Русская ментальность

[Владимир Владимирович]

БУЛАТ ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ

РУССКАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ

Современная Россия – очень изменившаяся страна. Русские XXI века очень не похожи на русских ХХ и XIX веков. Но и сказать, что русские вернулись в XVIII, а тем более в XVII века, нельзя. Это что-то новое, неизведанное, то, что поведет себя совсем иначе, чем ожидают специалисты по ХХ веку. Понятие «новые русские» из дразнилки превращается в социально-историческую категорию. Я умышленно не буду здесь отвечать на вопрос: а как же изменились русские XXI века? чем они отличаются от русских прошлых столетий? Это станет очевидно по ходу описания ниже. Однако, для начала необходимо описать русский тип, какой он есть в действительности.

Автор данного описания нерусский. Я – обрусевший украинец немецко-польско-турецко-греческого происхождения. Родился на Украине, но всю сознательную жизнь прожил в России, хотя и не совсем в России, а в Ленинграде-Петербурге. Это «маргинальное» положение дает мне определенные преимущества. Будучи вне русских, как этноса, но в рамках российской общности, считая себя, скорее уж, «советским», а точнее «постсоветским» человеком, я могу оценивать описываемое явление со стороны, но не слишком издалека, поскольку слишком уж сильное отдаление вредит исследователю ничуть не меньше, чем слишком близкое приближение к объекту исследования.

Когда на полках магазинов встречаются описания разных стран и народов их населяющих, в наше время в 90% случаев – это всего лишь претензия на путеводитель для туристов, который более-менее правдоподобно опишет немцев/французов/англичан, даст потенциальным туристам советы, как себя вести, как не опростоволоситься, ну и заодно даст возможность сравнить эти народы с нами самими. Автор менее всего ставил перед собой именно такую цель. Также, высказывая те или иные соображения, автор желал бы воздержаться от дискуссии с другими исследователями темы национального характера русских, хотя бы из соображений, что изучается сам характер, а не его понимание славянофилами/веховцами/сменовеховцами/даже честными и аккуратными социологами наших дней. Будучи материалистом по своим философским взглядам, я не считаю возможным тратить время на мир идей и бодаться с их носителями, которым только того и надо. Под национальным характером автор понимает наиболее общие структуры сознания и реализующего его поведения в рамках этнической системы, при котором хотя и допускаются исключения и нетипичные формы реакций и поведения, они воспринимаются как нечто нетипичное и из ряда вон выходящее (причем, типичные реакции на нетипичное поведение также являются частью национального характера).

Итак…

ИСТОРИЯ РУССКИХ
Русский этнос появляется на обломках Киевской Руси в условиях интенсивного смешения славянских выходцев из Поднепровья с финским и тюркским населением Волго-Окского междуречья. XIV век можно считать первым веком России [разумеется, существует желание из боязни миллионов и миллиардов лет реального времени затащить русских не то в палеолит, не то в палеозой, но это всего лишь боязнь реальности]. После расширения Московии на север и юг – присоединения Новгорода и Рязани – этническая система усложнилась, причем новгородцы ассимилировались (частично сохранившись в лице поморов), а севрюки еще успели сказать свое слово в смуте начала XVII века. Если в XV веке правители Москвы пытались объединить пространство бывшей Руси, то с присоединением Казани, Астрахани и Сибири Россия становится не просто многонациональной, а многокультурной страной. Этой многокультурностью принято городиться, хотя многокультурная Россия или Индия ничуть не лучше монокультурных и мононациональных Кореи или Японии. В обоих случаях обнаруживаются достоинства и недостатки. Моноэтнические страны беднее в смысле общественных процессов, они легко вырождаются в кастовые системы, но зато их обитатели имеют приятный микроклимат гомогенности, когда все вокруг более-менее похожи на тебя, и тебе не приходится свыкаться с чем-то слишком уж непривычным. Привычка к своим – вот самый мощный двигатель стремления к моноэтничности (патриотизм – лишь попытка идеологизировать этот реальный стимул, сам по себе он бессодержателен). Многонациональные системы – яркие и терпимые, но если объединяются слишком уж разные, некомплиментарные этносы, система обречена на развал. Пока Россия расширялась и присоединяла малочисленных и экстенсивнохозяйствующих зырян, хантов или якутов, русские сохраняли роль культуртрегерской нации, но имперская глава истории России, начинающаяся незадолго до Петра I с попыток присоединить Украину (славянский, родственный, но совершенно иной мир), это эпоха перенапряжения, нарастания насилия и конечного коллапса. Споры вокруг тезиса о том, была бы Россия без Петра сильнее или слабее, это одномерные споры. Россия без Петра просто была бы совершенно иной страной. Не хуже, и не лучше, но совершенно иной. Качественно иной. Обрушение Российской империи в 1905-1917 гг. было столь же неизбежно, как обрушение всех иных аналогичных империй (например, Австрийская империя продержалась немногим больше – с 1547 до 1918). Искать какой-то частный заговор в извержении вулкана – означает лишь демонстрировать свою интеллектуальную несостоятельность и пытаться опустить остальных людей-слушателей до своего уровня. Затем большевикам удалось собрать бывшую Российскую империю в СССР с помощью единственно актуальной и единственной возможной в России идеологии на федеративной и даже конфедеративной основе («единая-неделимая» стала невозможна еще в 1905 году, дальше уже был самообман). Но идеологии пришел конец, и с 1991 года мы наблюдаем на территории быв. Российской империи и быв. СССР до 20 (включая непризнанные и частично признанные) государств. Кстати, известный тезис о неизбежности государственно-политического единства евразийского пространства не выдерживает критики. Наоборот, почти вся историческая перспектива Евразии – это множество независимых (в т.ч. мелких) государств и племенных союзов, а периоды объединения Евразии монголами или русскими нетипичны и непродолжительны. В настоящее время наблюдается деславянизация России (в 1989 году славяне составляли 85,4% ее населения, по переписи 2010 – 79.5%), которая вполне понятна и естественна (в смысле желательности для власти, поскольку авторитарному режиму было бы гораздо труднее управлять славянами, чем азиатскими народами с их патерналистским мировоззрением).

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ИДЕАЛИЗМ
Писать о русских и легко и сложно одновременно. Существует двухвековая традиция описания русского национального характера, которой, однако, следует почти полностью пренебречь, в силу того, что она носила и носит сейчас исключительно идеалистическо-идеологизированный характер и дает не реальную картину русского сообщества, а лишь изображает пожелания отдельных идеологических группировок. Это не столько описание, сколько планирование, даже навязывание. И хотя отдельные личности могут сознательно вести себя в соответствии с идеологическим планированием, общей погоды это не делает.

СЕРЬЕЗНОСТЬ
Другим больным вопросом «русского характера» является соотношение достоинств и недостатков. В принципе, любое этническое сообщество является динамичной системой достоинств и недостатков, в которой недостатки вырастают из достоинств, а достоинства обусловлены недостатками, и они неразрывны (как следствие, чтобы бороться с недостатками, следует начинать с уничтожения достоинств), но вряд ли какой-либо представитель любого этноса (даже англичанин с его неизменной самоиронией) будет рад обсуждению своих недостатков, да еще и в национальном разрезе. Хотя беспристрастный анализ показывает, что сами понятия «недостатки» и «достоинства» относительны, и одно и то же качество в разных ситуациях и в сочетаниях с другими качествами может быть, как недостатком, так и достоинством. Однако, все народы хотят состоять из одних достоинств. У русских это усугубляется повышенной серьезностью, свойственным им как этносу в целом. Эта серьезность выражается в том, что русский живет так, будто ему надлежит давать отчет во всех своих действиях и даже мыслях. А отчетность не терпит несерьезного к себе отношения. Иногда это качество именуют «высокой духовностью», но «духовность» - достаточно бессодержательное определение. Серьезность эта может высмеиваться в анекдотах, сознательно ограничиваться какой-либо одной сферой (политикой, религией), но от нее русский никуда деться не может. В России «скоморох» - одно из самых страшных оскорблений.

ВЛАСТЬ
Отношение русского к власти отличается не столько раболепием, сколько гордостью за исключительных людей, когда-то руководивших Россией. Это чувство родственно отношению современных французов к Наполеону или современных англичан к Кромвелю. Мало кто из современников согласится терпеть нехватку чая, кофе и сахара по причине континентальной блокады, или терпеть самовластие мистера Кромвеля, но издалека великие кажутся вполне презентабельными и даже привлекательными. Аналогично и русский любит гордиться великими правителями прошлого, именуя их «эффективными менеджерами». Это, на первый взгляд, импортное словосочетание имеет очень четкий русский смысл. Правитель оценивается по результатам его деятельности, и если они положительны (выигранные войны, проведенные модернизации), правителю, даже самому жестокому, многое прощается. Во всяком случае, требовать от русских некого «всенародного покаяния» в действиях правителей прошлого (начиная с Ивана Грозного) – не более результативно, чем требовать от современных французов всенародного покаяния по поводу пожара Москвы 1812 года. Пример Германии, который часто приводят, как раз нетипичный (будь Гитлер немного удачливее, современное правительство Великой Германии с готовностью выплатило бы отдельные компенсации узникам лагерей смерти и в общих словах извинилось, но не более). Отношение с текущей властью у русского – куда сложнее. Традиционно русский относится к местной власти гораздо хуже, чем к региональной, а к региональной – значительно хуже, чем к верховной. Именно в главе государства русский желает видеть главного заступника перед властями низших уровней. При этом русские зачастую убеждены, что глава государства находится под нежелательным влиянием своего окружения, и необходимо пробивать эту (в т.ч. информационную) блокаду. Какие-либо непопулярные действия власти русский, прежде всего, склонен объяснять тем, что президент/император не был в курсе (потому, что допустить, будто правитель способен совершать зло сознательно, русский не может).

САРКАСТИЧНОСТЬ
Национальный характер устроен так, что самое причудливое и противоестественное отклонение в его рамках от общечеловеческого стандарта неизбежно компенсируется определенным качеством или группой качеств, которые также могут восприниматься как аномалии, но в сочетании с первым дает выправление крена и приближение к некому общечеловеческому стандарту (иначе этнос бы просто вымер в самом непродолжительном времени, но именно это нельзя считать причиной гибели исторических племен и народов). Разумеется, повышенная серьезность русских надежно компенсирована. Саркастичностью. Русский, если ему приходится мыслить, с его т.з., что-либо негативное или недопустимое, способен на самый безудержный сарказм, самую едкую сатиру. Добродушный юмор не прививается в России. Он несерьезен, или недостаточно серьезен. Зато веками получала развитие сатира, не просто как литературный жанр, а, скорее, как образ мысли. Отцом русской сатиры можно считать Даниила Заточника (XII век), хотя, возможно, эта традиция еще древнее (Киевская Русь не есть Россия, но эти два государства-общества связаны общей историко-культурной традицией, как, собственно, и Украина с Киевской Русью). На практике русский сарказм проявляется в том, что самые истые славословия вождям сменялись самой беспощадной сатирой на них же, и единственным способом избежать такого развенчания было бы отсутствие даже намека на культ личности, превращение правителя в историческую серость, но и это, как правило, не спасает. К «разоблаченным» (буквально «раздетым») бывшим вождям русские беспощадны.

КАТАСТРОФИЧНОСТЬ
Из русской саркастичности совершенно органически вырастает катастрофичность русского сознания. Это не есть традиционный апокалипсизм верующих, а некое особое отношение к действительности, при котором никакие катастрофы не способны поколебать русскую волю к жизни. Катастрофизм приводит к способности жить без святынь и авторитетов (и то, и другое тяготит русского своим давлением и, в конечном счете, пустотой), к способности жить в пустом мире. Русский столько раз слышал, особенно в последнее время, о мировых заговорах, катастрофах и концах света, что как-то свыкся с этим фоном своей жизни, и его уже ничем не удивишь. Тем более наивно было бы в разговоре с русским начать апеллировать к неким, якобы общепринятым, ценностям. Русский усмехнется и в два счета опровергнет любую ценность, - ведь русская неприхотливость распространяется и на ментальную сферу, а поэтому нет такой ценности, без которой русский не мог бы прожить. Нигилизм, которым русские философы награждают своих соотечественников, может принимать формы переоценки всех ценностей, и здесь русскому нет равных в способности критики. После помрачения правящей в течение нескольких десятилетий идеологии только самые наивные люди могут додуматься прививать русскому новую идеологию. В лучшем случае новая идеология в России будет напоминать коммунистические заклинания с фигой в кармане времен позднего Брежнева. В худшем – ширму для коррупции и воровства чиновников. Остается лишь посочувствовать главе государства с «возрожденной» таким образом идеологией.
***
Русская саркастичность в соединении с русской катастрофичностью дает неожиданный эффект: русского человека трудно чем-либо впечатлить. После того, как русские за последние сто лет пережили три революции, три голодовки, массовые репрессии, самую кровопролитную войну в истории и в течение сорока лет ожидали ядерную войну, все остальное кажется мелким и достойным, в лучшем случае, насмешек. Это самым интересным образом проявляется в реакции на фильмы ужасов, чей жанр потому не смог привиться к российской кинематографии, что русская реакция на него будет совсем иной, чем на Западе. Так, «Собака Баскервилей» экранизирована в СССР в виде иронического хоррора, что никак не удавалось британским кинематографистам, и именно за это фильм заслужил самых высоких оценок на родине Шерлока Холмса. Другой пример – русский фанфик на шведский вампирский роман «Впусти меня»:
«Оскар разглядывал ближайшие окрестности, слегка отодвинув толстую штору. Несмотря на теплый вечер, на улице не было ни одного человека.
- Нам нужно переезжать.
Эли высунула одну ногу из ванной и спросила, потягиваясь:
- Ты думаешь, нам уже слишком опасно оставаться тут?
- Нет. Просто мы уже съели полквартала, а остальные разбежались. У нас хоть деньги на переезд остались?»
Большая часть русских анекдотов также выдержана в эстетике катастрофизма и сарказма.

