти, и исчезнут один за другим, растворятся в одном из солнечных дней, и на песке исчезнут их следы, и все снова будет по-прежнему – необитаемый остров почти в центре Индийского океана.
--Сколько мы тут уже сидим? – спросила Вера.
--Месяца три, -- Петя промыл водой из раковины замурзаную едой мордочку Ксюши, а она сама протирала рукой глаза.
--Ты что?! – Верка всплеснула руками. – Ты понимаешь, что ты говоришь?!  Это значит…  что уже ноябрь!
--Да, -- невесело кивнул Петя.
--Мальчишки, -- тон Веры был совсем иным, чем у Маши, она едва не плакала, -- ну, делайте вы хоть что-нибудь! – в последнее время она испытывала внутри себя какие-то необычные ощущения, но приписывала это плохому пищеварению, к тому же ей иногда до смерти хотелось съесть соленый огурец.  Она все чаще с тоской вспоминала свою уютную комнатку с толстым пушистым ковром, компьютерным столом, книжным шкафом с ее детской улыбающейся фотографией за стеклом, подставкой для мобильника в виде хрустальной руки на столе, множеством наклеек и плакатов на стенах, где прямо на обоях она записывала телефоны друзей и подруг, и среди всего прочего было написано фломастером: «18 февраля 2005 года родился братик.  3,5 кг».
--Что я должен делать, н…й!? – Слава почти закричал на нее.
--Все!  Забили!  Хватит с нас Димки, -- Петя подался вперед. – Завтра пойдем ловить птиц.
Только одна Мырзя не теряла присутствия духа.  В Москве ее не ждало ничего, кроме очередных скандалов с матерью, и она уже подумывала, не сбежать ли из дому к знакомому ди-джею – взрослому мужику тридцати лет с красивой черной бородкой, который влюбился в нее с первого взгляда (во всяком случае, он так утверждал), каждый день присылал по дюжине смс-ок и однажды с визгом катал на кабриолете по ночному городу (он, конечно, врал, что это его кабриолет, но все равно было классно!)  Странное дело: вся школа знала о Мырзе, о ее похождениях, но все – даже учителя (за исключением двух старых маразматичек, одна из которых, к несчастью, была завучем по воспитательной работе – до тех пор, пока в их гимназию не пришла работать Петькина тетя) начиная с директора, не скрывали своей симпатии к ней – первой красавице школы!  И даже в круиз она попала потому, что географ поставил ей совершенно незаслуженную пятерку – еще за первое полугодие, а потом послал на олимпиаду.


XIX

   Петя проснулся с тяжелым чувством.  Он впервые осознал, что их преподавателя географии – Дмитрия Дмитриевича нет в живых.  Петя до сих пор держал это знание где-то в дальнем уголке мозга: у них у самих было слишком много приключений, борьбы за существование, черных дней и прекрасных ночей, так что на другое эмоций почти не хватало.  Но реакция рано или поздно должна была наступить.  Петя вспомнил, как однажды в гимназическом кафе (там кормили за деньги, и обычно там все время торчали прогульщики из старших классов и свободные от уроков преподаватели) историк рассказывал географу политический анекдот: «Охранник метрополитена забил до смерти бездомную собаку по кличке Рыжик на станции "Коньково".  Что бы это значило?  Ммм?..  Убрали киллера по делу Политковской!..»  Географ очень смеялся.  Петя, конечно, успокаивал себя мыслью, что они тоже, по всей видимости, уже считаются погибшими, искал аналогию в мировой литературе и находил ее у Марка Твена в «Томе Сойере» - там тоже убежавших из дому американских мальчиков (ровесников Льва Толстого, живших во времена действия гоголевских «Мертвых душ») сочли погибшими и готовились уже отпевать…  Отпевание…  Когда Петя думал о религии, у него появлялся устойчивый видеоряд: пасхальное богослужение в Храме Христа-Спасителя, сверкающее золото и драгоценности, здоровые парни – просто качки, кровь с молоком! – сопровождающие патриарха (интересно, чтобы работать там, надо, наверное, иметь весьма развитую мускулатуру), говорящий нараспев (так и не говорят-то сейчас) патриарх.  Однажды историк (он вел у них еще и Обществознание), потрясенный сугубым незнанием учащихся (одна из учениц на его вопрос: назовите мировые религии, стала перечислять: христианство, мусульмане, католицизм), долго объяснял им структуру и верования различных религий, чертил на доске схемы, давал на запись под диктовку цифры их численности.  Из этого долгого и довольно путаного рассказа Петя вынес самое главное, как ему показалось: религии расходились друг с другом почти во всем, но вполне допускали существование неправильных точек зрения, во всяком случае, никак с ними не боролись. «Это все равно, -- думал Петя, -- как если бы я на геометрии сказал бы, что сумма углов треугольника равно семидесяти восьми градусам, а когда математичка спросит, с чего это я взял, я скажу, что в это верю, и ей возразить на это нечего!»  В энциклопедиях, которые с детства Петя читал запоем, этот вопрос как-то обходился стороной: дескать, вот такие существуют религии, а выводы делайте сами.
   Но надо было приступать к работе.  После завтрака Петя сделал приспособление для ловли птиц: соединил по центру две веревки, а к четырем концам привязал по небольшому камню – кажется, это называется боллас и используется индейцами Южной Америки для ловли страусов.

