ТОСКА ПО ИДЕОЛОГИИ (не моя)

[Владимир Владимирович]

ТОСКА ПО ИДЕОЛОГИИ

Хотел было найти в Сети какой-нибудь серьезных геополитический прогноз на ближайшие 20-30 лет, причем, составленный уже с учетом новой геополитической реальности 2014 года.  Однако, мне попадалась такая мура, что даже цитировать не буду.  Как пошутил автор «Истории русской армии» А.А.Керсновский по аналогичному поводу, «не было предусмотрено разве что вторжение марсиан».  Хотя, я думаю, большинство авторов до вторжения зеленых человечков с Марса (а не из России) уже созрело.  Бросил эти попытки и занялся другой темой.  «Тоска по идеологии» - так я ее назвал.  Настроение, характерное для российского общества вот уже 20, а то и больше лет.  Идеология?  Что это?  Зачем она им?

Вот, хочу привести целый отрывок одного из самых тоскующих авторов, который проявил все основные качества этой эмоции:  
«Россия – великая метафизическая сущность, которой в 1991году навязали мелкую и подлую потребительскую мораль, когда принцип «я живу для себя и мне никто не нужен», стал нормой. Разве такой судьбы хотели этой стране те, кто на протяжении  целого тысячелетия её истории собирал многочисленные земли и народы на них живущие в одно государство? Кто отдал свои жизни за эту страну в многочисленных войнах, кто не жалея живота своего создавал транспортную инфраструктуру.  Разве мог император Петр, создавая в 1721году Российскую Империю даже подумать о том, какая позорная судьба будет у этой страны в эпоху засилья «ценностей» общества денег? России как воздух необходима совершенно новая этносоциальная культура, соответствующая конфигурации нового времени. Где генетическим кодом культуры является образование, образование получаемое не только в школе, в вузе или где то еще, но прежде всего в семье, где будет культивироваться культура быть человеком с большой буквы. Ибо, что толку быть кем то, если при этом не быть человеком? Зачем нужна сильная экономика, если люди живут только для себя и не любят друг друга? Кто ответит за нравственное растление некогда великого народа? Почему отвечать на все эти  нелицеприятные вопросы приходится в XXI веке, веке высоких технологий и дальних космических полетов? Неужели это конец метафизической сущности под названием Россия, имеющей долгую и богатую историю? Нет не конец, и будущее этой страны велико есть!  Ибо сила России не в экономике и технологиях, сила России в ее пассионарном ресурсе, ждущем своего раскрытия на ниве свершения великих дел. Создание грядущей империи высокого духа, ранее названной Православным Царством, вот истинная цель. (книга XLII «Православное Царство и мировой исторический процесс») Кто сказал что эпоха империй прошла? Тотальная глобализация как раз доказывает обратное, но это уже будет империя совершенно нового типа, управлять которой станут не цари земные, а масштабный системный план, как единственно возможная форма организации глобального мира. Организации как института достижения сверхбольших, масштабных целей, таких как создание нового миропорядка для всего человечества. Где гарантом того, что это обязательно будет, является эта книга. Создававшаяся возможно в самый трудный момент российской истории. Поэтому будущее не за бандитами, взяточниками, продажными политиканами, олигархами и прочей мерзостью живущей только для себя, будущее за теми, кто пойдет по пути создания в России империи нового типа. Кто сказал, что понты единственная национальная идея для великой нации, которая неизбежно будет создана? Национальная идея новой нации России заключается в том, чтобы создать новый миропорядок и произвести социокультурное обустройство всей планеты Земля. Ибо глобальный мир не терпит двойственности морали общества денег, поэтому будет создана новая мораль, суть которой в служении всех всем. И это будет воистину великая и славная историческая эпоха, которая не наступит сама по себе, ибо ее создадут люди с чистыми помыслами и большим сердцем, полным любви. Мерзость же запустения человеческой души скоро забудется, забудется навсегда, как и имена тех, кто сегодня «правит» этой великой страной».
http://proza.ru/2014/04/01/2032