ПИРАМИДАЛЬНОСТЬ СОЗНАНИЯ
Заметьте, мы начинаем описание русского национального характера с его вершин – т.е. с отношений русского и самых общих (как в конституции) основ-принципов. Это не случайно. Мир русского человека пирамидален. Понятия «выше», «ниже» - ключевые в его мироощущении. Лучше всего он чувствует себя в иерархии. Петровская Табель о рангах, можно сказать, выразила русскую философию жизни. После 1917 ситуация не изменилась ни на гран: инженерно-технические работники свысока смотрели на простых рабочих, рабочие кичились перед совхозниками, а те считали себя недосягаемыми в отношении колхозников; академик глубоко презирал членкора, член-корреспондент строго соблюдал дистанцию с преподом из провинциального вуза, а вузовский преподаватель считал и считает себя белой костью по сравнению с черной костью школьного учителя (но и на учителе эта «лествица» не заканчивается). Стремление выделить себя из огромной массы народа, подняться над ним свойственно любому русскому, и нередко для этого используются политические, идеологические, религиозные и иные начала. Но зачастую никаких идей за иерархичностью русского общества не стоит, и она банально базируется на сословности (сословие – группа населения с четко определенными правами и обязанностями, отличающимися от общенародных; высшие сословия обладают привилегиями). Привилегии – мечта любого русского. Даже если он ругает привилегии других людей, он никогда не откажется от привилегий, полагающихся ему лично. Когда в позднесоветское время диссиденты боролись за свободу информации, передвижения и проч., это воспринималось большинством русского населения, как борьба за дополнительные привилегии.

ОТСУТСТВИЕ КЛАНОВОСТИ
С другой стороны, не смотря на тягу к иерархии, среди русских очень слабо выражена клановость и, можно сказать, они застрахованы от кастовости в смысле родственного наследования привилегий. Случаи наследования привилегий детьми высокопоставленных чиновников и иных деятелей (пословица: «сын полковника никогда не станет генералом, потому что у генерала есть свой сын») встречаются сплошь и рядом, но дружно осуждаются общественным мнением. Элита в идеале подбирается из всех слоев населения, причем не только в годы революционных потрясений, но и в ходе обычного эволюционного развития. «Из грязи – в князи» - эта пословица не столько осуждает других, сколько является самоиронией всей русской общественной истории. Работающие социальные лифты (иногда не пределе возможностей – в годы революций и перестроек), разумеется, требуют той или иной силы репрессий в отношении бывшей элиты. Бывшая элита пользуется у русских столь же дурной репутацией, что и «разоблаченный» правитель. Русские даже придумали особое понятие «дефектная элита», что подразумевает неизбежное вырождение правящих элит в ходе развития и, надо сказать, более-менее соответствует действительности (в других странах также наблюдается аналогичное отношение к «бывшим», но в России оно выражено гораздо резче). Когда репрессиям, помимо «бывшего», подвергаются и все его родственники, русские чувствуют глубокое удовлетворение. Справедливость восторжествовала! Эта нелюбовь к клановости, кстати, запрограммировала невезение России на фигуру «первой леди». В какие исторические дали мы бы не обратили свой исследовательский взгляд – к женам Ивана Грозного или Петра Первого, или же попробовали бы сопоставить супруг Романова-Ленина-Сталина-Хрущева-Брежнева-Ельцина-Путина, везде возникнет ощущение неловкости, чувство ненужности всех этих кандидаток на роль «первой леди». Недавний развод Путина воспринимается как «исправление ошибки юности», ведь господину вселенной не подобает брать в жены простую смертную. Неприязнь к клановости делает практически невозможной для России (во всяком случае, для России, населенной славянами) среднеазиатскую клановую систему власти (тем более северокорейскую династию). Любопытно, что (к отчаянью теоретиков монархистов-легитимистов) из 25 русских царей и императоров лишь 8 (одна треть) пришли к власти мирным законным путем, а остальные 17 наследовали или захватывали власть в ситуации кризиса или анархии. То же самое продолжилось и после 1917 года, да и сейчас понятно, что если путинский режим добровольно власть не отдаст, его устранение потребует силовых действий.

[Владимир Владимирович]

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С НАЧАЛЬСТВОМ
Взаимоотношения русского с начальством не так уж просты, как кажется на первый взгляд. Известная пословица «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак», хотя и не всегда соблюдается в точности (среди русского начальства отнюдь не все самодуры), но если русский начальник – самодур, это воспринимается всеми (включая его подчиненных) как нечто естественное и нормальное – ничего иного от него и не ждут. Зато русский суперкритичен в отношении начальства за глаза, всегда готов выплеснуть эту критику наружу, и – самым шиком для русского – является возможность высказать начальству в глаза все, что о нем думают, в случае потери начальством «легитимности» или полномочий. Ни в одной стране мира так жестко и беспощадно не критикуют тех, кого уже можно критиковать. Власть (даже районного масштаба), позволяющая себя критиковать, обречена. Ведь русские не знают удержу и если уж ругают власть или непосредственное начальство, то лишают его всех прав, прежде всего, права на жизнь. В этой ситуации самое глупое, что может сделать другой русский, это начать защищать поносимых. Если он – не купленный агент (что случается довольно редко), то, с т.з. русского критикана, просто большой дурак. Критическое отношение к начальству (особенно, бывшему) любопытным образом породило отсутствие в русской истории канонизированных царей (в отличие от канонизированных князей). Даже такой конформистский институт, как РПЦ, не решился прославить никого из Романовых (за исключением Николая Второго, но это – особая тема), а с Дмитрия Донского только недавно была снята анафема. Все это разрушает устоявшийся образ раболепия русских, и ни один русский властитель не застрахован от того, что его не «разоблачат», причем едва ли еще не при жизни. Ельцина наказали еще более изощренно – его просто предали забвению. Видимо, та же участь ждет и Путина.

СТРЕМЛЕНИЕ К ВЛАСТИ
Тем не менее, не смотря на столь незавидную судьбу начальства в России, любой русский (за исключением совсем уж закоренелых нонконформистов и даже анархистов) стремится стать начальством. Любым. Даже контролерша в автобусе или консьержка в подъезде – уже определенное начальство в отношении пассажиров и приходящих в гости, и ни один русский не упустит возможности показать, пусть невербально, свою власть над окружающими (особенно, если власть его эпизодическая или нижнего порядка). В советское время с его нехваткой товаров важной властью («пятой властью») был продавец. Но поскольку в ментальности русских торгаш занимал (и даже сейчас занимает) не самое почетное место в социальной иерархии, его претензии встречали дружный отпор, поэтому советский магазин был зоной перманентных конфликтов по определению. Продавца можно было даже оскорбить и высмеять (на этом материале успешно работали советские юмористы-сатирики). Но поскольку на целый городок или район большого города был нередко один-единственный магазин, продавец хорошо знал, что как бы покупатели не бесились, никуда они не денутся, придут сюда снова. И в этом проявлялась его власть над ними. Для советского продавца покупатель был головной болью, проблемой, от которой хорошо бы избавиться. 1992-1993 годы, когда старая советская система торговли сломалась, стали подлинной трагедией для продавцов той формации. Сейчас новая этика продавцов с их вежливостью, заманиваем покупателя в условиях растущей конкуренции и даже провозглашением принципа «клиент всегда прав» повергает русских покупателей в неловкость. Входя в роскошный магазин, русский чувствует себя обязанным что-нибудь купить, а это чувство не всегда комфортно. Впрочем, по мере роста доходов, это ощущение, как не странно, уходит. За последнее десятилетие русские стали потребительским обществом, и это в корне меняет отношение русского к деньгам и собственности. Все образчики «философии бедности», которыми хвастались в прошлом веке, можно смело исключить из актуальной современности. Современный русский мало-помалу перестает хвастаться в форме жалобы своими низкими доходами.

ОТНОШЕНИЕ К РЕВОЛЮЦИЯМ
Отношение русских к революциям – особая тема. Почему властная картина мира отождествляет революцию с концом света и всячески пытается отвадить рядовых граждан от каких бы то ни было мыслей о революции, ни у кого удивления не вызывает. Разумеется, поскольку элита в революции теряет все или почти все, она и не может, по определению, любить революцию. Гораздо интереснее бескорыстная антиреволюционность рядовых русских. То, что принято называть «историческим опытом», играет в антиреволюционности самую малую роль – представление массового сознания о конкретных революциях начала ХХ века очень смутно и приблизительно (чему способствовали как советские, так и постсоветские мифы антисоветской направленности). Здесь играет роль свойственный русскому менталитету трагизм. Дело в том, что выбирая из двух вариантов: «мир-комедия» и «мир-трагедия» русский скорее выберет второй вариант (здесь причиной русская серьезность, чурающаяся комедий). Жить трагедийно откровенно нравится русскому, однако сознательно стремиться к трагедии тоже негоже.

ЧУВСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ
Однако, считать русских неспособными на какие-либо политические движения из боязни «как бы чего не вышло» оснований нет. Неприязнь к революциям в России успешно снимается чувством справедливости. Чувство справедливости вполне можно назвать основным качеством русской ментальности, и оно корректирует любую из других склонностей русского менталитета. Самому кровавому тирану многое прощается за его справедливость, но горе ему или даже вполне себе вегетарианскому вождю ее нарушить! Несправедливость достойна уничтожения, и здесь русский не пожалеет ничего, разрушит все, нарушит все традиции и растопчет любой обычай. Тем более что заметное уважение к традициям русские испытывают лишь в мыслях традиционалистов и ретроградов. В реальности этого не наблюдается, наоборот, для русских характерно забвение и нарушение традиций – особенно этнических. Русский видит в следовании этническим традициям некую повинность и подозревает, что и иные народы, светя своими фольклорно-инструментальными ансамблями и настаивая на посконной старине, лишь отбывают тяжелую повинность, пусть даже необходимую. Революционные изменения столько раз перелопачивали Россию, что любая традиция неизбежно будет революционным новшеством по сравнению с предыдущей традицией. Новое поколение революционеров создавало свои традиции, которые ревностно охранялись от следующего поколения революционеров, но над всем этим, как судьба над древнегреческими богами, властвовала справедливость. Для правителей России опасно быть уверенными в общественной стабильности – рано или поздно она взорвется новым революционным движением. Можно лишь надеяться, что не доживешь до этого неизбежного переворота. Образованный русский, разумеется, понимает, что революция – достаточно заурядное событие в истории человечества и отдельных народов, но это ничуть не мешает ему абсолютизировать русские революции – считать их ключевыми точками мировой истории.

Такова вершина русского менталитета, на которой серьезность компенсируется сарказмом (любимая по степени экстрима русская забава – дразнить сторожевую собаку или общественно-политического деятеля, слишком серьезно воспринимающего себя и свою роль), верноподданность компенсируется революционностью, а сословность – неприязнью к клановости.

РУССКИЙ В МИРЕ
Если вершина русского менталитета – это отношения с властью, то вторым уровнем пирамиды является горизонтальные отношения с окружающим миром, прошлым и будущим. На протяжении полутора веков (начиная с 1840-х годов) в России господствовали идеологии – продукт деятельности интеллигентов. Интеллигенция – особая социальная группа русского общества (почти не имеющая аналогов на Западе), которая была достаточно подробно описана еще столетие назад, и является интеллектуально-идеологическим сообществом, вырабатывающим планы развития общества в соответствии со своими идеологиями. Если в XIX веке идеологии присутствовали в русском обществе подпольно, хотя и демонстративно, то в ХХ веке они вышли на сцену, а одна из них даже взяла власть (остальные пытались составить ей конкуренцию, впрочем, довольно бездарно). В силу своих естественных задач, интеллигенция должна была формировать информационное пространство, а, следовательно, должна была бороться с малейшим инакомыслием вне своей идеологии (и даже внутри нее). Идеолог должен был внушить аудитории мысль, что весь мир идет твердой поступью по пути, предсказанному и определенному идеологией, и лишь какая-нибудь обезьяна прямоходящая этого не знает. Если все это относить к недостаткам интеллигенции, то в защиту этого сообщества можно сказать, прежде всего, что это очень высокообразованная страта, практически монополизировавшая интеллектуальный труд в России, и если правящей элите (будь то царскому режиму, или советскому) могло взбрести поссориться с нею, это дорого обходилось правящему классу. После 1991 года ситуация резко изменилась, и интеллигенция потеряла былую силу и власть. Это ее представителей, понятное дело, бесит, но ничего изменить уже невозможно, население России навсегда ушло из идеологических загонов, а на вопрос: понимаете ли вы, что внедрение новой идеологии неизбежно повлечет физическую расправу с инакомыслящими? интеллигент, пропагандирующий новую (или хорошо забытую старую) идеологию обиженно промолчит. Но никакие попытки оживить мертвеца, или подсунуть на его место других мертвецов к положительному результату не приводят. Идеолог в современной России выглядит (да и является в большинстве случаев) откровенным шизиком, либо (в лучшем случае) ловким мошенником. У него, действительно, неплохо получается критиковать иные идеологии, но работа по созданию новой идеологии (идеологи уверены, что без идеологии Россия не проживет) начинает смахивать на откровенную неадекватность: недаром у современных идеологов общедоступного православия такой популярностью пользуется Достоевский с его психической неполноценностью, на почве психической болезни которого даже пытаются создать русскую национальную идеологию.