   Из затеи поймать перелетную птицу и доверить ей весточку в Большой Мир ничего не получилось.  Ни Петя, ни кто-нибудь другой в принципе не знал, какие птицы здесь перелетные, и куда они летят.  Вроде бы таковыми должны были стать гуси или аисты, но ни тех, ни других нигде не нашли.  Бродили по всему острову до самого вечера, проламывались через чащу, Петя один раз опять едва не взялся за ядовитую лиану, но вовремя отдернул руку.  Добыли двух попугаев, опять видели тех нелетающих птиц, но те быстро убежали и скрылись в густых зарослях.  Однако, никаких знакомых перелетных птиц не нашли.  Петя уже к середине дня понял свою главную ошибку: майнридовские герои использовали не просто птиц, а конкретных птиц, живших в Калькуттском королевском ботаническом саду.  Но, допустим, они поймают птицу, привяжут к ней мешочек с запиской, отпустят на волю – какова вероятность, что письмо вообще кто-нибудь прочтет, что птица не погибнет, не станет жертвой хищника, что тот, кто случайно прочтет письмо, вообще будет что-нибудь предпринимать, а не выкинет его?  Петя даже поделился своими соображениями со Славой, но тот упрямо продолжал поиски, пока Петя не предложил ему:
   --Давай скажем девчонкам, что мы поймали и отослали письмо.
   --Зачем?  Чтобы они не ревели?..  Ты, Ботан, лучше скажи, что мы будем делать, если не поймаем ни одного ё…о аиста или журавля? – Слава после совершенно бесцельно потраченного дня был очень не в духе, и едва за что-то не отдубасил Сергея.
   --Построить плот.  Большой.  Катамаран.  Из двух частей, соединенных между собой.  Он не потонет.
   --А где мы возьмем гвозди или веревки?  Их же соединять надо.  И какого размера?..
   --Другого выхода нет…
   --Б…ь! – Слава рубанул топором по стволу первого попавшегося навстречу дерева.  Он вспомнил, как в один из первых дней ради прикола сказал Петьке: «Мы здесь навсегда».  Неужели накаркал?..
   --Ты знаешь что…, -- Петя еще раз мысленно проверил гипотезу и решился высказать ее. – Люди бывают здесь, но очень редко.
   --Почему?
   --Это необычный остров.
   --Не понял…
   --Это не атолл, и не вулканический остров.  Во всяком случае, здесь нет ни одного действующего вулкана.
   --А землетрясение?
   --Это неважно.  Такие здесь бывают часто.  Три года назад Суматра сместилась на семьдесят метров, и цунами разошлось по всему океану.  Вот что я думаю!  Это остров, сложенный ультраосновными породами, теми, которые слагают океаническое дно.
   --Базальт?
   --Да, мы тут ни разу не видели гранита.  Только базальт и белые скалы – вроде известняка.  Здесь разлом, который похож на срединно-океанический хребет, и на вершине одной из его подводных гор – наш остров.
   --Ну и что?
   --Таких островов мало.  На весь Индийский океан еще один – Отец Змей – в Красном море.  А значит, такими островами интересуются геологи.  Так что сюда обязательно приплывут люди.
   --Ну и когда? – спросил Сергей, который понял большую часть Петиных объяснений, но не мог уловить связи между уникальностью острова и прибытием геологов.
   --Не знаю, но это точно.
   --А были они уже тут?
   --Надо еще раз обыскать весь остров.  Если здесь была какая-нибудь геологоразведочная экспедиция, обязательно оставила следы.
   --Но ведь на берегу ничего нет.  Мы же обошли весь остров.
   --На берегу песок.  Скроет за год…
   --Так что?  Нам минимум год этих м…в ждать?
   --Х/з.