Забегая вперед, спрошу: вы поняли, чего хочет автор?  Я тоже нет.  Начинаются все его несчастья с того, что России (или СССР?) в 1991 «навязали мораль» (сама постановка вопроса комична; напоминает анекдот: «Почему вы нас спаиваете?» - «А почему вы пьете?»)  Ладно, допустим, Россия – это страна несмышленышей, которым можно навязать все, что угодно, но что значит «потребительская мораль»?  Наверное, с тех пор, как обезьяна научилась делать орудия труда, чтобы обеспечить себе более экономное и обширное потребление, все человеческие общества были потребительскими (Август Октавиан с его золотым веком для Рима, король Генрих IV, желавший, чтобы у французского крестьянина была на столе курица, а вовсе не идеология или единственно правильная религия, Гитлер, желавший жизненного пространства для немецкой нации, Сталин, хваставшийся тем, что жизнь колхозников в СССР стала зажиточной – все они выражали эту ужасную идею потребительства, хоть иногда и замысловатым путем, но ее – мелкую и подлую).  Однако, на рубеже тысячелетий вдруг, откуда ни возьмись, появляется Павлик Морозов (автор цитированной статьи) и заявляет: нет потребительству!  Хорошо.  Черт с ней, с курицей! Что взамен?  Тут какой-то набор бессвязных морфологем, который привел бы в ужас любого философа-структуралиста, взявшегося проанализировать этот постсоветский поток сознания.  И «новая этносоциальная структура» (старая-то чем ему не угодила?), и «образование как генетический код культуры», да еще и укорененное в семье (эти закидоны с семейными ценностями обычно заканчиваются требованием лишить всех родителей, которые не согласны с идеологом семейных ценностей, родительских прав), и «пассионарнный ресурс» (Гумилев? оказывается сила, брат, не в правде, и не в деньгах, а в пассионарном ресурсе), и «метафизическая сущность» (а как же физическая?), и «высокий дух Православного Царства» (вот так выглядит современный гностицизм; думали, гностики повымерли со времен Римской империи, ан нет!)  Набор бессвязных конструкций, смысл которых всяк понимает по-разному, а автор тоже по-разному, в зависимости от того, что мы у него спросим.  Автор сбивается на полублатной жаргон («понты единственная национальная идея»), как поп, проповедующий среди урок, но выражает великую идею «создания в России империи нового типа» (плагиат… Ленин уже застолбил эту конструкцию за «партией», «партией нового типа») с целью «создания нового миропорядка для всего человечества» (страшно подумать, что ждет человечество, если оно посмеет отказаться от нового миропорядка, да и кто его спрашивать будет).  Весь этот новояз должен внушить читателю ту особую тоску по идеологии, которая ранит сердце автора и ему подобных.  В 1991 (или ранее) они осиротели по части идеологии, и их жизнь потеряла всякий смысл.
Что ж такое идеология?  Не буду оригинален и процитирую Философский словарь того самого 1991 года: «Идеология – совокупность общественных идей, теорий, взглядов, которые отражают и оценивают социальную действительность с т.з. интересов определенных классов, разрабатываются, как правило, идейными представителями этих классов и направлены на утверждение или изменение, преобразование существующих общественных отношений».
«Классовый интерес» - это весточка из той, завершающейся эпохи.  Смешно, но все эти осиротевшие в 1991 советские имперцы как-то забывают, что СССР был диктатурой пролетариата, социалистической страной, где отсутствовала частная собственность крупнее глаженой сорочки или зубной щетки (ибо даже знаменитые «шесть соток» не были собственностью их владельца, как не принадлежала земля советским колхозам, хотя они ею пользовались).  Эта забывчивость понятна.  Изменились общественные отношения, и в 2014 году требовать диктатуры пролетариата и социализации земли – значит нарываться на такие «понты», что мало не покажется.  Ладно, ладно, я допустил удар ниже пояса, но все равно, мне непонятно, что забыл автор (и другие аналогичные авторы) в СССРе, если он/ они не собираются делать социалистическую революцию а ля 1917 год?  Если СССР – несоциалистическая страна, то никакого исторического значения он не имеет, а становится не то личной диктатурой хитрого грузинского крестьянина (хотя, почему хитрого? по наследству ж не передал это добро), не то цитаделью православного коммунизма с целью сохранить Россию в границах Российской империи, а бренд «СССР» подсунули грузинам и украинцам, которых иначе было не заманить.  Бредовость этих структуралистских конструкций столь велика и очевидна, что, как сказал Гоголь, «и в опровержении не нуждается».
Классы, классы…  Есть анекдот про советских историков, которые на машине временим попали в Древнюю Москву и первым делом накинулись на Иоанна Грозного с вопросом: ну, как у вас тут развивается феодализм?  Марксисты – гегельянцы, а потому легко обходят эту глупость: ведь человек может действовать (дышать, например), не осознавая своих действий (или – любимая поговорка К.А.Свасьяна – как мольеровский герой, говорить прозой, также не зная, что это проза), поэтому классы могли существовать, не осознавая, что они – классы.  Но тогда исчезает главный смысл идеологии – ее осознанность.  Перенесемся на базар Античных Афин или Древнего Новгорода, или китайской Чанъани эпохи Тан, и мы вряд ли обнаружим хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее «морально-политическое единство» (из арсенала мечтаний современных постидеологов).  Какие-то общие представления у этих людей, конечно, будут, но напрасно мы бы искали там (в т.ч. в императорской России) идеологию а ля советский коммунизм или немецкий национал-социализм.  Политические партии существовали еще в Древнем Риме, но только в эпоху Французской революции они становятся объединением ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ, а не просто группой людей, поддерживающей принца Конде против кардинала Мазарини или Нарышкиных против Милославских в Москве того же столетья.  
Я бы сформулировал понятие идеологии, как «стадиальное явление перехода от аграрной к постидустриальной цивилизации, связанное с распространением массовой грамотности как требования к участникам индустриализации».  Все становится на свои места.  Это признак индустриальной эпохи.  В почти поголовно неграмотной Великой Степи Чингисхану не нужна была идеология.  Не было ее и во Франции эпохи Людовика XIV, который довольствовался лишь верноподданностью правящего класса, а через него и всей страны, но не лез в душу каждому крестьянину (в этом некоторые классические консерваторы, вроде Анны Рэнд, совершенно справедливо усматривают большую гуманность тех времен сравнительно с ХХ веком).  А потом грамотность усиливается, достигает уровня образованности, с неизбежным расширением кругозора, который – широкий кругозор – позволяет бить авторов, вроде вышецитированного, ниже пояса, и тут уже идеология отмирает естественным образом, как отмирает религия – собрание наивных представлений древних людей о природе и обществе (если же мы видим нечто противоположное, то это четкий сигнал: данное общество деградирует, развивается, или хотя бы стремится развиваться, вспять).  Идеологии были востребованы между 1789 и 1991 годами – данную эпоху вполне можно считать эпохой индустриальной и идеологической, да и то не во всех странах.  В тем государствах, которые успешно и удачно развивались (Великобритания, США), идеология осталась атрибутом небольших клубов по интересам (вспоминается Джордж Оруэлл, который в своем эссе «Англичане» прямо обвиняет аристократических бездельников в инфицировании британского среднего класса континентальными идеологическими модами, - может здесь лежит причина разделения современной мировой философии на континентальную и англосаксонскую?)  А вот в кризисных, догоняющих государствах идеология овладевала массами и мобилизовала их (разумеется, для конкретных задач).  Но ни разу не становилась самоцелью.  Франция уже давно не якобинская диктатура, Германии с национал-социализмом вообще не повезло, СССР…  Бытует т.з., что большевизм довыполнил за несостоявшийся царизм (то-то его, несостоявшегося, нам хотят опять навязать) задачу индустриализации, победил в войне (а интересно – СССР в мире без второй мировой? холостой выстрел?), но в конце концов не смог преодолеть следующую диафрагму, отделяющую индустриальный мир дизельпанка от постиндустриального мира информационных технологий, и совершенно естественным путем приказал долго жить (а вовсе не в результате еврейского заговора, которому для простоты дела приписывали также создание СССР).  Ровно также, как обреченные монархисты после 1917, обреченные советисты после 1991 могут лишь стенать об ушедшей эпохе, совершенно не понимая ее, и, не смотря на все клятвы верности СССР, мутируя по сравнению с советской классикой до неузнаваемости (современные советские патриоты напоминают СССР не более, чем какие-нибудь раскольники-скрытники – византийское православие времен патриарха Фотия).