СКЛОННОСТЬ К МИСТИФИКАЦИИ
Одним из поджанров идеологии является «воспоминание о прекрасном прошлом» - т.е. массив информации, связанной с неким идеальным состоянием, в котором данная интеллигентская идеология господствовала в России. Легче всего это получается у монархистов и православных патриотов, которые ищут вдохновение в императорском или даже допетровском периоде, но и коммунисты в настоящее время нашли свой идеал в прошлом – в эпоху СССР, мало-помалу отходящую в историческую даль. Бедным неоязычникам приходится искать «идеальную эпоху» то во времена Кия Великого, то вообще в палеолите. При этом интеллигента-идеолога вовсе не смущает такая прозаическая вещь, как реальность, и если вы скажете православному патриоту, что не было в XVII веке «святой руси», а неоязычнику – что не было в палеолите никаких русских даже в проекте, вы страшно оскорбите их, и они лишь утешат себя мыслью, что столкнулись либо с недоумком, либо с врагом России. Поиски врагов России – любимое занятие интеллигентов, и если власть начинает серьезные репрессии против той или иной категории населения, застрельщиками всегда являются именно интеллигенты (что ничуть не мешает им самим становиться жертвами репрессий, но интеллигенция подобна осе, которая жалит и гибнет от своего же укуса). Интеллигентам-идеологам в прошлом нужна не какая-то там историческая правда, а оправдание смысла своего существования. Поэтому относительно немногие серьезные исследователи слывут в России за прожженных циников, которым нет дела до человечности (и которые нередко таковыми и являются, при этом даже бравируя своими качествами и подходами). Обвинение в аморальности – одно из самых распространенных обвинений историка в России (например, критики теории Гумилева не забывают привести аргумент «аморальности»). Таким образом, то, что иностранцы именуют русской «непредсказуемостью прошлого», имеет прямое отношение к представлению о ценностях, и дискуссия на эту тему (во всяком случае, в русской интеллигентской среде) неизбежно свернет к смыслу жизни, который любой интеллигент-идеолог понимает исключительно как реализацию своей идеологической утопии. То, что для этого может быть необходимо начисто уничтожить предыдущую историческую память, также ничуть не смущает интеллигентов, и поэтому образованный русский удивительно не отягощен прошлым (Фоменко и Носовский именно поэтому так органически вписались в русское ментальное пространство, что любой русский может запросто проделать аналогичную процедуру). Другой пример: около 1991 года почти все образованные русские сочинили себе цветистые родословные дореволюционной поры (если верить их рассказам о своих предках, в России 1913 года проживало не менее 10 миллионов одних графов и князей); никто не хотел происходить от бедных крестьян, так что даже те, кто соглашался на крестьянское происхождение, вели род от самых зажиточных и хозяйственных кулаков. Зародившийся отнюдь не в России жанр альтернативной истории расцвел в среде русских интеллектуалов, которые, как достоевские мальчики, запросто возвращают вам исправленную карту звездного неба.

РУССКОЕ ПОНЯТИЕ «НАРОД»
Русские очень высоко мнения о русском народе и его исторической роли, но при этом стоит помнить, что понятие «народ» в России – это абстракция и не имеет никакого отношение к конкретным русским людям и даже к ним всем в целом. Народ – интеллигентский идол, который с точностью соответствует интеллигентско-идеологическим идеалам, но в реальном мире почти не встречается, потому что отдельно взятые русские люди нарушают картину желательной идеологической чистоты. Реальные русские люди совершенно не интересуют идеолога, который мнит себя знатоком русского менталитета. Их – реальных людей – русский интеллигент презрительно именует «населением» и считает исторической нелепостью. А народ («богоносец» или «советский») – это и есть утопическая реальность русского менталитета. Русский православный патриот может, поездивши по России, матом крыть конкретного сельского жителя, но, вернувшись в привычную кабинетно-городскую среду, с умилением заявит, что русский народ у нас велик, богомолен и пополюбив. То же самое (только с коммунистической спецификой) заявит коммунист. Все революции и перевороты (и даже репрессии) в истории России осуществлялись во имя этого народа и его именем. А главным врагом «народа» оказывалось «население». Отсюда невероятное ожесточение разных квазирелигиозных интеллигентских группировок в отношении друг друга и готовность без малейших колебаний уничтожать миллионы единиц «населения» (равно как и искреннее удивляться: а каяться-то зачем в уничтожении «населения»?) Но это касается народа в высшем смысле этого слова, что уходит в какие-то вершины русской ментальной пирамиды, а на более низком – втором уровне – русский взаимодействует с другими нациями и этническими группами. Все русские убеждены, что у России великое прошлое и еще более величайшее будущее, однако, смысл слова «великий» здесь не имеет прямого отношения ни к национальному богатству, ни к уровню жизни населения, ни даже к уровню образованности. Величие русского народа понимается как решающее участие его в судьбах человечества (верующие русские идеологи именуют это «мессианством»). Но данная структура сознания опять же относится к вершинам ментальности, и почти не оказывает влияния на горизонтальный уровень русской ментальности.

ОТСУТСТВИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ЧУВСТВА
Величайшее мнение об исторической роли русского народа русские компенсируют почти полным отсутствие национального чувства. Назвать русского националистом – значит просто соврать. Ни себя лично, ни окружающих русских людей русский не считает некоей «высшей расой» по сравнению с представителями других народов. Русский вряд ли смог бы делить на бытовом уровне всех людей, как это делают верующие евреи, на «наших» и «гоев». Русский национализм (как и либерализм) всегда был импортно-подражательным. Националисты ни в 1917 году, ни после 1991 не получали на выборах сколько-нибудь заметного процента голосов, и играли роль скорее эстетическую, чем политическую. Еще большей экзотикой выглядит в России национал-социализм. Он воспринимается как импортная немецкая идеология (кстати, славянофильство первой половины XIX века – тоже импорт из Германии, оно подражало немецким национал-либералам времен Тугенбунда, а началась славянофильская полемика не с манифеста, а с антиманифеста – «Философических писем» Чаадаева, который, как ему казалось, учинил славянофилам разгром), и нередки случаи, когда среди активистов национал-социалистических группировок в России встречаются евреи или буряты. С т.з. русского, ничего удивительного в этом нет и быть не может. Потому что русский глубоко убежден в равенстве людей всех наций и этносов (и даже в том, что этнология – чисто теоретическая наука из сферы фольклорных балалаек и переплясов). Как на нечто из разряда фольклора русский смотрит и на все иные народы. Участившиеся в последнее время «этнические волнения» - это реакция русских на национальную несправедливость. Русский никогда не пойдет защищать другого русского, которого бьют на базаре, но и категорически не позволит другим народам защищать своих соплеменников. Потому что, с т.з. русских, это несправедливо, а уже по одному этому не имеет право на существование. Русский будет одинаково безразличен и беспощаден к любому национализму, включая свой собственный. К сожалению, русским не повезло на этнических соседей – многие из них (грузины, армяне, кавказцы) заняты национальным выживанием, и для них, естественным образом, преступник-единоплеменник ближе, роднее и приемлемее, чем законопослушный инородец. Поэтому столкновения русских с кавказцами неизбежны и в будущем будут приобретать еще более ожесточенный характер. Но русский в этих конфликтах защищает не себя, а принцип интернационального равенства. Кстати, татары, башкиры или коми обладают той же степенью отсутствия национального чувства, и они отлично уживаются с русскими (в Сыктывкаре или Казани национальные конфликты практически отсутствуют).

[Владимир Владимирович]

АДАПТАЦИЯ РУССКИХ ЗА РУБЕЖОМ
Мало того, что русский достаточно безразличен к национальным вопросам, он великолепно может взаимодействовать с другими народами, легко осваивается в инонациональном окружении (особенно, если отсутствует языковой барьер) и даже способен испытывать специфическую ностальгию по иным странам и народам. Русский – прирожденный космополит, и интернациональный коммунизм как нельзя лучше лег на русскую ментальность. Иностранные сказочные и приключенческие сюжеты настолько въелись в русскую детскую культуру: Винни-пух, Малыш и Карлсон, Остров сокровищ, а с недавнего времени Хогвадс Гарри Поттера, что их искоренение (к чему неизбежно приведет борьба за патриотическое возрождение) сильно обездолит русскую культуру. Первая программа обучения русской молодежи в Европе осуществлялась еще Борисом Годуновым около 1600 года (из этих студентов никто не вернулся в Россию), в XVIII веке уже тысячи русских бродили по Европе, а в начале ХХ века белая эмиграция рассеялась по миру и тоже исчезла для России (Набоков и Сикорский стали американцами, Анри Труайя (Леон Тарасов) – французом, Беляев – парагвайцем и т.д.) Массовый коллаборационизм на оккупированных в 1941-1944 гг. территориях и браки на иностранцах в последнюю четверть века – явления одного порядка. Численность русских в Дальнем Зарубежье с 1989 по 2013 увеличилась с 1,5 до 6,5 млн. человек. Русского завораживает такой огромный, разноцветный и отличающийся от серых русских будней окружающий мир. Но низкопоклонство перед Западом (или Востоком, или Югом) – это самая экстремальная форма ксенофилии русских. В большинстве случаев русский мыслит и действует по поговорке: «Для русского все народы – братья, а с родственниками можно и не церемониться». Русский способен восхвалять достоинства всех народов, но он не забудет и их недостатки. Французы ценятся за юмор и французскую кухню, англичане – за ту особую упорядоченность, которой так недостает русским, немцы – надежны, американцы – радушны, у японцев – тонкое чувство прекрасного, итальянцы – великолепные бездельники, у чехов есть пльзеньское пиво и Ярослав Гашек, даже польская чопорность вызывает симпатию, и русский не отказался бы в следующей жизни родиться в Варшаве. Зато у англичан нет секса, а вместо него одно занудство, немцы проиграли войну (и до сих пор комплексуют), итальянцы еще в XVI веке перестали быть великой нацией, французы не отличаются чистоплотностью, которую им заменяет скупость, а американцев еще Максим Горький аттестовал как претенциозных малолеток. Русский мог бы управлять этим большим и разноцветным миром, мог бы построить (как в известном анекдоте, который приводит А.А.Зиновьев) здание всемирной империи, но, к сожалению, для этого сарая у русских нет досок.

АДАПТАЦИЯ ИНОСТРАНЦЕВ В РОССИИ
Насколько русские легки на подъем в смысле адаптации и ассимиляции в иных странах, настолько же иностранцам легко жить в России. Русский интернационализм, саркастичность и серьезность заразительны. Достаточно родиться в России или пожить в ней длительное время, как начинаешь русеть. Появляются русские немцы, которые уже значительно отличаются от германских немцев, русские поляки, русские евреи, русские армяне и др. Этому способствует также одно интересное обстоятельство: русский любит выделять себя из общей русской массы, особенно за счет инонационального происхождения. Родственники Пушкина гордятся его африканским происхождением, родственники Лермонтова – его шотландскими кровями. Русская аристократия татарского корня городилась своим происхождением от Чингисхана (реальным ли, мнимым – это не имеет никакого значения). Имея инонациональное происхождение, русский как бы получает дополнительные баллы своего статуса. Это может показаться странным и в корне противоречащим русскому же принципу несерьезного отношения к этническим различиям, но это тоже реалия русского менталитета. Тот факт, что в России живет множество людей инонационального происхождения, льстит русскому самолюбию как симптом объединения Россией всего человечества. То, что русские умудрились создать одну из обширнейших и разнообразнейших в этническом отношении империй, объясняется именно способностью ассимилировать и уживаться с самыми разными этносами. У армян или грузин, по понятной причине, этого не могло получиться.

ОТНОШЕНИЕ К ПОЛИТИКЕ
Принято считать, что русские аполитичны, не разбираются в хитросплетениях партийно-избирательных систем и вообще голосуют «сердцем», а не умом. Действительно, большинство русских считают политику, а точнее, политическую рутину недостойным себя делом, а потому при всей своей социальной активности могут быть аполитичны. Для самых социально активных категорий населения характерен заметный политический и особенно избирательных абсентизм (воздержание от участия в выборах, что особенно поражало журналистов в период между двумя русскими революциями, которые задавали вполне естественный вопрос: как могут те, кто десятилетиями боролся за предоставление избирательного права, игнорировать реальные выборы, особенно на местном уровне?) Но это вовсе не значит, что русские готовы мириться с несправедливостью в политической жизни, и все надежды монархистов и сторонников авторитаризма, что, дескать, русский народ (опять абстракция!) хочет взвалить властные полномочия на какого-нибудь «природного вождя», а самим отстраниться от политики, обречены не сбываться. Авторитаризм воспринимается русскими лишь в том случае, если он просвещенный – в этом состоит секрет популярности Петра Первого и Сталина. Т.е. хотя русский считает политику грязным и недостойным приличного человека делом (особенно сильны такие настроения, как не странно, в самой политизированной части населения – интеллигенции), в целом русские критически относятся к тем государственным деятелям, которые пытались взять на себя всю грязь политики и избавить от нее общество. Самые обидные и саркастические анекдоты в России – это анекдоты о царях и прочих лидерах нации. На рубеже XX-XXI веков русские обнаружили исключительный эффект борьбы с неугодным политиком: они его просто забывают, он вычеркивается из исторической памяти и практически перестает существовать. Первым из подвергнутых такому наказанию политических лидеров оказался Ельцин.
***
Поскольку на протяжении последних двадцати-тридцати лет подавляющая часть российских политиков отличалась ярко выраженным флегматизмом, Жириновский еще более выделялся своей холеричностью и создавал у русских впечатление, что такое поведение ненормально.

