Отлучение Льва Толстого от церкви в зеркале современной России

12.12.2012 Статьи/Толстой

В февральских номерах всех основных российских газет за 1901-й год появилось официальное извещение о том, что граф Лев Толстой, в соответствии со специальным церковным определением №557, больше не является членом Православной церкви, «так как его публично высказываемые убеждения несовместимы с таким членством». Отныне писателю запрещалось общение с Церковью. Надо думать, что и Церковь, в свою очередь, в лице её служителей разрывала отношения  с человеком.

       Данным извещением, выпущенным в традиционно закреплённые  календарные сроки проведения массовых процедур провозглашения анафемы бунтовщикам  и еретикам,    государство официально подтверждало факт отлучения («отпадения») писателя не только от Православия, но и от самого государства, поскольку Русская Православная Церковь являлась неотъемлемой частью всего государственного устройства, допускавшего лишь на особо оговоренных условиях, в исключительных случаях,  иную вероисповедальную практику. Всем было ясно, что совершён не только церковный, но, прежде всего, государственный акт.  

       Логично думать, что документ об отлучении классика, хотя и подписан другими лицами (митрополитом Антонием и его ближайшим окружением),  составлялся при непосредственном и весьма заинтересованном участии  всесильного обер-прокурора Святейшего Синода Константина Победоносцева и не мог выйти в свет без личного одобрения Его Величества. В документе выражалась высшая монаршая воля. Безусловно, в нём строго, с естественной осторожностью,  соблюдались все нормы тогдашней отечественной юрисдикции. Да и рождался он не впопыхах, а имел достаточно длительную бюрократическую биографию, вынужденную учитывать все сложности  политической ситуации в стране,  содержать веские моральные и социальные аргументы. Государство в лице одного из важнейших своих институтов, после долгих колебаний и проволочек,  решило обвинить человека в том, чего давно хотело, но не решалось.

       Известно также, что  как в отдельных общественных кругах, так и внутри церкви неоднократно предпринимались  попытки под разными предлогами отменить данный акт. Из недавних наиболее значимая  – обращение к патриарху Кириллу председателя Счётной палаты Сергея Степашина, являющегося одновременно председателем Императорского Православного Палестинского общества и Президентом Российского книжного союза. Экс премьер-министр России, руководствуясь соображениями «сострадания к личности Толстого»,  с подчёркнутой деликатностью просил патриарха  оказать содействие в аннулировании принятого Синодом решения. Просьба высокого государственного лица не получила удовлетворения. При этом интересно отметить, что в ответе Церкви, подписанном не  Патриархом, а всего лишь бюрократическим лицом,  что само по себе знаменательно,  отказ в пересмотре дела объясняется тем, что граф «сам себя отлучил от Церкви».  По сути, такой ответ находится в явном противоречии с официальным объяснением причин отлучения, сделанном Церковью в 1901-ом году. В оригинале документа упор делался на несовместимость высказываний Льва Толстого с его пребыванием в Церкви и фактически признавал именно  её инициативу в принятии решения.  Сам же писатель публично  никогда прямо не заявлял о своём желании официально оформить развод  с Церковью. Отлучение было призвано нанести удар по репутации писателя, оказать  на него  физическое и психологическое воздействие, подорвать его здоровье.  

       По воспоминаниям большинства очевидцев, Лев Николаевич, действительно,  был несколько обескуражен резким поворотом событий. Не в свойственной ему манере, он тратит больше месяца на тщательную подготовку своего ответа Церкви.  В принципе,  он соглашается с теми основаниями, которые церковная фемида формально использовала для вынесения своего решения. Автор «Воскресения» подтверждает своё непризнание воскресения Иисуса Христа и его сверхъестественной природы, объявляет бредом и баснями большинство библейских сюжетов, отвергает важнейшие церковные догматы, в том числе и учение о троичности Бога. Фактически он повторяет ранние свои заключения о том, что «церковное христианство представляет собой учение, имеющее свои корни в еврействе и вышедшее из него своею ложью».

        В противовес полученным обвинениям писатель выражает резкий упрёк Церкви в том, что она грубейшим образом искажает истинное христианство, заключающееся в любви к людям. Он пишет, что церковное учение, по его глубокому убеждению, есть «коварная и вредная ложь, собрание суеверий, разных видов колдовства и диких обычаев». Его личное несогласие с Церковью заключается не в том, что он восстаёт на Господа, а в том, что он всеми силами души старается служить ему: «Бога же – духа, Бога – любовь, не только не отвергаю, но ничего не предлагаю действительно существующим, кроме Бога».

       Отлучение от Церкви он рассматривает как акт «подстрекательства к дурным чувствам и инстинктам, так как и должно было ожидать, в людях непросвещённых и нерасположенных ко мне».

       Ответ Толстого был опубликован со значительными сокращениями лишь в отдельных церковных изданиях и, конечно, остался неизвестным для большинства населения.