   Дети вернулись в лагерь почти затемно и рассказали девчонкам и оставшемуся с ними Игорю о «геологоразведочной гипотезе» Пети.  Верка пожала плечами и ушла к берегу океана, где долго бродила в одиночестве и смотрела на набегающие волны.  Даже идея Славы, предложившего все-таки построить большой плот типа катамарана, ее не убедила.  Слава, правда, предложил, чтобы плыли на нем только два-три парня, а остальные ждали бы их на острове.  Если катамаран подберет какое-нибудь судно или вообще кто-нибудь заметит, они укажут путь на остров и скоро вернутся с помощью.  А если погибнут, ну что ж…  Невеселый ужин кончился рано, и дети разошлись по своим клеткам.  И лишь Мырзя как всегда отличилась – заплела свои длинные русые волосы в две косички, и стала еще привлекательнее и неотразимее: это так шло к ее объемному личику со здоровыми полными щеками русской красавицы.

   Засыпая, Ксюша (которая раньше, если что просила у Пети, обязательно приводила железный аргумент, который он сам ей предоставил: «Ну, я же котёнок?») этим вечером сказала ему, чтоб котёнком ее не обзывал.  Она – уже самостоятельная девочка, и с котятами ничего общего не имеет.  Петя решил все превратить в шутку и спросил, как же ее теперь величать.  «Хочу быть Бэтмэном.  И улететь отсюда», -- ответила Ксюша и расплакалась.  У нее была хроническая простуда, болело разодранное при извлечении насекомого ухо, и вообще Петя ей уже успел надоесть.  Петя, которому она все это высказала, обиделся и напомнил, что она сама говорила, что любит его.  «И что?» -- Ксюша уже научилась быть саркастичной (от Верки, наверное). – «Попритворялась немного и все».  «Котенок» -- Петя не заметил, как снова так ее назвал, -- «давай не ссориться».  Они все-таки помирились, но Петя теперь испытывал чувство полной неуверенности, останется ли с ним Ксюша, когда они вернутся в Большой Мир.  Не наговорит ли она на него со злости, что он овладел ею насильно (ведь все они сговорились, что в случае чего скажут, что все было добровольно, и никто никого не заставлял)?  А может им суждено прожить здесь весь остаток жизни, и придется любить то, что есть.  Петя опять вспомнил, что потерял представление о календаре, а батареек для магнитофона, как сказал вчера Слава, хватит только на несколько дней.  Что они будут делать потом?  Когда датировка любого события станет совершенного неопределенной: «однажды»?

[Владимир Владимирович]