ОТНОШЕНИЕ К РЕЛИГИИ
Религиозность среднестатистического русского человека выражается краткой формулой: начальство приказало. Если бы правители современной России (начиная еще с январского богослужения 1991 года) не светились в храмах одной-единственной конфессии, рядовые граждане, а тем более чиновники вряд ли бы проявляли какую-либо заметную религиозность. Если отвлечься от православно-патриотической псевдославянофильской концепции русской религиозности, как основы русского этноса, и обратиться к реальным процессам в русском православии, то обнаруживаем крайне низкую религиозность на протяжении почти всей русской истории и во всех сословиях, включая (как это не странно и не парадоксально) низкую религиозность духовенства (этому способствовала значительная неграмотность в его среде вплоть до конца XIX века). Это констатируют (помимо своей воли) даже православные идеологи: согласно легенде летописца Нестора, князь Владимир отверг мусульманство, предпочтя жратву и пьянку истинной (разумеется, с т.з. мусульман) религии. Лишь вторая половина XVII века – эпоха раскола и кровопролитных религиозных конфликтов – пробудила интерес к религии в русском обществе. Далее следует XVIII век – самое «светское» и равнодушное к религии столетие русской истории. В XIX веке усилиями славянофилов и Достоевского православие начинает приобретать черты идеологии, но периферийной и не сыгравшей ровно никакой роли в событиях революций начала ХХ века и гражданской войны. Поскольку со времен Петра I (а, по большому счету, и до него) православие в России было частью государственного аппарата управления, революционеры и вообще все русское общество, поднявшееся на борьбу с самодержавием, воспринимали его как часть свергаемого режима, а поэтому РПЦ Священного Синода была обречена. Была и другая, считающая себя православной, нонконформистская традиция – старообрядчество. Ее расцвет приходится на начало ХХ века, когда доля старообрядцев в русском этносе доходит до 30% и до 15% населения всей Российской империи, но после 1917 года количество старообрядцев резко сокращается (не исключено, что значительная часть старообрядцев на самом деле была атеистами, а часть вернулась в православие, когда оно перестало быть официальным). Русский атеизм отнюдь не появился в годы революции. Он имеет весьма продолжительную историю. Еще в 1859 году церковная ревизия выявила нереально великое количество людей, вообще не участвующих ни в каких религиозных мероприятиях, что в дореволюционной России было равносильно неверию – 10 млн. человек – 13% населения (на этом фоне 44% атеистов по переписи 1937 года кажутся преуменьшением, следствием особого нонконформизма 1930-х гг, тем более что реальное участие в религиозных мероприятиях, как тогда, так и сейчас, принимало от силы 10-12% населения России), однако из переписи 1937 года хорошо видно, что степень религиозности имеет четкую обратную зависимость от степени образованности и молодости. Благословляя всех борцов с большевизмом (включая Гитлера), зарубежное православие еще теснее приклеилось к монархизму, а в среде советского и постсоветского православия усилились тенденции объяснять революцию и последующее развитие России ни чем иным, как мировыми заговорами. Как и во всем иных случаях, мировой заговор позволяет тем, кто считает себя идейными наследниками свергнутых режимов (будь то царизм или советский строй), предстать жертвой и снимает необходимость признавать реальные причины революций и прочих перемен; русские монархисты, разумеется, физически не могут признать, что императорский режим к 1900 году был уже совершенно неадекватен, равно как и советские патриоты всерьез считают развал СССР мировым империалистическим заговором, в котором, по логике, участвовала вся страна. К 1980-м годам религия в СССР была уделом лишь маразматических старушек, да отдельных диссидентов, искавших в ней идейную отдушину, путь человека из костенеющего коммунизма на просторы мировой философской мысли. Надеждам диссидентов не суждено было сбыться. Как только рухнул коммунизм, православие постепенно прижилось близ государства, страстно желая лишь занять то же самое место, которое оно занимало до 1917 года, а обещание бездн мысли (в отличие от «нелетающей курицы научного коммунизма») и возрождения выдуманных на коленке древних традиций в реальности обернулись торжеством обскурантистского клерикального маразма, прикрывающего сомнительные хозяйственные делишки людей, которые в атеистической стране дальше дворников не поднялись бы. В начале XXI века православным в России именуется (и является) тот, кто поддерживает Путина, а все попытки распространить здесь иные религиозные веры не увенчались успехом, именно в силу безразличия русских к религиозным вопросам. Русский, всерьез соблюдающий религиозные, а тем более церковные правила, выглядит в глазах большинства его сограждан не вполне адекватным человеком. Современное руководство РПЦ сделало за атеистов самую важную часть антирелигиозной работы, и атеистам достаточно лишь следить, чтобы религия в России еще больше – намертво срослась с существующим политическим режимом, который она не переживет.

УБЕЖДЕНИЯ
Умение менять убеждения отличает образованного русского человека. За последнюю четверть века почти все граждане России поменяли свои политические и прочие убеждения минимум по два-три раза. Но при этом делается это со всей славянской чопорностью и русской серьезностью. А если русскому напомнить, что десять лет или даже год назад он говорил и думал с точностью наоборот, чем сейчас, он даже не будет пытаться оправдаться или объяснить вам, что вы его неправильно поняли (такая тактика свойственна разве что обрусевшим евреям), а просто обидится на вас, и у вас появится неприятное ощущение незаслуженной обиды. Тем более, что для образованного русского убеждения вторичны, первична, скорее, сама способность иметь убеждения.

Таким образом, на втором сверху уровне российской ментальности интеллигентский панидеологизм компенсируется замкнутостью интеллигенции как социальной группы и неприязнью ее к другим группам, абстрактное самомнение о высочайшем предназначении России компенсируется «всемирной отзывчивостью», неприязнь к политике не должна расслаблять политиков, а религия в России возможна только как часть нонконформистского стиля, иначе она исчезнет, наказанная новым абсолютным оружием русских – забвением.

ЧАСТНО-ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
Как не странно, но помимо уровней власти и горизонтального измерения культурного, исторического, географического, политического и религиозного пространства у русских присутствует частная жизнь, точнее частно-общественная, в силу того, что человек соприкасается с обществом. Частная жизнь у русского человека занимает лишь третий этаж сверху, и это происходит не только потому, что русский ее считает чем-то низким и недостойным, главная причина – развернутость русского самосознания от частного к общему. Русский вполне способен отождествлять свои личные успехи с общим прогрессом государства и общества, а свои личные неудачи – объяснять происками всемирных врагов. На этом фоне его частные радости и горести кажутся настолько незначительными и бессмысленными, что не стоят сколько-нибудь пристального внимания. Отсюда русское пренебрежение к частной жизни. Русский живет не для того, чтобы ходить по магазинам, ремонтировать квартиру или сажать деревья и растить детей. Это все низко-недостойно мыслящего и образованного человека, и с этим могут справиться другие, более примитивные народы. Русский живет в ожидании великой судьбы; он рожден для того, чтобы командовать армиями, сочинять великие поэмы и летать в космос. Все иное недостойно его. Президент Путин осуществил мечту русского человека – из очень посредственного обывателя превратился в повелителя вселенной. Правда, он неизбежно девальвировал статус повелителя (который должен быть небожителем), и добрая половина русских, глядя на него, задается простым и естественным вопросом: а я чем хуже Путина? В конце ХХ века русский открывает в себе бездну бесконечности и становится (чего не было ранее) эгоцентристом.

НЕАККУРАТНОСТЬ
Русский подчеркнуто неаккуратен, и эта неаккуратность имеет объяснения на геополитическом уровне. Когда русский автор разъясняет те или иные особенности русского национального характера, он прибегает к историческим и геополитическим аргументам даже там, где все проще и примитивнее. Более аккуратные народы (прежде всего, украинцы) замечают, что русский будет сидеть в неметеной избе и думать о счастье всего человечества. Поскольку у каждого качества есть положительные и отрицательные стороны, русская неаккуратность порождает крайне отрицательное отношение к мещанству. Правда, в последнее десятилетие, когда русские стали потребительским обществом, ценность вещей, вещизма в целом заметно возросла (благо есть возможность реализовать свои потребительские желания), но это ничуть не превратило русских в мещан. Богатство не есть цель русской жизни, оно воспринимается как средство, хотя и весьма желательное средство. Все олигархи за последнюю четверть века разбогатели «по щучьему велению», они практически даром получили свою собственность, и их менталитет уже по одной этой причине должен резко отличаться от менталитета их американских, немецких или французских коллег. Само собой, такой образ обогащения меньше всего способствовал появлению у русских скаредности и бережливости. Русский любит быть щедрым, особенно, если есть такая возможность. Жадность – один из самых скверных недостатков, с т.з. русского. Хотя Россия славится отдельными умельцами и трудоголиками (Калашников – прекрасный пример трудоголика), в целом труд для русского человека – неприятная повинность, необходимость, которой хорошо бы избежать. Сейчас, когда Россия открыта миру, каждый русский, нет, нет, да и помечтает о богатом «американском дедушке», который просто обязан не забыть внучка и за просто так его осчастливить. Емеля на печи, исполняющий свои любые желания «по щучьему велению» – доминирующая русская мечта. Другая сказка – авторская – пушкинская история о старухе, наказанной за ненасытность желаний на халяву (и, кстати, списанная с немецкого фольклора), должна удивлять русского человека своим тупым морализмом, и русский, окажись он на месте пушкинской старухи, не отказал бы себе в удовольствии еще раз повторить этот блестящий пируэт от черной крестьянки до владычицы морской. Единственный правдоподобный образ, созданный Достоевским, это Игрок с его презрением к честному «труду в поте лица» и стремлением к легкой наживе. Трудолюбие – трудолюбием, но русский человек испокон веков стремился тратить как можно меньше энергии именно на труд. Лень на этом фоне – прекрасная добродетель. Литературоведы, почти два века уже противопоставляющие ленивого и бесхребетного Обломова трудолюбивому и бодрому Штольцу, не понимают, что Обломов счастлив единственным возможным для него счастьем, которое он легко потеряет, если пойдет по пути Штольца. И если уж вспоминать геополитическое измерение, русский счел бы вполне справедливым такое мировое устройство, при котором все народы обеспечивают русских всеми мыслимыми удобствами, а русские – мыслящая элита человечества – обращают свой досуг на обдумывание бытия и смысла жизни. К счастью, русская природа оказалась обильна богатствами (от пушнины – «мягкой рухляди» новгородских ушкуйников до современных запасов нефти и газа) – в противном случае, обделенные даровыми природными богатствами, русские влачили бы куда более скромное и неаккуратное существование.
***
Русская неаккуратность приводит к любопытному поведенческому рефлексу. Покупая в современном магазине суперсовременный телевизор или стиральную машину, русский вряд ли заглянет первым делом в объемистое техническое описание, и, считая себя в состоянии самостоятельно разобраться в устройстве нового прибора (а русский человек обычно высокого мнение о своих умственных способностях), будет действовать «методом научного тыка». Этот метод вполне может оказаться результативным, но, даже если он не окажется таковым, к инструкции русский обратится только в случае полной неудачи самостоятельного подключения либо серьезной поломки оборудования. Аналогично русское отношение к любым иным внешним инструкциям. Русский вполне способен простроить демократию, фашизм или коммунизм, но ничуть не желает внешней помощи в лице вермахта или Международного Валютного Фонда.