       Важно сохранить в   культурной памяти поколений то, как тогдашнее общество среагировало на отлучение, ставшее фактом государственного  осуждения одного из величайших лиц российской истории, какие события ему сопутствовали. Возникла амбивалентная ситуация, при которой слава и гордость всей России оказалась в положении незаконной государственной личности. Не хватало только того, чтобы инициировать процесс по лишению человека гражданства и его выдворения  из страны, как это впоследствии было осуществлено в отношении Пастернака, Солженицына, Бродского. Вопрос об уголовном преследовании всемирно известного писателя, к тому же находящегося в достаточно солидном возрасте, отпадал как уж чересчур неразумный и репутационно вредный  для самой абсолютистской власти.        

       Понятно, что единодушия в обществе по поводу отлучения Льва Толстого от Церкви  не наблюдалось, да оно и не ожидалось. Этот акт только добавил пороха во взрывоопасную бочку, в которую  Россия стремительно превращалась. Имя Толстого стало фактором разъединения России.

       Православный народ в целом одобрительно отнёсся к отлучению. При этом  свою роль сыграла спекуляция на религиозных и патриотических чувствах населения. Ясно, что вся полнота знаний по вопросу отлучения народу была неведома, и люди питались теми сведениями, что получали от местных служителей Церкви, которые были и сами-то  не очень осведомлены о скандальном деле. Для создания отрицательного отношения к писателю государственной пропагандой учитывалось  и растущее недовольство крестьян помещиками. В глазах бедных деревенских жителей Лев Толстой представлялся богатым графом, врагом русского крестьянства и национальной веры. О продажности оппозиционеров (а кем ещё по отношению к государству был Лев Николаевич?) Госдепу тогда ещё не говорили. Но вспомнили слова почитаемого в народе  Феофана Затворника, называвшего писателя «башибузуком», «врагом Божьим» и «слугой дьявола», который «литографирует свои статьи за границей, - провозит их контрабандою и распространяет секретно».  Вообще вся тогдашняя  обвинительная риторика, при близком сравнении, обнаруживает много сходства с современными политическими реалиями. Конечно, с учётом тогдашних и сегодняшних технических возможностей. Как и сегодня, так и тогда, в ход была пущена вся пропагандистская машина государства.   Все центральные российские газеты были полны материалами, гневно осуждающими «еретика» и «душепогубителя». Всюду по приходам проходили специальные молебны за ниспослание кары Господней «хулителю Церкви». Такой чести, как Льву Толстому, не было в дальнейшем оказано ни Ленину, ни Сталину, действительным организаторам и разрушителям российского Православия.

        Надо обратить внимание на то, что особенно усердствовал в организации  нападок на отлучённого от Церкви гения  Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергеев), чья личность служила исключительным и непререкаемым символом культа российского государства, покоящегося на трёх китах – абсолютистской монархии, православии и народности.   

        Многочисленные  публикации (20 статей) и страстные призывы пользовавшегося у населения большим доверием митрофорного протоиерея к расправе над Толстым были призваны представить писателя в образе ужасного чудовища, «порождения ехидны», «подобного Иуде предателя», «змеи, полной яда смертоносного», «сосуда сатаны», «разбойника»,  который «хохотом сатанинским насмехается над Церковью» и «вбив клин себе в голову, хочет обратить в дикарей и безбожников всех русских: и детей, и простой народ».  Иоанна, гордившегося званием члена черносотенного Союза русского народа,  крайне беспокоило, что писатель, не получив должного земного наказания, «живёт барином в своей Ясной Поляне» и имеет возможность принимать своих почитателей и последователей.  Всей стране становятся известными пророчества наиболее известного в России члена Святейшего Правительственного синода   о скорой «лютой  смерти» известного «грешника», которая обернётся «страхом для всего мира». Будучи мастером по сочинению всевозможных проклятий, Иоанн, именовавшийся при жизни «мерилом правды и кривды», обращается 6 сентября 1908 года к Богу со следующими словами: «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, которую он похулил ужасно и хулит. Возьми с земли этой труп зловонный, гордостью  своею посмрадевшей всею земли. Аминь». Для удобства гонителей Льва Толстого было издано  целое пособие, состоящее из наиболее хлёстких высказываний Иоанна Кронштадтского. И это вам не беззубый текст панк-молебна «Pussy Riot» со словами «Богородица, Путина прогони!».  

      Православные и черносотенные организации восприняли определение Святейшего синода как команду к началу травли знаменитого писателя. Проклятья типа «тебя давно ждёт виселица», «смерть на колу», «еретиков нужно убивать» сыпались на его голову. Вполне серьёзно в широкой печати распространялся сопровождаемый иллюстрациями рассказ о том, как лицо на портрете графа неожиданно приобрело сатанинские черты. Случилось это точно в то время, как было принято церковное решение.  Сам Победоносцев вынужден был с двойственным чувством отметить: «Какая туча озлобления поднимается на Толстого!»           