XX

И вот однажды – уже вечерело, а дети сидели вокруг костра и ужинали вяленой рыбой (с момента их появления на острове прошло не менее, а, скорее всего, более трех месяцев), Игорь как-то просто и многообещающе сказал Славе – через костер:
   --Так, Славян, тебе не жить.  Я сейчас доем и тебя убью.
   Он не матерился, как обычно, и это не предвещало ничего хорошего.
   --А что? – спросил Петя.
   --Мне Вика все рассказала, -- Игорь не обращал внимание на остальных детей и говорил это исключительно Славе.
   --А я тебя предупреждал, -- Слава все еще надеялся, что дело кончится обычным приколом.
   --А меня не е…т, что ты предупреждал!  Мы делили девчонок?  Делили!  И ты сам первый это предложил, чмо!  А что потом?  Ты ведь подмухлевал и себе оставил Верку.  Ну, это ладно, и меня она не интересует.  А сейчас?! – Игорь, более спокойный и сдержанный, чем Слава, тем не менее, быстро приходил в раж.
   --Я тебя предупреждал, -- вновь упрямо повторил Слава, как будто это было очень важно и все меняло.
   --А меня не е…т! – повторил в свою очередь Игорь.
   Со вздохом, быстро переросшим в рев и рычание, Слава схватил огромную дубину, которая лежала с его стороны костра (он приготовил ее заранее), и вскочил, встав в оборонительную позицию.  Он явно хотел показать, что подпустит Игоря не ближе длины дубины.  Сейчас они кинутся друг на друга, завяжется свалка, и лишь один останется в живых.  Судьба толкала их вперед – по длинному коридору жизни, где одно неизбежно вытекает из другого, и тупо уже искать причины и оправдания.  Маша часто-часто заморгала глазами и повернулась к Верке, которая сидела пригорюнившаяся, но пригорюнилась она еще с утра (неужели она знала, что это все произойдет, раньше Славы и Игоря?)  А Мырзя с двумя косичками, наоборот, будто черпала в мальчишеских распрях какие-то энергии, приободрилась и смотрела на всех королевой.  Маленькая Ксюша с двумя неизменными хвостиками смотрела на нее и думала: «Вот какая!  Такая крутая!  Хочу быть, как она…»  В общем, Машка повернулась к Верке за последней помощью:
   --Верка, помири их!  Быстро!
   --Сейчас…
   Вера вышла на середину круга, на двух противоположных сторонах которого ярились Игорь и Слава, стала у самого костра, повернулась к Славе и как будто даже виновато произнесла:
   --Слав…  я, кажется, залетела…  Я беременная.
   Дети обмерли.  Слава смотрел на Веру.  Игорь посматривал на Мырзю, а она улыбалась ему коварной улыбкой девчонки, которая знает, что, что бы она не совершила, ее простят и будут любить еще больше и острее.  Петя смотрел на Ксюшу – нет, ее животик был в норме.  Во всяком случае, Петя был уверен, что принимал все необходимые меры.  Маша, не ожидавшая, что Вера помирит их именно таким! образом, применив свое последнее оружие, неоспоримый аргумент, смотрела на нее, открыв рот; она подумала, не залетела ли она тоже, но никаких особых симптомов не чувствовала.  Зато она вспомнила, как однажды зашла к своей подруге за чем-то (за чем, уже и не вспомнить), и к той почти сразу же ввалилась ее знакомая девчонка, краснолицая, пьяная, заплаканная, и тоже сказала тем же срывающимся голосом, что она залетела, и знает это точно, и тут же стала рассказывать о каком-то Максе, который должен это знать, но скоро побежала в ванную – блевать в умывальник.  Организм Маши не был способен произвести ребенка, но она еще не знала об этом.
   Слава испытывал ужасное чувство, будто он стоит на льдине, но она раскололась, и края трещины вместе с его ногами расходятся в разные стороны.  Поток жизни, мощный, сильный, быстрый нес его вперед, и нельзя уже было вернуться назад.  Но нет.  Он решительным жестом соединил расколовшуюся льдину.  Слава отбросил дубину, подошел к Вере и взял ее за обе руки.  Трехмесячная беременность уже обозначилась, но ее большие доверчивые глаза по-прежнему смотрели на него – как и несколько месяцев назад, когда он – готовясь к океанскому круизу – впервые овладел ею, когда ее мама была на даче, и они поздно ночью смотрели эротические каналы по телевизору – как и почти три года назад, когда он в кафе среди летних столиков впервые сказал ей: «Верка, я тебя люблю».  Слава вспомнил, как батяня однажды в шутку спросил его: «Ну, когда ты нам с матерью внуков настругаешь?», а он воспринял это всерьез и сказал когда.
   Слава прижал Веру к себе (она доходила ему до переносицы), а сам оглядел остальных детей взглядом, полным самодовольства – смотрите, завидуйте, вот я какой!  Потом он взял Веру на руки и понес к берегу океана.  Его сильные руки, еще больше окрепшие здесь – на острове, держали ту, которая должна стать его женой, а иначе и быть не может, ведь он любил ее уже много лет.
   «Все будет в порядке! – думал Слава. – Найдут нас эти п…ы.  Должны найти.  Мне сейчас кажется, что очень скоро найдут.  Мы вернемся домой.  И будем жить с Веркой.  У нас родится парень – точно парень!  Мне это тоже кажется сильно.  Ништяк!  Живем!»
   А Сергей по прозвищу Король и Шут, вспомнив что-то важное, спросил Петю:
   --Петька, а как наш остров называется?
   Петя положил руку на плечо Ксюши (она глаз не отрывала от Веры и Славы) и ответил, вспомнив слово, которое запало в его память уже давно – он видел его на какой-то Интернет-страничке, еще когда только-только купили компьютер:
   --КИНДЕРРЕЙХ.