БЕСКОРЫСТНОСТЬ
И, однако ж, не смотря на всю свою лень и нелюбовь к труду, как к обременительной обязанности вследствие несовершенства мира, русский, как никто иной, способен на совершенно «бескорыстную», не приносящую непосредственный доход ни ему, ни кому бы то ни было еще работу. Образованные русские пишут книги, которые никто и никогда не напечатает (правда, в эпоху Интернета они могут осчастливить мир непосредственно – выложив свои труды на соответствующих сайтах), проводят грандиозные исследования, которые никому не нужны, создают смелые проекты общественного переустройства, никем не реализуемые, а то и вовсе изобретают велосипед, затрачивая на это уйму времени, сил и средств (если труды требуют денежных затрат) и не получая взамен ничего, кроме чувства самоудовлетворения своей ролью творца (впрочем, в обществе такие люди, хотя и слывут чудаками, пользуются всеобщей симпатией и даже определенным уважением). Непрактичность русских видна хотя бы на примере судеб отдельных изобретений и открытий, которые их русские авторы даже не пытались запатентовать, а не то чтобы получать с них доход. В ответ на упреки со стороны более предприимчивых иностранцев русский (если он не трудоголик, что встречается в России в среднем реже, чем в других странах) заметит, что он работает для того, чтобы жить, но не живет для того, чтобы работать. Российская образовательная система строится по принципу «гармоничности» - т.е. ученики получают общий курс знаний с минимальной ориентацией на их будущую профессиональную сферу (это нередко приводит к тому, что даже в 15-16 лет очень немногие русские школьники профессионально сориентированы). Однако, у многих людей тяга к получению знаний, в том числе совершенно не относящихся к их непосредственному роду занятий, сохраняется и в более взрослом возрасте. В своих увлечениях и интересах русские удивительно разнообразны. В России зубной врач может быть знатоком русского флота времен Цусимы, а в личной библиотеке программиста будут книги о добыче золота, искусстве Индонезии и средневековой истории Флоренции (причем, все или почти все из них программист прочел и составил себе хотя бы общее представление о предметах, прямого отношения к программированию не имеющих). Американского преподавателя химии в колледже, который помимо химии ничем, кроме, максимум, бейсбола не интересуется, и с которым нельзя поговорить о филателии, джазе, истории коллективизации в СССР, теории Большого Взрыва и предвыборной кампании Рузвельта в 1936 году, его русские коллеги сочли бы примитивным образованцем («образованщина» – ужасное ругательство в русских устах) и подвергли бы остракизму. Эта русская всеобщая эрудиция делает практически невозможным какой-либо информационный контроль над людьми: например, никакой единый учебник истории не поможет достичь единого преподавания этого предмета в школе или вузе, поскольку каждый преподаватель убежден (и нередко он прав), что знает историю лучше, чем авторы учебника, и преподает по-своему, поскольку контролировать его невозможно, а уволить проблематично.

ЦЕННОСТИ
Самоценность знания и более узко – образования – признается всеми русскими (кроме, разве что, крайних религиозных обскурантов). Россия, по всей видимости, единственная страна в мире, где в подземных переходах продают дипломы о высшем образовании, поскольку кандидат в продавцы-ларешники, если у него есть такой диплом, имеет больше шансов найти данную работу по сравнению с не имеющим высшего образования. Уровень образования в современной России – вторая, неформальная общественная иерархия, и самый малооплачиваемый «старый русский», тем не менее, чувствует себя Цицероном на фоне тупого и необразованного владельца мерседеса, который даже не знает, что первая советская противотанковая самоходно-артиллерийская установка (СУ-76) была разработана не в 1976, а в 1942 году. Прощая начальству самодурство, русский отнюдь не склонен прощать тупость, глупость и необразованность. Гоголь в «Замечаниях для господ актеров» к пьесе «Ревизор», возможно неумышленно, дает городничему вполне лестную характеристику: «Городничий, уже постаревший на службе и очень неглупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьезен; несколько даже резонер; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало. Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого начавшего службу с низших чинов. Переход от страха к радости, от грубости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души». Перед нами старательный и образованный человек с развитым умом и воображением. Почти положительный персонаж.

[Владимир Владимирович]

НЕЛЮБОВЬ К РЕГЛАМЕНТАМ
Второе следствие русской неаккуратности – исключительная нелюбовь к каким бы ты ни было правилам и регламентам. Сюда же относится сбор документов и оформление новых – собирание справок и копий документов для русского человека – тяжкое испытание, в высшей степени бессмысленное. То, что в Европе существует уйма жестких правил (например, правила рыбной ловли в Германии), повергает русского в ужас, и он считает, что так могут жить не живые люди, а исключительно запрограммированные роботы. Поэтому большинство русских более комфортно чувствуют себя в странах Средней и Южной Европы, где анархичность общественной жизни выражена сильнее, чем на Севере Европы. В России возможность и даже привилегия нарушать всяческие правила является показателем высокого социального положения. В целом российская система «гуманнее», чем, например, японская или корейская, поскольку эти последние требуют надежности каждого элемента системы, а русский подход, наоборот, позволяет добиваться определенных результатов при ненадежности отдельных элементов. Русскому искренне жаль японцев из-за их «бесчеловечной» системы, а в России «водители Ларионов и Кутько приняли на себя повышенные обязательства и приказали долго жить» (из юморины). Привычка (не только времен первых и последних пятилеток) принимать на себя повышенные обязательства, что б хоть что-нибудь сделать, – важный стимул трудовой деятельности русских, у которых (опять же задолго до прихода к власти большевиков) огромную роль играли нематериальные стимулы вознаграждения за труд (ордена, ценные подарки и пожалования). Неаккуратность русских является причиной вечных придирок начальства, но как бы начальник жестоко не распекал подчиненного, это редко приводит к оргвыводам, поскольку начальник отлично отдает себе отчет, что вокруг него – живые люди, и он рискует остаться вдвоем со своими повышенными требованиями. Самым саркастическим анекдотом на эту тему является история владельца фирмы, который требовал от менеджеров повышения доходности в два раза каждые пять месяцев, а не справившихся тут же увольнял. Универсальным самооправданием проштрафившегося русского работника является утверждение, что спущенные сверху планы были все равно нереальны, а он сделал все, что мог, но не более. Аккуратист считается в России неврастеником и не очень любим окружающими.

НЕДОНОСИТЕЛЬСТВО
Можно было бы считать русское недоносительство разновидностью русской же неаккуратности, но это явление шире и глубже, чем простая халатность. Известны народы и страны, где доносительство является обычным порядком общественной жизни (обе Кореи, Германия, и даже американцы, не смотря на все их уверения в недоверии к государству, откровенно нарушают свои же принципы). В России доносительство – один из самых тяжких проступков, осуждаемых обществом. Хотя на практике русский вполне может информировать правоохранительные органы о противоправном поведении окружающих, это требует минимум подготовки террористического акта. Совершенно невозможно представить сцену в русском автобусе или трамвае, когда русские пассажиры указывают контролеру на безбилетника. Общественные кампании борьбы с чем-либо в России неизбежно проваливаются, поскольку требуют определенной степени азарта доносительства, а русскому такая практика просто претит. Уж скорее русский разберется с нарушителем сам, чем впутает в это дело полицию.

НЕКЛАССОВОСТЬ
Неаккуратность русских весьма заметно проявляется в общении с окружающими. Хотя в России достаточно развита сословность (в последние годы она законодательно закрепляется), русское общество, как было в советское время, так и остается на данный момент бесклассовым – классовые интересы едва-едва выражены, а о классовой солидарности и речи не идет. Новая русская буржуазия (правильнее ее называть предпринимателями) едва-едва оформилась, едва-едва научилась вести себя, как подобает владельцу одного миллиона или сотни миллионов долларов, но общество в целом смотрит на нее без всякого пиетета. Все хорошо знают, что собственность у «новых русских» появилась большей частью незаконно, она нелегитимна в глазах подавляющего большинства общества (причем, никакой солидарности не наблюдается и в самих рядах буржуазии: мелкие собственники откровенно ненавидят средних, а средние – олигархов), и уж «раскулачивания» крупных предпринимателей ничего, кроме злорадства не вызывают (показательна судьба Ходорковского). Если репрессии в отношении человека труда будут восприняты негативно (человек труда уважаем в России хотя бы потому, что нелюбящий труд – особенно монотонный и однообразный – русский человек видит в труженике героя, жизнь положившего на такое тяжкое дело), то репрессии в отношении олигархов воспринимаются в качестве очередного акта процесса «грабь награбленное». При всем уважении к личной собственности (здесь проходит важный водораздел – и он проходил задолго до прихода к власти большевиков), частная собственность в России никем не уважается. Эта бесклассовость создает заметные затруднения при обращении к ниже и вышестоящим. К отчаянью пропагандистов хороших манер, за более чем двадцать лет, истекших с момента краха развитого социализма, никаких форм обращения друг к другу в России не выработалось, и в обозримом будущем таковые вряд ли появятся. Все многообразные формы обращения дореволюционных времен вышли из употребления после 1917 года, обращение «товарищ» еще в советское время стало казенным и официозным, обращение «гражданин» отдает уголовными запахами, а если к представителю высших кругов обратиться «господин», это (в любых устах) прозвучит настолько саркастически-издевательски, что тот, кого обозвали «господином», вряд ли захочет услышать это во второй раз. «Господами» в современной русской среде можно называть только близких друзей в неформальной обстановке (при этом – шутя). В среде духовенства сложилась практика отказа от отчеств (иногда ее объясняют тем, что в советское время в ходе бесед сотрудники госбезопасности нарочито обращались к попам по имени-отчеству). Гораздо лучше удается у современных русских обращение к большой группе, выделенной по какому-нибудь одному признаку («коллеги», «уважаемые», реже «друзья»), но один на один русские в лучшем случае обратятся друг к другу по имени-отчеству, или же просто на вы.

ЛЕГКОСТЬ ОБЩЕНИЯ
Неопределенность в обращениях подтверждает легкость общения в русской среде. Русские, по праву, славятся своей открытостью и даже прямодушием (а прямодушие не всегда есть хорошо), и отсутствие классовых барьеров создает дополнительные условия для легкого и непосредственного общения в любой компании. Британские сословные предрассудки кажутся русским нелепостью и напрягом. Столь же смешит русских британская замкнутость: русские, наоборот, откровеннее всего в поездках, и если поездка достаточно продолжительная, успеют выложить совершенно случайным попутчикам, которых больше никогда не увидят, «всю свою жизнь». При этом в общении русский, как правило, тактичен, деликатен, умеет обходить острые углы (если, конечно, специально не задастся целью обострить отношения) и, главное, он – приятнейший собеседник и рассказчик. Русский (хотя в России никогда толком не преподавалась риторика) – отменный краснобай. Он умеет держать аудиторию, убеждать и переубеждать («русские – природные диалектики» - читаем мы в «Заповедях поведения немецкого солдата на Востоке», составленных около 1940 года людьми, начитавшимися Бердяева, хотя Бердяев в своем «Самопознании» лишь констатировал простую, всем известную в России истину). Будучи дилетантом, русский может сходу разобраться в любой, даже сложной проблеме. У многих русских принято обо всем иметь свое мнение (хотя бы уже потому, что все мировые вопросы должны быть осмысленны и обсуждены даже в компании за тремя стопариками водки). У некоторых русских присутствует ужасная манера давать всем советы, и это – учитывая деликатность, как общее правило – вынуждает окружающих обещать советчику непременно воспользоваться его советами. Хотя общество скорее осуждает, чем одобряет болтунов, болтун в России имеет больше шансов сделать карьеру или успешно выступить на брачном рынке, да и в русское застолье без краснобая не хватает чего-то очень важного.

УГРЮМОСТЬ
Не смотря на всю легкость и необусловленность общения, Россия – страна угрюмости. Иностранцам и некоторое время жившим за рубежом русским это бросается в глаза сразу же по приезду. Встречаются даже такие характеристики, как «у пассажиров целого автобуса такое выражение лица, будто они едут на похороны». Русские, действительно, один из самых неулыбчивых народов мира, а пословица о дураке на похоронах заучивается с детства, тем более, что у многих людей в России угрюмость заменяет недостаток образования или высокопоставленности. Удивительно, что именно выходец из России – американский социолог Питирим Сорокин бросил девиз: keep smile! Погружен ли русский в сарказм, демонстрирует ли свой интеллект, он почти всегда угрюм и серьезен. Обычный юмор кажется русскому слишком несерьезным, поэтому чистые юмористы считаются пестователями «быдла», зато сатирик вполне себе может достигать ранга политического деятеля и мыслителя эпохи. Веселость считается признаком глупости («смех без причины – признак дурачины», да и по причине – тоже), а «шутовство», «скоморошество» - довольно серьезные обвинения, которые один русский может предъявить другому. После серьезной многовековой борьбы со скоморошеством на Руси (застрельщиком репрессий здесь выступила православная церковь) карнавал глубоко чужд русским традициям, и хотя царевну Несмеяну из русских сказок, в принципе, можно рассмешить, но фольклорная традиция совершенно справедливо считает это трудным подвигом. Герой комедии 1956 года «Карнавальная ночь» Огурцов, который искренне не понимает различия новогоднего праздника и отчетной конференции, - это не саркастический персонаж, а вполне реалистический. Невеселость русской культуры хорошо видна на примере русской же кинематографии. Классические комедии господствовали лишь в эпоху космополитического подражания Голливуду (1930-1940-х гг.), а по мере вызревания национальной школы и национального стиля кинематографии стали доминировать иные эстетические нормы. Классическая комедия (быть может, последней из этого жанра и была «Карнавальная ночь») ушла в детское (по определению, несерьезное) кино или в уникальный жанр лирической комедии, который можно условно назвать «улыбкой сквозь слезы». Основной же поток современного российского кинематографа – удивительно унылый и безрадостный жанр.