(продолжение следует)

[alla]

поэтому будет создана новая мораль, суть которой в служении всех всем. И это будет воистину великая и славная историческая эпоха, которая не наступит сама по себе, ибо ее создадут люди с чистыми помыслами и большим сердцем, полным любви
Мечтатель.
Интересно, кто эти люди?

[Интересующийся]

Аlla, как говорил один очень известный ныне в мире человек, который слишком много знал (не тот, о котором глаголил знакомый малоизвестного шефа, а тот, который был покойник и, как поговаривали его сообщники, воскрес и продолжал над ними шефствовать )"нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы". Так что если Вам такие люди известны, то огласите, пожалуйста, весь список этого ума, чести и совести будущей великой и славной эпохи.

[Владимир Владимирович]

Подобно монархистам, для которых смысл существования общества, страны и всего мира в целом сводится к восстановлению династии Романовых, советисты считают, что жить без идеологии невозможно.  Возродить ее надо любой ценой, и легко представить страну, которая их послушается: развиваться она не будет (уже хотя бы потому, что развитие – суть изменение, а изменения-то как раз допустить и нельзя, потому что достигнут, наконец, идеал, который, как древнеегипетская каменная статуя, должен замереть навеки – такое диалектическое противоречие свойственно человеческому сознанию вообще, ведь, например, мы, желая вечной жизни, желаем не какой-то бесконечности, а всего лишь увековечения нашего самого лучшего дня жизни, вполне конечного и конкретного: в повести Рыбаса «Зеркало для героя» цель эта достигнута, хотя персонажи даже не понимают, что попали в идеал, и хотят оттуда сбежать).  Зато будет применен полный джентльменский набор идеологических ограничений.  Во-первых, общие правила игры такие, а во-вторых, смысл жизни невозможен без идеологии, и тоскующие по ней ведут себя как почитатели карго-культа в Океании, имитируя внешние атрибуты «великих эпох» прошлого, совершенно не задумываясь о содержании.  Например, коммунисты (в теории, конечно) провозглашали последующее – в далеком светлом будущем – отмирание государства.  Современные советисты, наоборот, одержимы манией государственности ради государственности (их социальная философия отнюдь не антропоцентричная).  Культ личности признавался в СССР уродливой деформацией, а в трудах сторонников реидеологизации – это главное содержание, смысл общественных реакций.  Когда-то (может быть, в 1950-х) Северная Корея замышлялась как образец более высокого уровня жизни, свободы человека и социальной справедливости сравнительно с отсталой компрадорской диктатурой Юга.  Сейчас смысл существования северного корейца свелся к прославлению великого руководителя, который «имеет немеркнущие заслуги в деле осуществления самостоятельности человечества» (опять все сказано, но ничего не понять), а от желания жить по-человечески на подобающем уровне развития мировой цивилизации создана защита в виде идеологического тренинга «не завидовать никому».
Такая постановка вопроса объясняется по-разному:
1) реидеологизация – хитрый план, согласно которому необходимо создать особую мотивацию (некрасовского «в мире есть царь, этот царь беспощаден, голод – названье ему» недостаточно) труда и верности конкретному менеджеру, который тем самым сможет выжимать из персонала больше, чем в условиях неидеологического общества, и т.о. перед нами приспособившаяся к постидеологическим условиям, но пришедшая с «треклятого Запада/Юга» корпоративная стратегия, расширенная с масштабов размера некоей фирмы до размеров государства (а еще лучше мира).  Подобные опасения высказывались веками, прежде всего на Западе, но для пропагандистов идеологической мотивации это вовсе не опасение, а цель, идеал сам по себе.
2) очень примитивное объяснение (хотя примитивизм не обязан быть маркером невероятности, всякое бывает) – идеологи желают подчинения себе подобных, рассчитывая, что сами-то они окажутся в руководителях, и на них большая часть ограничений не будет распространяться.
3) чисто цивилизационное объяснение, согласно которому идеологическая мотивация просто необходима в условиях определенного культурно-хозяйственного типа (например, в Древнем Египте), поскольку колоссальный и неизбежно скоординированный объем необходимых работ требует соответствующей консолидации общества.  Шафаревич с каким-то суеверным ужасом описывал все древние цивилизации как неизбежно идеологически тоталитарные.  Беда только в том, что, во-первых, доказательств существования древнеегипетской или древнеинкской идеологии нет, а во-вторых, с какого-то момента появление таких неизбежно замкнутых цивилизаций стало невозможно (последний более-менее удачный пример – государство иезуитов в Парагвае).  Среда иная.  Античная цивилизация вывела человечество (да что античная? – уже персидская империя Ахеменидов) из пространства создания замкнутых цивилизаций, базирующихся на господствующем культурно-хозяйственном укладе.