Бешенный ветер рвет паруса,
Старый варяг стоит у руля.
Завтра утонут три корабля,
Обычное дело для моряка.

Северный флот,
Только вперед.
Ублюдки, снять паруса,
На абордаж!

В трюме нет мяса, кончилось пиво.
Сколько еще до великого Рима?
Нам будет трудно - это терпимо,
Словно как баба ждет нас нажива.

Северный флот,
Только вперед.
Ублюдки, снять паруса,
На абордаж!

Войны замучены, жгут холода,
Северный флот идет в никуда.
Богом забыта наша земля,
Враг будет плакать, все было не зря!

Северный флот,
Только вперед.
Ублюдки, снять паруса,
На абордаж!












ПРИЛОЖЕНИЯ:



ПРИЛОЖЕНИЕ № 1.
Список одежды, оставшейся на детях, попавших на остров:
Слава, 16 лет – джинсовые штаны и футболка.
Петя, 16 лет – джинсовые штаны и джинсовая рубаха.
Игорь, 16 лет – футболка.
Сергей Кузин по прозвищу «Кузя», 15 лет – рубашка-сетка, которой удобно ловить рыбу.
Дима, 14 лет – футболка, шорты.
Сергей по прозвищу «Король и Шут», 14 лет - футболка.
Эндрю, 14 лет – шорты и клетчатая рубаха.
Вадик, 12 лет – одни трусы.

Вера, 16 лет – футболка, трусы, лифчик.
Маша, 16 лет – почти целое платье и джинсовая куртка.
Вика по прозвищу «Мырзя», 15 лет – трусы и лифчик.
Валя, 13 лет - порванный спортивный костюм.
Ксюша, 12 лет - одни белые трусики.
Мара, 12 лет - белая короткая юбка, колготки (порванные), свитер.
Юда, 12 лет - штаны от спортивного костюма, блузка.


ПРИЛОЖЕНИЕ № 2.
Музыкальные пристрастия детей, попавших на остров:
Слава, 16 лет – любитель «Сектора Газа».
Петя, 16 лет – слушает почти все, но предпочитает этнику.
Игорь, 16 лет – предпочитает «Пинк Флойд».
Сергей Кузин по прозвищу «Кузя», 15 лет - неопределенно.
Дима, 14 лет – неопределенно.
Сергей по прозвищу «Король и Шут», 14 лет - понятно, чей фанат!
Эндрю, 14 лет – «DEEP PURPLE».
Вадик, 12 лет – всякий рэп.

Вера, 16 лет – не против русского шансона, особенно «Волчонок» А.Маршала.
Маша, 16 лет – фанатка группы «Пикник» и влюблена (тайно) в Эдмунда Шклярского.
Вика по прозвищу «Мырзя», 15 лет – попса (зимой 2006/2007 носилась с «Финской полькой»).
Валя, 13 лет – неопределенно.
Ксюша, 12 лет – нравится Мадонна (в ранний период творчества) и Бритни Спирс.
Мара, 12 лет – просто любитель M-TV.
Юда, 12 лет – одно время очень нравился Дима Билан.