СТАРООБРАЗНОСТЬ
Если разделить все страны мира на «старообразные» и «младообразные» (т.е. взвесить ценность статуса возрастной группы как идеала), Россия неизбежно попадет в разряд «старообразных», что обусловлено подсознательной неприязнью к молодости как возрастному статусу. «Молод ты еще» - в России это очень веское замечание, даже обвинение, а поэтому любой русский старается выглядеть постарше и солиднее. Отращивание бород, хотя брадобритие запрещалось православием, вплоть до второй половины XVII века не было в России проблемой (например, брили бороды отец Ивана Грозного – Василий III и боярин Скопин-Шуйский). Проблемой борода стала в ходе церковного раскола, когда она превратилась в символ противостояния, особенно в эпоху Петра Первого, европейскому влиянию, но XVIII век был бритым, пока в 1840-х годах мода на бороды не вернулась в Россию (кстати, не без влияния той же Европы). К концу XIX века мода на бороды охватила все социальные слои и партии (бороды носили и Ленин, и Николай II). Старообразность русской культуры тесно связана с юниорофобией (неприязнью к молодежи). Более половины ваших русских собеседников (причем, вне зависимости от возраста и пола) дружно укажут на то, что современная молодежь – это какой-то ужас: на всем пространстве от интеллектуальной тупости до порабощения низкопробными образцами искусства. Разумеется, эти же собеседники заявят, что в их времена (даже если им 20-30 лет) молодежь была лучше, духовнее, бескорыстнее, умнее, образованнее и вообще, лучшая молодежь – это старики. Интересно также, что в русской традиционной культуре напрочь отсутствовала любовная лирика. Она появляется лишь в XVIII веке (опять западное влияние), и не будь петровских реформ, вряд ли Пушкин написал бы «Я помню чудное мгновенье…» Статус «молодухи» (так в русской традиционной культуре называлась молодая женщина) был еще ниже, чем «молодого человека».

НЕСЕМЕЙСТВЕННОСТЬ
Не смотря на все уверения традиционалистов, что Русь «испокон веков» строилась на семье, это откровенная неправда. Причем, обнаружил и открыто заявил об этом ни кто иной, как поздний славянофил (хотя как раз славян-то он недолюбливал) Константин Леонтьев. Более детальное изучение вопроса подтверждает его правоту. Русские – удивительно несемейственный народ (чем, кстати, они выделяются из остальных славян). По мере переселения восточных славян с Днепра в Волго-Окское междуречье в XII-XIV веках, родовая община Киевской Руси сменилась общиной соседской Московии. Верующие историки настаивают, что ячейкой московитского общества был церковный приход, неверующие историки считают таковым мiр – сельскую общину, чье название восходит ко временам влияния на славян митраизма. В любом случае это не семья. Русский откровенно тяготится семейными узами. «На миру - и смерть красна!» - говорит русская пословица, которую невозможно представить в устах украинца или англичанина. Еще труднее представить в устах русского поговорки: «Мой дом – моя крепость» и «Моя хата с краю». Интересное следствие русской несемейственности: украинцы считаются более скандальными, чем русские, именно потому, что ругаются чаще в коллективе, чем дома, а русские – наоборот, более лояльны к коллективу, чем к семье. Коллектив очень важен в жизни русского человека, а попытки «оторваться» от него воспринимаются, как социально подозрительные и чуждые нормативу поведения в обществе. Русский будет добиваться признания, прежде всего, в коллективе, и вообще он – отличный коллега. Одинокие люди, если они могут предъявить свою определенную социальную роль, будут выглядеть не хуже своих многодетных друзей и соседей. Правда, здесь наблюдается интересное исключение – старообрядцы, у которых семейные ценности развиты куда сильнее, но это, как и следовало ожидать, результат вытеснения старообрядцев никонианами из общественно-политической жизни, что неизбежно должно было компенсироваться в других сферах. И уж точно всех русских раздражает демонстрация семейных ценностей в голливудских фильмах – все равно, как выставление интимной жизни на всеобщее обозрение (информированный русский, разумеется, хорошо знает, что реальная личная жизнь актеров, сценаристов и режиссеров Голливуда отличается от ее экранного варианта), и если из американских фильмов (будь то космические катастрофы, мыльные оперы или детективы) вырезать семейные сцены, они в глазах русского зрителя только выиграют. Клановость в политике еще больше раздражает русских, чем американцев (несчастливая история клана Кеннеди, да и клана Бушей), и в России вряд ли когда-нибудь будет возможна передача власти по наследству в рамках республиканских институтов, как это запросто происходит в Азербайджане и Средней Азии или Северной Корее. История сталинских детей общеизвестна. Будь у Путина сын, вряд ли он стал бы кем-то большим, чем крупным бизнесменом.

ОБЩЕСТВЕННОЕ ПРИЗНАНИЕ
Не смотря на важность коллектива и шире общества для русского человека, общественное мнение в России куда терпимее и либеральнее, чем, например, в США. Тот же Набоков своей англоязычной «Лолитой» заслужил репутацию педофила и упреки американских преподавателей в клевете на американских учеников. Бунин же, не покидая пространства русской литературы, и сочиняя, в сущности, то же самое («Темные аллеи»), заслужил почет и внимание, как в эмиграции, так и – с 1955 года – в СССР. Трудно представить, что русское общество отнесется к русскому оппозиционеру жестче, чем русское государство. Когда Салтыков-Щедрин заметил, что в России жестокость законов умеряется необязательностью их исполнения, он имел в виду именно эту тормозящую функцию русского общества. Более того, нередко именно общество встанет на защиту человека от государства. Если в США коммунист маккартистских времен, потерявший работу и иногда вынужденный покидать страну, выглядел всего лишь неудачником, в СССР посаженный диссидент нередко представал героем, борющимся против дракона. Суд Линча в России (как отмечал еще Короленко) практически невозможен, хотя бы потому, что само по себе общество не приспособлено карать преступников (это отчасти объясняет бледность суда присяжных в современной России и его демонстративную оппозиционность в пореформенной России XIX века). Но даже если русский нарвется на неприязнь некого сообщества, он легко найдет своих единомышленников в другом месте, потому что для русского общества (особенно в наше время) характерно почти полное отсутствие каких-либо общих и не подвергаемых ревизии представлений и ценностей. Последнее приводит к особой роли государства в процессе объединении русских людей в какую-никакую общность. Это вовсе не означает, что Россия обречена всегда быть единым государством, но если бы она раскололась по идейному или религиозному принципу в годы гражданской войны или церковного раскола, это были бы во многом похожие государственнические режимы с низкой социальной активностью. Государственное давление в России искупается общественной мягкостью, а важность общественных связей, по сравнению с семейными, компенсируется их недеспотичностью. Заброшенные на необитаемый остров русские первым делом создадут государственные структуры, которые тут же вступят в конфликт с обществом, играющим роль антигосударственного противовеса. Поэтому общественная организация (будь то православная церковь или политическая партия), выступающая заодно с государством – особенно с его карательными органами – (с т.з. русского) суть часть этой карательной машины. Это объясняет обрушение РПЦ в 1917 году вместе с падением монархии, поскольку эта религиозная организация совершенно адекватно понималась как министерство веры, часть государственного аппарата, а равно сторонники и противники монархии не могли себе представить православного человека республиканцем (в русском несоциалистическом республиканском движении начала ХХ века исключительную роль играли старообрядцы).

НЕСУТЯЖНОСТЬ
Русское недоверие и пренебрежение к суду – трюизм. Еще в XV-XVI веках русский фольклор создал образ неправедного суда, в котором простой честный человек справедливости не найдет по определению. Здесь играет роль, как русская неаккуратность, так и нелюбовь к формальностям. Суд по закону всегда в России противопоставлялся суду по совести, причем, все или почти все русские уверены, что суд по совести лучше, правильнее, чем суд по закону (хотя бы уже потому, что суд по закону бессовестный). Это, однако, вовсе не означает, что суд по совести мягче и гуманнее суда по закону (особенно, если совесть подвержена идеологическим влияниям). По совести следует не просто наказать врага-преступника, но и полностью раздавить его, заставить отречься от себя и своей позиции (какова бы она не была). По совести русский может быть беспощаден. Можно даже предположить, что массовые репрессии – это попытка довести до возмездия все эпизоды преступлений и осудить их именно «по совести». К тому же «суд по совести» (аналог американского суда Линча) позволяет обойтись без таких раздражающих русское сознание вещей, как формальности. Русский терпеть не может процедур. Если для англичан и американцев сутяжничество – неотъемлемая часть повседневной жизни (редкий английский роман обходится без сцены суда), то для русских – это экстрим особого типа, к жизни рядового человека прямого отношения не имеющий. Старика Фрэнкленда из «Собаки Баскервилей» - неудивительного в Англии, в России сочли бы или сумасшедшим, или мизантропом (потому что только человек, ненавидящий людей, может находить удовольствие в судебных процессах). И это не преувеличение – немало людей в России (в том числе и автор этих строк) устроились так, что ни разу за всю жизнь не участвовали в судах и вообще не контактировали с правоохранительными органами.

[Владимир Владимирович]

РАЗБОЙНАЯ КУЛЬТУРА
Образ Робин Гуда – неформального творца справедливости, судьи «по совести» существует в ментальности всех или почти всех народов мира (разве что за исключением Германии и ей подобных стран), и Россия в этом – отнюдь не исключение. Особое место, которое занимает справедливость в русской ментальности, и ее несвязанность с общественно-политическим устройством создают неповторимый колорит неправовой культуры. Например, как не раз отмечалось в наше время, в России столетней давности вряд ли мог бы появиться литературный герой, подобный Шерлоку Холмсу. Что делает Шерлок Холмс? Восстанавливает нарушенный правопорядок, потому что считает его вполне справедливым и самоценным. В России конца XIX – начала XX веков почти всеобщим было убеждение в несправедливости и ненормальности именно обычного строя жизни, а поэтому любой правонарушитель – будь то террорист-эсер или разбойник с большой дороги – оказывался куда нормальнее, чем самодержавие. Интересно, что в советское время партийная вертикаль власти больше импонировала жалобщикам и иным «ходокам за правдой», чем государственная. А в наше время главной претензией к РПЦ является даже не ее прожорливость, а сращивание с государственной властью, которая, скорее всего, неправильна. Русский относился и относится к правовой культуре с нескрываемым недоверием. Только особо крепким сарказмом можно объяснить наличие шуток типа: «Взятие Бастилии – это несанкционированное шествие, возглавляемое незарегистрированными неправительственными организациями, финансируемыми из-за рубежа, приведшее к массовым беспорядкам с применением нелицензионного оружия и закончившееся захватом правительственного здания». Именно таким, по мнению русского человека, должен быть ход мыслей любого правоохранителя: судьи, прокурора или полицейского. Тупой юрист, ничего не видящий, кроме вчера принятых законов. И законодательные меры по защите правоохранителей (особые наказания за неповиновение или нападение на них) лишь укрепляют в этом убеждении. В современной России полиция нередко считается разновидностью бандитов, которым выдана лицензия на бандитизм, и обращаться в правоохранительные органы – значит привлекать к себе ненужное внимание. На фоне такого правового нигилизма преступник не выглядит в России таким уж абсолютным злом, как в Германии, где одним из самых страшных ругательств является слово «каторжник».

ТЯГА К ОБРАЗОВАНИЮ
Стремление к образованию стало русским квазиинстинктом. Разумеется, это произошло не сразу, а примерно на протяжении XIX века. Если в 1900 году Россия была, пожалуй, самой необразованной страной Европы (в Великобритании в этом году грамотность простиралась до 96% взрослого населения, в Австро-Венгрии – до 77%, в Италии – до 52%, а в России – всего до 28%), то уже к 1960 году средний уровень образования в СССР был одним из самых высоких в мире. При этом такой стремительный взлет уровня образования осуществлялся за государственный счет и ни в коем случае не был классовым, что приводило к интенсивной – на пределе возможностей – работе социальных лифтов. Это неизбежно приводило к социальной напряженности, борьбе за место в иерархии, и репрессии 30-х годов вполне можно рассматривать как естественную борьбу поднимающихся по социальной лестнице к образованию и культуре народных масс со старыми стратами (в т.ч. стратой «профессиональных революционеров», в которой было слишком много дворян и представителей иных высших классов). В итоге в СССР сформировался массовый открытый образованный класс, который продолжал самовоспроизводиться и расширяться (в России для детей иметь более низкий образовательный уровень, чем их родители, просто неприлично, и родители академиков нередко были колхозниками). Эта среда стала настоящей головной болью для любой правящей верхушки, потому что образованность в геометрической прогрессии влияет на оппозиционность, и единственным способом сохранить власть для элиты было бы резкое снижение общего образовательного уровня, но это в условиях современной технологической гонки невозможно. Дилемма: революция или развал сохраняется. А поскольку в менталитете русских сохраняется тяга к общему образованию, подчас не имеющему никакого отношения к их профессиональной специализации, надежды на выпестовывание узких специалистов, не интересующихся ничем, кроме своей профессии и, как следствие, аполитичных, несбыточны.