(продолжение следует)

[Владимир Владимирович]

Не стоит забывать и о принципиальной разнице создателей СССР и тех, кто сейчас его оплакивает.  Первые были революционерами, и им наплевать на обвинения в экстремизме (можно, кстати, считать революционеров эдакой темной энергией, Шивой разрушения, который сделал свое дело и уходит, освобождая место созидателям, но это был бы слишком примитивный подход), вторых революционерами можно назвать с большой долей условности, если они называют себя революционерами, то «консервативными».  Оксюморон «консервативная революция» понятен – эти силы тоже хотели уничтожения, но вовсе не того, что жаждали уничтожить революционеры столетней давности.  «Консервативная революция» борется против либерального миропорядка, возникшего в результате Французской революции 1789 года, и логически приводящего к последующим, социальным революциям во главе социалистами и коммунистами (здесь, «консервативные революционеры» в целом правы, когда связывают либерализм с коммунизмом и считают тех и других поочередно агентами друг друга).  В «Утре магов» Бержье и Повель совершенно справедливо считают, что у либерализма и коммунизма больше общего, чем у фашизма (вот и назвали «консервативную революцию» своим именем) с каждым из них.  Либерализм и коммунизм антропоцентричны, человек в центре их системы ценностей.  У фашистов (вместе с клерикалами, кстати) человек ни в коем случае не стоит в центре системы ценностей.  Там расположены иные ценности, в т.ч. религиозные чувства, напоминающие огромные шары на елке, которые неизбежно будут разбиты, просто по ходу жизни.  Либерализму и коммунизму свойственен исторический оптимизм, «консервативные революционеры», наоборот, погрязли в пессимизме – они всегда обижены историей.
Возникает, естественно, вопрос – как мог советский коммунизм выродиться в такую свою противоположность, как «консервативная революция» или просто реакция, воцарившаяся в настоящее время в России?  Ответ лежит в плоскости специфики развития России за последние 500 лет.  Главным признаком развития России была и остается периферийность.  Можно сколь угодно величать себя целой цивилизацией, но масштаб накладывает известные смысловые ограничения (Грузия и Армения тоже считают себя особыми цивилизациями).  Примыкая к Европе и развиваясь во взаимодействии с нею, Россия всегда стремилась доказать себе и другим свой успех, свою адекватность Западу.  В ХХ веке СССР – совершенно новое образование, не связанное с Россией ни идеологически, ни политически, ни эстетически, сумел на короткое время (1945-1991) оказаться сверхдержавой (с 1763 по 1945 такой сверхдержавой была Британская империя).  Разумеется, СССР возникал вовсе не для того, чтобы усилить Россию и сделать ее повелительницей мира, но печальный итог второй мировой войны, которая большей частью происходила на территории СССР и присоединила к его сфере влияния (которой у СССР в 1920-1930-х не было, и не могло появиться без второй мировой войны) самые отсталые страны Европы и Азии, привел к усилению российского элемента в СССР, что стало просто бальзамом на душу русских консервативных революционеров – к 1950 году они были в подавляющем большинстве эмигрантами и, по идее, врагами советской власти.  Они видели в СССР то, что хотели видеть – русскую монархию, чьи крепостные, как в «Скотном дворе» Оруэлла всего лишь мотивированы случайным коммунизмом лучше работать, меньше есть и не бунтовать.  Особенно белой завистью пылали разные православные философы, которые уверяли, дай им власть, что не изменили бы в СССР ничего, кроме символики (хотя нет, очень многое изменили бы, потому что реальный СССР не был консервативно-революционной, тем более православной фантасмагорией, Сталин не был православным царем, а цель СССР состояла вовсе не в возрождении Российской империи; просвещенческий характер советской цивилизации слишком уж контрастирует с обскурантизмом любой реакции).  Разоблачение культа личности стало для консервативных революционеров «предательством», хотя это была естественная реакция коммунизма на сталинизм в себе.  Дальше оказалось, что СССР не может ни мировую революцию организовать, ни догнать-перегнать Запад.  Гибель СССР в этом случае была неизбежной.  Но совершенно неожиданно советские знамена стали поднимать как раз те, кто ненавидел СССР при жизни (отчасти это объясняется полным идейным бесплодием реакционеров, хотя они приватизировали все, или почти все, эпохи прошлого).  Между 1989 и 2015 все или почти все оплакиватели СССР относились к националистическим, расистским, монархическим, религиозно-фундаменталистическим кругам, а немногочисленные коммунисты (даже как-то неудобно употреблять в их отношении термин «настоящие», поскольку брендовую нишу «настоящих коммунистов» приватизировали какие-то форменные власовцы) были оттеснены на обочину политической жизни и практически никак себя не проявляли.  Причина проста – этим советским патриотам ненавистна коммунистическая идеология, ее гуманизм и просвещенческий характер.  Поэтому они приватизируют оболочку, ничего не стоящую и не значащую без коммунистической, марксистской идеологии, а сам марксизм обвиняют в шпионаже на немцев.  Интересно также то, что защитников марксистского коммунизма после 1985 года не нашлось.  Это говорит, кстати, не в его пользу (во всяком случае, на данном историческом этапе).  Если уж кто в современном мире близок к историческому СССР, то это современная левая «гейропа».