       Вместе с тем, история с Толстым обнаружила и наглядно показала другую Россию. По всей стране состоялись выступления в поддержку писателя. Люди несли к графской усадьбе цветы, выражали ему своё уважение и признательность. Как отмечала Софья Андреевна, в доме царила праздничная атмосфера, в нём с утра до вечера находились целые толпы. Многие люди хорошо понимали, что церковное определение было реакцией обиды власти на высочайший авторитет Льва Толстого среди наиболее образованной части населения России. Говорили, что в России есть два царя: Николай II и Лев Толстой. И такое двоевластие не могло долго продолжаться. Церковь рано или поздно должна была нанести удар по своему противнику. Как отмечал юрисконсульт Его Величества Н.А. Лебедев, в отлучении проявились глупость церковников, их угодливость по отношению к Победоносцеву, мстившему писателю за откровенную критику в адрес Церкви. Примечательны следующие слова этого смелого царедворца, которые печальным образом соотносятся с нашим временем: «Может быть, десятки тысяч читали запрещённые произведения Толстого в России. А теперь будут читать сотни тысяч. Что меня огорчает, так это отсутствие в епископах духа любви и применения истин христианства. Они наряжаются в богатые одежды, упиваются и объедаются, наживают капиталы, будучи монахами, забывают о бедных и нуждающихся….Удалились от народа, построили дворцы, забыли кельи, в которых жили Антонии и Феодосии… служат соблазном своим распутством… «Дом мой домом молитвы наречётся, они же сделали его вертепом разбойников… Всё это горько и прискорбно».

       Всё это случилось более сотни лет назад, но оно же остаётся и доныне. Только то же самое происходит, как говорил поэт Юрий Левитанский, «не с ними, а с нами самими». Ставшие историей войны и революции  ничего, по сути,   не изменили. Отлучение Толстого до сих пор не нашло своего ни логического, ни общественно-политического  разрешения.  И сегодня оно, как и тогда,  накладывается на перипетии нашего бурного времени.  Отлучение Толстого от Церкви, как смысловой анахронизм, гниющей занозой торчит в нашем общественном организме.  

      С одной стороны, Лев Толстой – это наша национальная гордость, это светоч мировой культуры, это правомочный представитель России в международном сообществе.  С другой, это человек, чьи взгляды и позиции находятся в вопиющем несогласии с официальной идеологией государства. На лицо явное и глубокое противоречие. Толстой пребывает, как и раньше,  в состоянии разобщения с нынешним государственным устройством России.  В свою очередь и государство, которое всё более и более сближается с Церковью,    также не может примириться с величайшим сыном земли Русской. Развод государства с гением, оформленный в 1901-ом году, сохраняется.  Попытки как-то разрешить это глубочайшее противоречие носят откровенно искусственный характер. Свести концы с концами и вернуть задним числом писателя в  лоно Церкви не удаются ни на церковном, ни на светском уровнях.  Да и надо ли тратить на это усилия? Правильно  ли проявлять уверенность в том, что, умирая, Лев Николаевич желал встретиться со священниками, чтобы произнести слова покаяния, и только безбожное окружение писателя во главе с Чертковым не позволило этому случиться? Может быть, кому-то  выгодна именно такая постановка вопроса, но она лишена и фактических и логических оснований. И, главное,  она не устраняет бездну существующих противоречий между Толстым и  полусветским и полуклерикальным государством, каким стала современная Россия. Пожалуй, только её увеличивает.

       Думается, что ключ к сближению нравственных позиций Толстого и современного российского государства лежит в иной плоскости. Не в формальных шагах по снятию с Толстого нелепых обвинений, не в фимиаме признания и превознесения его отдельных заслуг перед Родиной, а в том, насколько само государство следует заветам величайшего гуманиста. И уж точно Толстой никогда бы не одобрил своего восстановления в Церкви, погрязшей в тех же, если ещё не более жутких, пороках, которые он смело бичевал в своё время.  Беда в том, что, сливаясь друг с другом на основе ограничения гражданских прав,  государство и церковь препятствуют гуманизации политической и общественной жизни в нашей стране. В такой ситуации пути гуманиста Толстого, государства и Церкви обречены на несогласованное существование.

       Многие люди, кто из добрых побуждений, а кто, руководствуясь теми или иными конъюнктурными соображениями,  желают отмены скандального определения Церкви №557, согласно которому великий сын земли Русской был отлучён от Православия.  Но соответствуют ли эти желания желанию самого Льва Николаевича? Что изменилось в положительную сторону в духовном и нравственном состоянии Церкви и, прежде всего, её священства, по сравнению с годами жизни творца бессмертных литературных трудов, чтобы он сегодня сам, будучи жив, заявил о своём желании находиться в церковных рядах? В ответе на этот вопрос мы не можем следовать исключительно велениям своих сердец. Необходимо в первую очередь уважать   волю самого Льва Толстого, которую можно понять, читая и изучая писателя, а не занимаясь досужими домыслами и попытками «убелить собственные одежды» с помощью малоубедительных, а то и просто нечестных средств.    

Владимир Рослов   

Последние публикации на сопряженные темы