СЛАБОСТЬ ОБЩЕСТВЕННЫХ ДВИЖЕНИЙ
Не смотря на большую значимость общественных связей сравнительно с семейными, в России наблюдается (в нормальном, нереволюционном состоянии общества) крайняя слабость общественных движений и инициатив. В современной России практически отсутствует профсоюзное (и как следствие – забастовочное) движение. Начальство в ответ на инициированную профсоюзом забастовку, заявило бы о мировом заговоре закулисы, финансируемом из-за рубежа, а рядовые граждане и не ждут ничего от профсоюзов, кроме бесплатной путевки на лето. Столь же неудачным оказался опыт создания в России политических партий. В подавляющем большинстве русские голосуют за тех или иных политических деятелей, а партии (за редким исключением) являются персоналистскими клубами при том или ином ярком политическом деятеле. Иногда русский политик возглавляет сразу две или три партии. Экологические инициативы, при всей их привлекательности «по совести», кажутся большинству населения шизофренией (ведь русский хорошо понимает, что для сохранения природы надо полностью уничтожить людей). А борцы с теми или иными недостатками в общественной жизни лучше всего себя чувствуют, когда исполняют правительственный заказ. Еще меньшую социальную активность проявляют религиозные организации (что вполне вписывается в исторический менталитет православия). Православный поп искренне считает, что социальные проблемы – это не его забота (может быть, государства?), а он просто, в силу своей принадлежности к священническому сословию, имеет духовный капитал, который следует обналичить, превратив в средства для безбедной жизни или в общественную значимость, и не заморачиваться все равно неразрешимыми общественными проблемами (подобно тому, как в советское время продавец получал твердую зарплату вне зависимости от размера торгового оборота и количества покупателей). Ничего ненормального здесь нет, потому что в данном случае – с врачами, продавцами, попами – срабатывает эффект черствости профессий, занятых работой с людьми (будь полицейский чуточку отзывчивее, и он сойдет с ума). Со всеобщим взглядом на РПЦ как на бизнес-структуру, кажется, примирились уже даже сами церковники. Но не стоит думать, что русские в принципе не способны ни на какие-либо действия, независимые от власти. Бисмарк еще в XIX веке заметил, что «русский долго запрягает, но быстро едет». Кажущаяся застойность русской жизни прорывается мощными, скорее революционными, чем эволюционными движениями. И вот здесь русские совершенно бескомпромиссны и беспощадны к тому старому, от чего нужно избавиться. И никакие авторитеты (в т.ч. начальственные) их не останавливают. Разрушение старого сопровождается в той или иной степени жесткими репрессиями в отношении приверженцев проигравших сил (так что нынешние борцы, пребывающие в фаворе у нынешнего правительства, и призывающие к жестким мерам против чего-либо, скорее всего, сами подвергнутся аналогичным жестким репрессиям, когда на смену современного режима придет другой и станет поддерживать их противников), а затем – посредством саркастической реакции – старорежимные силы возвращаются к власти в обществе, и все повторяется по новой. Компромисс между разными идейными течениями невозможен, и, по мнению, большинства русских, даже нежелателен, поскольку в случае полной победы одной из противоборствующих сил хотя бы ее приверженцы окажутся удовлетворенными ходом исторического процесса, а в случае компромисса все будут в равной степени недовольны.

РЕГИОНАЛЬНЫЕ СУБКУЛЬТУРЫ
Любая крупная страна имеет региональные субкультуры, которые зависят от особенностей развития различных ее частей, и Россия, конечно же, здесь не исключение. Огромные территории, освоенные русскими в XVI-XIX веках, хотя и не создали ситуацию, аналогичную австралийской «тирании расстояний», но способствовали возникновению нескольких, заметно отличающихся друг от друга территориальных субкультур. После смуты начала XVII века, основательно перелопатившей русский этнос, выделяются центральная его часть – московиты, а также поморы на Русском Севере и казаки вдоль южных границ и в Сибири. Казаки – очень сложная по происхождению субэтническая группа, тяготеющая к выделению в особое сословие или даже в новый этнос, а поморы, не знавшие ни крепостного права, ни гонений на нецерковную скоморошью культуру, также резко отличались от московитов. Сибирский субэтнос формируется в XVII-XIX веках по мере заселения Сибири русскими, украинцами и белорусами (Чехов, проехавший через Сибирь во время своего путешествия на Сахалин в 1890 году, дал интересную, но нелицеприятную характеристику сибирякам). Расцвет богатых городов на Волге (Нижняя и Средняя Волга стали русскоязычными регионами только в XVII веке) привел к формированию особого субэтноса со своими вокально-диалектными особенностями (москвичи «акают», волгари «окают»). Определенное своеобразие наблюдается также на Урале, в связи с его ускоренным промышленным развитием в XVIII-XX веках. Часто говорят о русскости юго-востока Украины, однако, точно также можно говорить об украинскости Южной России, а жители Смоленской и Брянской областей больше похожи на белорусов, чем на русских. Оригинальный балтийский субэтнос формируется в Калининградской области. Две столицы России – Москва и Петербург – различаются между собой даже больше, чем иные страны. Москва сохраняла в XVIII-XIX веках свой купеческий характер, временами приобретая провинциальные черты русского поволжского города. Петербург, помимо своего статуса морских ворот в Европу, изначально формировался как военная и чиновничья столица. Москвичи более открыты, петербуржцы более скованы, москвичи – безалаберны, питерцы – упорядочены, москвичи собирают разношерстную компанию, питерцы – более избирательны в общении, москвичи нарядны, питерцы – элегантны, петербуржец, хотя живет в городе, которому едва исполнилось 300 лет, считает 850-летнюю Москву «большой дерёвней», лексика петербуржцев и москвичей значительно различается, москвичей раздражает питерская чопорность, питерцев смущает московская брутальность, питерские и московские преподаватели вузов десятилетиями спорят, чей университет старше, с питерцами хорошо работать, с москвичами – хорошо отдыхать. При этом оба города на 90% разбавлены понаехавшими – особенно Петербург, где во время блокады почти все коренное население либо вымерло, либо стало инвалидами.

РУССКАЯ КУХНЯ
Не смотря на тысячелетнюю традицию русского застолья, русская национальная кухня довольно невыразительна. Основу питания традиционно составлял хлеб и хлебные изделия, а также напитки на основе хлеба (квас). Исключительную роль играли каши. Большую роль играли и играют сейчас грибные блюда, а также капуста и огурцы. Употребление мясных продуктов долгое время выглядело роскошью по причине слабого развития животноводства. Если до революции мясоедение ограничивалось постами, то в настоящее время постится лишь от 2 до 15% населения. В XV веке в России существовало 500 сортов кваса, и сейчас эта традиция возрождается. Русский тип питания предполагал обязательное употребление «на первое» горячего блюда для согревания организма (хотя на пирах XVII века порядок блюд был иным: от пирогов – к супам). Значительная часть блюд русской кухни пришла из других стран: пельмени – из Китая через коми-пермяцкую кухню в XV веке, чай впервые попал в Россию также из Китая в 1689 году, но сто лет подряд с ним успешно конкурировал кофе (самовар появился в 1778 году), картофель вошел в употребление со второй половины XIX века. Советская кухня стала предельно примитивной, даже по сравнению с кухней XIX века, но после распада СССР, примерно около 2000 года наступил расцвет ресторанов и кафе иностранной кухни. Москва и Петербург, а затем и другие города, стали наполняться итальянскими, японскими, китайскими ресторанчиками, ирландскими пабами, само собой, заведениями американского фаст-фуда нескольких разновидностей, а более утонченные гурманы могут найти испанские, французские и даже индонезийские рестораны. Кухням Дальнего Зарубежья не уступают кухни Ближнего (особенно, кавказские), а русская кухня ответила на это своими лучшими произведениями (квас, блины), и возникло еще несколько ресторанных сетей. Это все настолько контрастирует с советским временем, что именно ресторанная инфраструктура является для русского главным показателем перемен, произошедших за последнюю четверть века.

РУССКОЕ ЗАСТОЛЬЕ
Русское застолье играет важную роль естественного катализатора всех основных качеств русского менталитета. Здесь они проявляются в наиболее откровенном облике: будь то щедрость, широта души, краснобайство (без краснобая застолье – не застолье), интеллектуализм и легкость общения. Профессиональные признаки накладывают, разумеется, свой отпечаток: например, чиновники рассаживаются по чинам, а преподаватели во время застолья говорят все разом и, что ничуть не удивительно, улавливают каждый монолог. Русское застолье предполагает обильную еду и обильное употребление спиртных напитков. Среди русских есть трезвенники, причем, это, как правило, активные трезвенники, иногда возводящие трезвость в ранг религии или иной идеологии, но в целом употребление русскими спиртных напитков довольно значительно. По общему употреблению алкоголя Россия занимает 5 место в мире (вокруг располагаются Украина, Чехия, Венгрия и Эстония), а вот по употреблению крепкого алкоголя на д/н Россию значительно опережают Эстония, Южная Корея, Сент-Люсия, Гренада и даже Босния и Герцеговина. Для русского опохмеления характерен ничтожный процент употребления вин (к примеру, французы выпивают вина в 80 раз больше, чем русские) и уже довольно значительная доля пива (33%), но водка все равно играет главную роль. Рост употребления водки за сто лет в России оказался не слишком сильным и составил всего 47%. Столь же беспочвенны опасения по поводу «пивного порабощения»: Россия находится на 43 месте в мире по употреблению пива. Русские любят жаловаться на пьянство в среде молодежи (напомню, что молодежь вообще – вечный отрицательный персонаж на русской карте мира), но сто лет назад вряд ли наблюдалась лучшая динамика, а в отношении рождаемости можно отметить, что 12 литров алкогольных напитков на душу населения в год в Уганде и Нигерии (в России – 11) ничуть не мешает им демонстрировать высокие темпы прироста населения.

ДОМ
Дом не является крепостью русского. Это, скорее, временное пристанище, которое русский занимает в ожидании своей великой судьбы. Из своей скромной квартиры (большинство русских горожан живут в муниципальных квартирах, приватизированных за последние 15 лет) русский попадет или в президентские апартаменты, или (если не повезет) на тюремные нары. Но и то, и другое в равной мере обещает перемену, и если бы русский твердо знал, что он так и умрет в этой своей скромной квартирке, он бы счел себя самым несчастливым человеком на свете. Хотя русские куда менее опрятны и аккуратны, чем украинцы, это ничуть не мешает создавать в квартире определенный уют (в настоящее время в среднем площадь городского жилищного фонда на 1 горожанина составляет 22 квадратных метра; для сравнения в 1917 – 3,7 квадратных метра), а некоторые горожане даже в северных городах умудряются разбивать под своими окнами очень красивые и ухоженные клумбы. В России, по понятным причинам, в советское время не было дифференциации на бедные и богатые кварталы, но сейчас повсеместно появляются выделенные и огороженные дворы новеньких домов с парковками и прочими удобствами. Иногда выделяют по степени их социального неблагополучия т.н. «спальные районы», но их население в социальном отношении достаточно пестрое, и рабочие соседствуют с представителями среднего класса. Поскольку за последние 15 лет произошла масштабная и почти бесплатная приватизация жилья (в приватизированных жилищах сейчас обитают 80% горожан), это создало серьезную проблему как на рынке жилья (вышеупомянутые 22 квадратных метра, к примеру, в Петербурге имеют стоимость, эквивалентную 48 среднемесячным зарплатам, и недоступны минимум половине населения, а, учитывая наличие дарового жилья, нередко отсутствует стимул покупки нового), так и на рынке трудовой миграции, поскольку, переезжая на работу в другой город, русский должен подчас расставаться с половиной своего заработка в оплату временно снятого жилья, и несложный арифметический расчет говорит в пользу работы в родном городе с почти бесплатной – городовой налог на недвижимость составляет пару сотен рублей - жилплощадью (таким образом, как не странно, трудовая мобильность в России минимальна). Столь же серьезные проблемы наблюдаются в сфере раздела жилплощади между родителями и детьми, поскольку таковой раздел абсолютно невыгоден ни тем, ни другим. При этом, не смотря на совершенно иное отношение к дому, чем у англичан, русские – завзятые домоседы, к чему их побуждает русский климат.

СМУЩЕНИЕ ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ДЕНЕЖНЫХ ВОПРОСОВ
Деликатность является общеславянской чертой, и в русских она развита, наверное, более всего. Русский очень смущен, когда приходится обсуждать финансовые вопросы даже с близкими людьми (точнее, с близкими их обсуждать еще неудобнее, чем с просто окружающими). Беседа двух родственников на тему одолжения денег и иных финансовых дел отличается демонстрацией великодушия, благородными намеками, взаимными реверансами и показной щедростью. Если он в состоянии подарить деньги, русский скорее подарит их родственнику, чем одолжит, избавив себя от напрягающей необходимости быть кредитором, а родного человека – от унизительной роли должника. Еще более затруднительна беседа на денежную тему между начальником и подчиненным. Подчиненному лучше вообще не начинать ее – слишком уж она щекотлива. Жалование воспринимается в России как милость начальства, а потому никаких нормативов в размере милости быть не может. И в то же время не стоит видеть в русском эдакого «человека не от мира сего», которого всякий может облапошить и разорить. Русские купцы именно потому могли позволить себе роскошь прожигания денег, что умели выжать их из окружающих. В силу отсутствия у русских племенного патриотизма взаимопомощи, русский никогда не относился к другому русскому лучше, чем к иностранцу. Надежды патриотов на то, что если русские будут составлять костяк элиты и крупного предпринимательского класса, это принесет некое облегчение простому народу, никогда в русской истории не оправдывались.

Таким образом, при всем многообразии русской частно-общественной жизни, в этой сфере также наблюдается «система сдержек и противовесов», при которой любое из ряда вон выходящее свойство русского менталитета компенсируется иным, тормозящим его действие качеством. Так угрюмость компенсируется легкостью общения, неаккуратность – бескорыстием, а государственный деспотизм – общественной терпимостью почти ко всем недостаткам (или достоинствам – с какой стороны посмотреть) отдельного человека.