(продолжение следует)

[Владимир Владимирович]

Умберто Эко в эссе «Вечный фашизм» отмечал принципиальную эклектику фашистской идеологии, но даже понятие «эклектика» должно иметь какие-то рамки, что в российском случае не наблюдается.  Давно известно, что определить основные параметры т.н. «фашистской идеологии» затруднительно – слишком уж разной была политическая и общеидейная окраска исторических форм фашизма (от классического фашизма в Италии до германского национал-социализма и салазаровского клерикально-консервативного фашизма в Португалии, который не оставит равнодушным ни одного русского консерватора-государственника).  Примечательно так же, что в отличие от коммунизма и либерализма, фашизм абсолютно не способен создавать какие-либо международные объединения (интернационалы), в первую очередь потому, что патриотическая подкладка идеологии партий и движений этого спектра начисто исключает какой-либо компромисс с патриотами других стран.  Поэтому лозунг «патриоты всех стран, соединяйтесь!», украденный у коммунистов, оказывается фикцией; ведь, если даже возможен какой-либо временный компромисс с далекими территориально патриотами (с патриотами сопредельных стран даже такой компромисс невозможен) против либерализма (или коммунизма; как-то все забыли, что всего несколько десятилетий назад коммунизм был злейшим врагом патриотов всех стран), он в любую минуту готов исчезнуть, ибо эти волки, преследующие оленя, в любой момент готовы вцепиться друг другу в глотку.  Например, власовцы уверяют нас, что они, становясь в ряды вермахта, ни о чем ином не помышляли, как о независимости и могуществе России (во-первых, не совсем понятно, что они подразумевали под «Россией», если СССР в целом, то это верный путь к взаимному уничтожению всех народов, населяющих данную территорию, поскольку у нерусских совсем другое понимание этого термина, а русские нерусское понимание просто игнорируют, что мы и наблюдаем 70 лет спустя, а во-вторых, Ильин был более искренним мыслителем и считал фашизм лекарством от коммунизма, советскости, и хотя бы за это ему спасибо, потому что современные его последователи считают «лекарство» и «болезнь» тождественными).  При таком подходе (сначала вместе с немцами боремся против жидо-большевиков, а затем (с кем?) против немцев) на следующий день после, допустим, гипотетической победы Германии над СССР гарантировано наступает новая бойня – теперь уже без малейших проблесков гуманного отношения друг к другу (ибо борются патриоты и патриоты).  Как бы польские, скажем, коммунисты не обижались на советских коммунистов, или российские демократы на американских демократов, но до взаимного уничтожения на следующий день после победы над общим врагом у них не доходило.  Патриотическая составляющая фашизма неизбежно приводит к вырыванию страны, где эти возрожденцы приходят к власти, из поля мировой цивилизации, и к ее быстрой деградации.  В итоге итальянские и немецкие физики помогают врагам-американцам создавать ядерную бомбу.
Удивительно другое: зачем умирающим советским коммунистам потребовалось связываться со всей этой швалью, которую в 1945 году они собственноручно стирали с карты Европы?  В наше время приходится слышать от тех, кто именуют себя коммунистами и левыми вообще, что Россия – порабощенная страна, а национально-освободительная борьба есть часть левого движения.  Это выглядит правдоподобным в рамках левого дискурса, но нуждается в таком количестве примечаний и комментариев со стороны классических левых идеологий, что количество этих примечаний и оговорок переходит в качество.  Подобно тому, как религия совершенно справедливо считалась марксистами вещью, отвлекающей трудящихся от их главной задачи – классовой борьбы (сейчас не речь о том, правы марксисты или нет, речь об аутентичности изложения их взглядов), национализм, патриотическая истерия, долгие и мучительные споры о принадлежности жалких клочков земли, которые всего 1000 или 2000 лет назад принадлежали кому-то третьему, столь же явно отвлекают трудящихся от борьбы с буржуями, даже наоборот, наносят вред движению трудящихся, поскольку требуют объединения не с трудящимися других стран – естественными союзниками в борьбе, а с «родными» буржуями – врагами рабочего класса.  Для марксиста нет вопроса: поддерживать или не поддерживать свое правительство в войне.  Есть вопрос: является ли правительство правительством трудящихся (и тогда патриотизм имеет основания), или же правительство является правительством эксплуататорских классов, и в этом случае «отечественная» война не будет его войной, войной трудящихся.  Я специально пустился в столь подробный экскурс по идеологии марксизма, потому что «СССР», который нам подсовывают современные патриоты (в т.ч. вышецитированный автор), ничего общего с СССР историческим не имеет.  Он в целом соответствует их консервативно-революционным фантазиям и похож на нечто среднее между Российской империей Александра Александровича Романова и Третьим Рейхом Адольфа Алоизовича Гитлера.  На фоне твердой веры православных традиционалистов в то, что Сталин был патриархом РПЦ, убедить себя (в первую очередь) в антиинтернационализме Сталина консервативным революционерам не представляется затруднительным.  Этот альянс патриотов и марксистов дорого обошелся последним.  Любой союз, любой доброжелательный нейтралитет марксизма в отношении патриотизма губителен для марксизма.  Сделать фашизм и иные идеологии консервативной революции интернационалистическими и гуманистическими все равно не получится, а вот свой интернационализм можно загубить.
Советский Союз возникал, действительно, как база мировой революции.  Нравится это патриотам или нет, но это так.  Национальная политика внутри СССР, даже на поздних этапах его существования (хотя бы по инерции), была направлена на обеспечение реального равенства всех народов и людей всех национальностей (хоть австралийцев в московской эмиграции).  Человеку, одержимому манией преследования по части угнетения его родного народа всеми этими инородцами, было бы очень некомфортно жить в СССР.  Отсюда непрекращающаяся борьба советской системы со всеми патриотами (от русских до еврейских или якутских) в течение всех 70 лет советской власти, непрекращающиеся жалобы патриотов на репрессивно-карательный характер советской системы по отношению ко всем, без исключения, национальным группам (для русских патриотов СССР был еврейско-фашистским государством, угнетающим русских, а для еврейских патриотов СССР – русско-фашистская диктатура, угнетающая, соответственно, евреев) и ненависть к антинациональной «коммуне».  Я опять вынужден подробно напоминать детали патриотических дискуссий 40-50-летней давности, поскольку, похоже, их все основательно забыли.  То, что реальноисторический СССР не смог выйти за пределы Российской империи, есть не «духовно-православная миссия» коммунистов, а историческая неудача (одна из причин его последующего краха), припудренная под международное право.  В 1920-1921 годах границы СССР сложились в зависимости от военно-политической ситуации, а вовсе не исходя из легитимности канувшей в лету монархии или этнического принципа.  Затем – в годы второй мировой войны – присоединить Польшу или Германию оказалось невозможным, по причине декларативной приверженности «буржуазному» международному праву.  Можно фантазировать на тему, кто правил бы СССР, включающим Берлин, Париж и Рим, - скорее всего, немецкие коммунисты (правила ведь Россией бироновская немчура – и тут невелика задача).  Но и в границах 1946 года создать Россию для русских и даже русскоязычных оказалось невозможно.  Поэтому любой русский патриотический проект был смертью Советского Союза.  Какой же степенью шизофрении надо страдать, чтобы требовать одновременно «возрождения СССР» и русского патриотизма.

(продолжение следует)

[alla]

Национальная политика внутри СССР, даже на поздних этапах его существования (хотя бы по инерции), была направлена на обеспечение реального равенства всех народов и людей всех национальностей (хоть австралийцев в московской эмиграции).  Человеку, одержимому манией преследования по части угнетения его родного народа всеми этими инородцами, было бы очень некомфортно жить в СССР.  Отсюда непрекращающаяся борьба советской системы со всеми патриотами (от русских до еврейских или якутских) в течение всех 70 лет советской власти, непрекращающиеся жалобы патриотов на репрессивно-карательный характер советской системы по отношению ко всем, без исключения, национальным группам (для русских патриотов СССР был еврейско-фашистским государством, угнетающим русских, а для еврейских патриотов СССР – русско-фашистская диктатура, угнетающая, соответственно, евреев) и ненависть к антинациональной «коммуне».  
..........................
Какой же степенью шизофрении надо страдать, чтобы требовать одновременно «возрождения СССР» и русского патриотизма.

Никогда бы не знала, если бы не прочитала "Тоску по идeологии(не Вашу)

[Владимир Владимирович]

Эклектика современной консервативной революционности, разумеется, имеет свои правила.  Она соединяет не абы что, а то, что, во всяком случае, с т.з. консервативных революционеров, сочетается в едином порыве антигуманизма и борьбы с просвещением.  Сталин, Иван Грозный, Николай Первый – персонализация борьбы с просвещением выглядит как приписывание историческим деятелям своих надежд на уничтожение современной цивилизации.  Полный релятивизм исторических конструкций, который возник на постсоветском пространстве (прежде всего в России; типичнейший пример – фоменковщина), дает возможность делать из Ивана Грозного сталиниста, а из Сталина – православного фундаменталиста.  Собственно, истории как таковой в консервативно-революционной парадигме не существует.  Я бы назвал то, что они выдают за историю – «историоникой» – опрокидыванием политики в прошлое с целью найти там, в прошлом, себе оправдание.  Не стоит, конечно, считать это каким-то нонсенсом, но если в деидеологизированном мире это является микроскопической приправой, то в современной сфере возрождения идеологии это образ мысли.  Деидеологизация позволяет избежать озадачивания историков необходимостью выдумывать исторических персонажей и их ценности, поскольку она, в свою очередь, не ставит задачи направленного изменения сознания аудитории.  Историк рассказывает, что автомобиль изобретен был не в России, а в Европе (первые модели двигателя внутреннего сгорания зародились еще в 1807 году).  Для русского патриотического идеолога эта информация невыносима.  Она оскорбляет национальное достоинство русских (на это в свое время в полемике с норманистами регулярно упирал Ломоносов: если информация оскорбляет национальное достоинство, она не может быть подлинной), не несет никакой воспитательной функции и не способствует укреплению вертикали власти.  Таким образом, в отличие от неидеологизированного взгляда на любую (не обязательно историческую) информацию, идеологический взгляд предъявляет ей ряд требований, которым она (информация) должна соответствовать.  Если она не соответствует, она наказывается невосприятием.
Джордж Оруэлл в свое время достаточно четко определил границы идеологии, перефразировав, как будто, еще Льиюса Кэролла: Алиса знала, что если резануть ножом по пальцу, если дотронуться кочергой до огня, если выпить из пузырька с надписью «яд»… в общем, за пределами этих несложно-бытовых условностей (утверждение, что Сталин был православным монархистом, не относится к таковым) можно извращаться сколько угодно.  Испуг Оруэлла (надо сказать, типично английский: в ангсоце слишком много от философии Беркли и Юма) заставляет задаться вопросом: а почему в таком случае объективная история (в виде хотя бы осознанного стремления к ней), тем не менее, существует?  Ответ, скорее всего, лежит в факте существования современной цивилизации как таковой.  И он очень не понравится патриотам, которые исходят из постулата самодостаточности определенной общности, понимаемой целостно-мистически, и очень смахивающей на замкнутые цивилизации ранней древности (хотя даже в случае Древнего Египта или Китая мы не можем утверждать их абсолютную, «инопланетянскую» независимость от окружающего земного мира; например, Китай очень много получил от некитайских древних культур Юго-Восточной Азии, чей ареал включал даже бассейн Янцзы).  Поскольку в рамках человеческой цивилизации отдельные исторические феномены (назовем их цивилизациями, или нациями, или иными какими-либо общностями) взаимодействуют, историческая информация об этих взаимодействиях приобретает характер вещественно-материалистического влияния (почти как в случае с ножом по пальцу), и отдельная общность (ничего универсального, всемирного ни разу не появлялось) не может себе позволить роскошь самообмана (как, в общем-то, можно говорить своей жене, что она – самая красивая на свете, до тех пор, пока на сцене не появятся другие женщины).  Поэтому самообман вынужден принимать формы, не связанные с его реализацией, должен быть, по необходимости, непрактическим.  Это первое, что приходит в голову, когда читаешь все эти идеологические фантасмагории.
Но ведь, возразят мне, идеологии могли добиваться поставленных целей, не были самообманом.  Разумеется.  Но в этом утверждении главное – прошедшее время употребляемого глагола.  Могли – не значит: могут всегда и при любых обстоятельствах.  В истории России актуализирована была всего одна-единственная идеология – коммунизм, поскольку коммунизм в данной конкретной исторической ситуации (можно сколь угодно жаловаться на цикличность времени и геополитическую банальность событий: Берлин «наши» войска (употребляю в кавычках, потому что в 1945 войска были не русские, а советские) брали дважды и т.д., но история неповторима, именно поэтому мы можем в ней ориентироваться, и сразу отличаем историоническую подделку) «попал в резонанс» с реальными задачами общества (а вовсе не мнимыми, вроде борьбы с «Тангейзером» или с нанопылью, оскорбившей чувства верующих в квартире Гундяя) и дал определенные результаты.  Коммунизм не был адекватен ни «еще» эпохе Екатерины Второй, ни «уже» эпохе Брежнева.  Идеология в целом – это стадиальное явление эпохи индустриализации.  Ни до, ни после нее с идеологией, как с паровозом, делать нечего.  И тому есть естественные причины: доиндустриальная эпоха поголовно неграмотна, постидустриальная – слишком образована.  Это обстоятельство совершенно недоступно пониманию тоскующих идеологов, и поэтому идеологическое сознание внеисторично (как, собственно, по большому счету, и религиозное, не смотря на все хвастовство иудейских, христианских или исламских богословов, что именно они «открыли историю»; ведь структура восприятия истории в рамках религиозного сознания поразительно одномерная и циклическая: есть религиозное откровение и есть следование ему, все неправильности – от разрыва с ним, все правильности – от соответствия; совершенно аналогично идеологи рассматривают мир с позиций верности своей ортодоксии – в свое время верующие справедливо «постебались» над псевдорелигиозностью идеологии). Идеолог серьезно не понимает, что, например, коллективизация сельского хозяйства невозможна в другую историческую эпоху на фоне совершенно другой экономики.  Он преподносит нам ее как лекарство на все времена от всех болезней.

(продолжение следует)

[Владимир Владимирович]

После этого большого предисловия, где рассматривались основные проблемы идеологии в XXI веке, опять попробуем определить, чего же хочет вышецитированный автор.  Первое, что бросается в глаза – сугубая ненависть автора к индивидуализму (хотя иные религии и хвастаются, будто они открыли человеческую индивидуальность, вопреки им вышецитированный автор очень хотел бы совлечь с себя индивидуальность, а заодно и со всех остальных, - главный признак современной идеологии: идеологу невыносимо от одной мысли, что кто-то на свете думает иначе), себялюбию и его причитания по поводу ответственности перед Петром Первым.  Поскольку индивидуализм прочно ассоциируется у автора с буржуазной моралью и антисоциализмом, то Петр Великий (как мы помним, исторические личности оказываются в заложниках у идеологов, к сожалению, не имея возможности самостоятельно их послать подальше) также обязан глубоко презирать предпринимательство и вздыхать о социалистической революции, до которой он не доживет.  Вообще, это кажется немного удивительным, но социалистические вопросы были совершенно амбивалентны обществу вплоть до времен Пушкина (вот как Пушкин относился к социализму?), поскольку время было иное, цвет времени – вроде как во времена троянской войны не могло быть религиозных споров.  Почти современник Пушкина – доживший до марксова интернационала Виктор Гюго в «Отверженных» пишет, что т.н. «рабочий вопрос» - это вопрос удовлетворения доходами, чем они у рабочего выше, тем меньше он думает о «рабочем вопросе».  Еще один штришок к теме: все иностранцы, посетившие Россию в XVI-XVII веках, в один голос утверждают, что при московском дворе нет и тени галантности, больше всего он напоминает какую-нибудь торговую контору, где бояре обсуждают вопросы налогов, хозяйства и барыша.  Но требовать от идеолога исторической аккуратности или хотя бы знания истории – это запредельно.
Дальше, выражая свою предельную мизантропию, вышецитированный автор призывает стать «человеком с большой буквы».  Меня всегда забавляло это самомнение «новый антропологов», которые считают человека ошибкой эволюции, если только он не будет слушаться их во всем.  Когда некто называет другого человека нечеловеком, что он имеет в виду?  Для мусульманина свиноеды не вполне люди, для политика, все, кто не проголосовал за него, точно нелюди, для пенсионера, которому не дают спать громкой музыкой, те, кто ее слушают – нелюди.  Разумеется, каждый из нас может оказаться на месте пенсионера, и вся его картина мира мигом изменится (А.А.Зиновьев любил шутить на эту тему).  Разброс ситуаций слишком велик, и мы вряд ли найдем четкую грань между необходимостью соблюдения правил человеческого общежития и удовлетворением частных идеологических амбиций.  Но представляется, что стремление сделать человека Человеком – это всего лишь завуалированная мизантропия, глубокое недоверие к человечеству с маленькой буквы.  Этим питаются религиозные секты, иначе пропадает смысл их существования (поскольку ни одна религиозная организация не обнимает большинства человечества, все они по необходимости секты с соответствующим мировосприятием).
«Кто ответит за нравственное растление некогда великого народа? Почему отвечать на все эти  нелицеприятные вопросы приходится в XXI веке, веке высоких технологий и дальних космических полетов?» - патетически вопрошает вышецитированный автор, и остается только гадать, почему он задает такие вопросы, если виновник им только что определен и изобличен: глашатаи человеческой индивидуальности (и религии в т.ч., раз уж назвались груздем и предъявили права на изобретение человеческой индивидуальности; вот и отвечать придется, полундра!)  Он предпочитает описывать свои злоключения в псевдосексуальной терминологии: был, мол, великим, а потом растлили, и как нищий на паперти, лезет к людям (с маленькой буквы; а судьи-то кто?) со своими язвами, в то время как космические корабли бороздят большой театр.  Но все равно автор никак не может сформулировать, что у него болит (приди он к врачу с такими симптомами, вряд ли они договорятся).
Дальше выясняется, что Россия – это, видите ли, «метафизическая сущность».  Позволю себе сыграть нереализованную роль (материалист потому что) фихтеанца, и раз уж запахло метафизикой, поинтересоваться: а неРоссия – неметафизическая сущность, или метафизическая несущность (для гегелевской диалектики всегда останется лазейка)?  Творцы мировых религий так гордились своим универсализмом, тем, что они не связаны ни с какими этническими или государственными образованиями (иудаизм по той же причине никогда не был и не мог быть мировой религией).  Напрасно.  Появляется Павел Морозов (он же – вышецитированный автор) и объявляет, что он по прежнему делит человечество на Россию и людей с маленькой буквы.  Даже как-то спорить не хочется.  Не о чем.  Французский кардинал в дрюоновском романе считал Францию «избранным богом королевством», есть грузинская легенда, что христианское божество подарило грузинам, поющим гимны в его честь, свою землю (такой хозяйственный – себе трошки оставил, но пришлось подарить).  Я бы послушал их дискуссию с нашим русофилом.  Но вряд ли она была интересной.  У атеистов есть дурацкая привычка: они всячески обихаживают верующего, понимая его способность к реакции аннигиляции с иноверующими, стараются надежно отделить его от них, создать ему комфортную атмосферу: он порет хрень – они с серьезным видом эту хрень комментируют.  Надо почаще их (разноверующих) сталкивать лбами.  Аннигилируют? – так тому и быть.

(продолжение следует)

[Владимир Владимирович]

Тяга к метафизике объясняется неспособностью смотреть на реальный мир, страхом перед ним.  Как созревшая девочка пугается менструальной крови, метафизик хочет заслониться от материи своим выдуманным мирком, к тому же портативным – укладывающимся в его чемодан.  Верующие из страха перед фактом смерти придумали загробную жизнь; мама обещает плачущему мальчику, что сдохший хомячок на самом деле жив и т.д.  Далее рассуждения вышецитированного автора делают зигзаг и предлагают в качестве средства от культа денег и потребительства не что иное, как «православное царство».  Здесь ключевое понятие «православное», потому что эти ребята за последние десятилетия зарекомендовали себя как идеальные избавители российского общества от греха частной собственности, самоотверженно беря этот грех на себя.  Современное русское православие – очень персональное, личностное явление, в центре которого стоит личность попа-потребителя материальных благ, прожирающего и просирающего добро задарма (это ведь райское состояние – один человек выведен из дурного замкнутого круга труда в поте лица своего, может позволить себе потребительство и культ денег за просто так), и это очень диссонирует с требованием Павла Морозова, в стиле основ миропонимания новой эпохи Клизовского, заменить «царей земных» масштабным системным планом.  Цель – «создание нового миропорядка для всего человечества» (сразу вспоминается ирония Бердяева, что русские философы на меньшее, чем счастье всего человечества, не согласны; пусть в огороде – бузина, пусть не проехать напрямую от Пскова до Смоленска, русский мыслитель будет думать исключительно о счастье минимум всего человечества).  Ладно, мы еще рассмотрим, что же именно автор хочет предложить всему человечеству, но далее он пишет о себе: «Где гарантом того, что это обязательно будет, является эта книга. Создававшаяся возможно в самый трудный момент российской истории».  Еще один кандидатский минимум для современного идеолога: закопайте свое чувство юмора, оно несовместимо с идеологией.
Заключение фрагмента тонет в эвфемизмах.  Глобальный мир якобы не терпит, будущее не для тех, кто живет для себя, все должны служить всем, национальная идея – создать весь мир.  Есть две теории, объясняющие призывы к «возрождению идеологии» - обе циничные, но от этого не теряющие правдоподобия.  Первая заключается в том, что идеологов использует «прочая мерзость» для прикрытия, такие доверчивые и наивные сами просятся в лапы мошенников.  Изголодавшиеся по «метафизической сущности» готовы в гербалайфщике видеть глобальную идею служения всем.  Другая теория еще проще: конкретный человек не в состоянии решать сам за себя – что делать и как жить; ему обязательно нужно некое погоняйло, а поскольку трудно представить нечто, отличное от нашего сознания (в этом заключается ограниченность любого идеализма, который не может прорваться за пределы сознания идеалиста; материалист избавляется от этой проблемы путем доверия к окружающей реальности, отказа от попыток видеть за ней какую-то иную сущность), ему требуется массовка желательно в масштабах всего человечества.

(продолжение следует)