[Владимир Владимирович]

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
Писать о личной жизни русских еще сложнее, чем о частно-общественной. Разумеется, секс и все с ним связанное, что можно более адекватно назвать интимом, в России имеется, и было всегда. Но для русских характерен особый тип ханжества, вообще выводящий интимную жизнь за пределы сферы интересов общества. Сексуальные скандалы, к примеру, играющие большую роль в политической жизни западных стран, в России почти незаметны. Политический или общественный лидер менее всего оценивается с т.з. его верности/неверности жене, и уж точно эта неверность не определяет отношение к нему его сторонников. Стоит ли удивляться, что в России православный поп может быть гомосексуалистом или шататься по проституткам, но тут же, одев рясу, начнет с амвона проповедовать целомудрие и уверять, что в «святой руси» люди сходились только для зачатия детей и не чаще одного раза в год, исключительно по благословению духовенства, а если его паства узнает о его реальной интимной жизни, это вряд ли уменьшит к нему расположение, за исключением разве что дюжины скандалистов, снобов и правдоискателей, чьи нападки будут восприняты большей частью окружающих, как нечто неприличное – вроде вывешивания на всеобщее обозрение замаранных пеленок ребенка? Так же как совершенно неуместно публичное обсуждение способов испражнения общественного или политического деятеля, в России обсуждение его интимной жизни неуместно на частно-общественном уровне. Русское общественное мнение, как уже говорилось, исключительно терпимо к человеку, и если он не ходит по улицам и не хвастается, он может позволить в интимной сфере себе все, что угодно, вплоть до педофилии. Общественная полиция нравов в России невозможна, хотя бы потому, что она автоматически станет частью государственной полиции, по причине почти полного безразличия к ней общества. Если же интимная жизнь граждан, регулирование ее и слежка за ней становится стержневой идеей политических процессов или общественных инициатив, это свидетельствует о кризисе русских общественных и политических структур, их «пустоте», которую уже не получается заполнить ничем, кроме заглядывания под одеяло.

ЗНАКОМСТВО И БРАК
Легкость общения дает русскому большую фору в знакомстве. Но с другой стороны русский может быть застенчив, почти как англичанин (и национальная серьезность только усугубляет этот эффект). Традиционные браки, которые заключались при посредстве родителей, если и играли какую-то роль в прошлом, то в настоящее время воспринимаются как анахронизм и признание жениха или невесты совершенно безнадежным вариантом на брачном рынке. Русская литература в качестве нарративного источника не знает середины – она либо превозносит сугубую целомудренность «народа», либо констатирует всеобщий разврат «населения». В современной России, при общей, хотя и абстрактной ориентации на создание семьи, в реальности люди редко смотрят на любое знакомство, как на прелюдию к браку. Виной тому резко усилившаяся в последние десятилетия требовательность русского человека – причем требовательность не к себе, а к окружающим. Русский много узнал и увидел за последние 25 лет, и это не могло не повлиять на уровень его требований к окружающему миру вообще, и к партнеру в частности. Православный фундаменталист готов десятилетиями ждать свой единственный «идеал» в этом грешном мире, эстет средних лет, соприкоснувшийся с маленькой хорошенькой девочкой 18 лет, которая видит в нем своего покровителя, как набоковский герой, уже вряд ли променяет эту мечту на прозаическую мачту, - а, не смотря на непохожесть этих двух персонажей, демографический результат здесь аналогичный. Социальная пассивность русских приводит к тому, что они готовы категорически осуждать своих безбрачных современников, но считают, что лично их осуждать нельзя, потому что для них нужно сделать исключение. Гражданский брак, которым в России называют внебрачное сожительство (брак, зарегистрированный в ЗАГСе, именуется «официальным браком»), играет очень важную роль компромисса между «мачтой» и «мечтой», является приспособлением русского идеалиста к реальному миру вокруг, в котором он вынужден жить. Согласно двум переписям – 2002 и 2010 гг. – количество россиян, состоящих в гражданском браке, выросло с 5,6% до 7,4% населения старше 16 лет. В целом современный русский весьма критически смотрит на окружающих, и лишь инстинкт размножения может заставить его опустить планку требований. 22-23% россиян одиноки.

ПСИХОЛОГИЯ
Русский считает ниже своего достоинства обращаться к психологу (такое обращение будет выглядеть как констатация своей болезни (психической), а признавать себя психически больным русский не любит). Поэтому образованный и начитанный русский ищет вдохновение в литературе и более широком информационном пространстве, часть верующих делают себя послушным орудием священников-изуверов, а остальные живут просто так – превозмогая проблемы самостоятельно. Именно поэтому русский – наивыносливейший человек, а иностранцы (европейцы и американцы) на его фоне кажутся слабаками. Самоубийства в России случается чаще, чем в большинстве европейских стран (и в два раза чаще, чем в США), но большинство причин, по которым налагают на себя руки люди Западного мира, показались бы русскому пустячными и даже смехотворными.

ЖЕНСКОЕ ЦАРСТВО
Если в 1900 году соотношение полов в Российской империи было почти равным, то на протяжении ХХ века, по причине войн и прочих конфликтов, наблюдался устойчивый гендерный перекос в сторону женщин. В 1946 году в СССР на 100 мужчин приходилось 129 женщин, а в возрасте 20-24 лет – на 100 мужчин 140 женщин (в возрасте 25-29 лет – соотношение 100:152). Даже небольшой гендерный перекос в условиях модернизации и роста потребности в высококвалифицированных кадров приводит к выдвижению на первый план женщин. То, за что американские феминистски боролись десятилетиями, русские женщины получили сразу и в обязательном порядке. После 1945 года в СССР возникло «бабье царство», женщины становятся главным трудовым и высококвалифицированным ресурсом (по переписи 2002 года в России на 100 обладателей высшего образования приходилось 126 обладательниц). Русский мужчина с самого рождения и до смерти находится под началом русской женщины. В младенчестве – это мама, потом - воспитательница детского садика, потом учительница, потом – вузовская и птушная преподаватель, наконец, нередко и работодательница, лечится русский в больнице – под строгим взглядом врачихи, а пенсию он получает на почте, где царит языкатая и обидчивая баба. Сетования девушек: где ж настоящие мужчины, звучат риторически. Чем старше становится женщина, тем чаще она приходит к выводу, что от мужчин и не стоит ждать ничего путного, и что мужчина – это, в сущности, большой ребенок, за которым нужно присматривать. И даже новоявленные «православные дамы» убеждены, что мужчина должен быть главой семьи, и пусть только попробует ослушаться! Разумеется, отнюдь не все русские мужчины женоподобны, но от них и не ждут мужественности. Кстати, бандитская субкультура России наименее феминизирована. У русских мужчин есть противоядье от женской сверхкритичности: русский склонен вечно подтрунивать над женой и над женщиной вообще (популярны анекдоты о блондинках), у него есть свой идеал женщины, столь же недостижимый. В ответ русская женщина успешно парирует мужскую иронию своими повышенными требованиями.

ИНТИМНАЯ ЖИЗНЬ
Русский испытывает не столько стыд перед обществом, когда необходимо описать свою интимную жизнь, сколько тягостность от необходимости облекать свои действия в слова. Речь у русского существует не для того, чтобы описывать физиологические процессы. Так что, даже если русский скуп на определения, это вовсе не означает его ограниченности в сексуальном отношении. Как и повсеместно в мире в таких случаях, чем образованнее русский, тем ярче его интимная жизнь, а если учесть русскую богатую фантазию то, наверное, здесь русский заведомо превосходит представителей других народов. Всеобщее убеждение русских (разделяемое некоторыми иностранцами), что самые красивые женщины мира живут в России (этому даже пытались найти историческое объяснение - отсутствие в истории России сожжения ведьм) коренится в привычке к себе подобным. Привычка – вот самый прочный фундамент любви к родине, а вовсе не лозунги и идеологии. Русская идентичность – это не религия, и не государственность, и не политика, и даже не язык, это, скорее всего, совокупность исторически сложившихся на текущий момент черт национального характера, достоинств и недостатков, каждое из которых самоценно и за появление каждого из которых русские дорого заплатили. Если в последний период существования СССР многие полагали, что едва ли не половина советских девушек хотят выйти замуж за иностранцев и покинуть страну, то, когда это стало возможным, воспользовалось этим шансом всего несколько процентов. Оставшиеся составили постсоветское общество – уникальнейшую историческую общность, исторически сложившуюся в результате вначале возникновения, а затем распада СССР. И они стремятся сохранить свою постсоветскую идентичность. Русская женщина выбирает для своего ребенка «светскую этику» в школе и тут же пишет на сайте службы знакомств «православная», но здесь имеется в виду не религия, а особый идентификатор, исключающий контакты с кавказцами и среднеазиатами.
***
Забавным образом почти все русские (хоть верующие, хоть атеисты) считают, что интимная жизнь несовместима с религией. Никакие страшные кары по религиозной части за проявление сексуальности русского не удивят, а поэтому даже вполне себе «просвещенные верующие» испытывают ужасную неловкость в разговоре на «эти темы», как если бы женщина, будучи попадьей, развела в церкви кур и поставила ульи с пчелами. По большому счету, все русские верующие убеждены, что первыми в аду окажутся именно развратники, а последними – алкоголики (этот «грех» куда простительнее первого). В апокалипсическом катастрофическом сознании русского проявления сексуальности вполне могут сочетаться с предательством родины (поэтому образ русского космополита всегда наделен чертами гиперсексуальности).

РАЗВОД
До революции, когда развод был практически невозможен, огромное количество людей самых разных социальных слоев предпочитали просто прекратить сожительство и фактически начинать новую жизнь. Также Россия лидировала по числу жено- и мужеубийств. После 1917 года разводы резко упростились, но с 1944 года процедура вновь ужесточена (это было связано с выплатой пенсий вдовам военнослужащих). В настоящее время в России распадается каждый второй брак, а количество разведенных достигает 10% населения. Развод по-русски – это мучительный процесс раздела относительно небольшого имущества (подавляющее большинство русских не заключает брачный контракт и считает его чем-то неприличным, вроде покупки жены или проституции) и проявления взаимной ненависти. Супруги искренне рады, что наконец-то появилась возможность высказать друг другу все, что накипело. В случае развода дети с 90%-ной вероятностью остаются с мамой (в обратном случае общественное мнение дружно осуждает родительницу, которая «даже не способна воспитывать детей»). Этот обычай сформировался в первые годы советской власти (которая встала на сторону жен, считающих, что «все мужики – сволочи!»), но считается «исконно-русским» и даже «русско-православным». Можно вообразить себе, какие муки испытает русская женщина, вышедшая замуж за иностранца и в случае развода вынужденная отдать ему ребенка. Она дойдет со своими жалобами до президента, а ее патриотическая группа поддержки будет восклицать: какие еще доказательства всемирного заговора против России вам нужны!? Таким образом, русская женщина, помимо трудовой роли, играет исключительную роль в воспитании детей. Наоборот, мужчина, самостоятельно воспитывающий детей, выглядит подозрительно - особенно папа с дочкой (смахивает на педофилию; обвинение же в педофилии женщины русское общественное мнение сочтет невероятным, подобных судебных процессов в России практически нет).

РУГАТЕЛЬСТВА
О русском мате написаны целые тома в рамках филологической, социологической и даже культурологической науки. На Западе русский мат вполне серьезно изучался с 1970-х гг. С началом перестройки несколько лексикографических справочников выпущено в США — их характеризовала уже практическая направленность, стремление «пополнить лексический багаж» студентов-русистов, обучающихся на стандартных литературных русских текстах, облегчить для них живое общение с русскими. Существует (с XIX века) в корне неверная т.з., что матерная брань пришла на Русь с монголами из Китая (на самом деле все русские матюки восходят к древнеиндоевропейским корням и встречаются еще в новгородских берестяных грамотах). Обсцентную лексику европейцев от Атлантики до Урала и далее можно разделить на два типа: «анально-экскрементальный» тип (Scheiss-культура) и «Сексуальный» тип (Sex-культура). Русская, сербская, хорватская, болгарская и другие «обсценно-экспрессивные» лексические системы относятся ко второму типу, в то время как чешская, немецкая, английская, французская — к первому. Ругательства занимают важное место в русской культуре общения и служат одним из маркеров России как цивилизации (это не стоит считать признаком какой-либо особой извращенности русских: например, в Великобритании считается хотя и неприличным, но вполне заурядным продемонстрировать свой зад). При этом матерная ругань затабуирована (во всяком случае, в средствах массовой информации и печати – это табуирование произошло относительно недавно – в середине-второй половине XVIII века), и когда время от времени политический или общественный деятель выражается соответствующим образом, это случит дополнительным показателем его привилегий (матернулся – и ничего ему за это не было!)

Таким образом, первый этаж русской ментальности, находящийся вровень с землей, должен играть главную роль в русском сознании (как это бывает у большинства народов мира), но поскольку над этим – первым – этажом громоздятся еще три этажа, верхний из которых достигает заоблачных высот, русскому этот самый первый этаж представляется отнюдь не главным, а второ- и даже третьестепенным. О чем даже не стоит говорить.

ПОДВАЛ РУССКОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ
Как и полагается, в инфернальных глубинах русской ментальности ничего привлекательного вы не найдете. Подвалом русской ментальности я бы назвал те темы, которые в России вообще не принято обсуждать в обществе, но которые играют существенную роль, подразумеваются в иных темах, чье инфернальное дыхание достигает вершин русской ментальности. Это, если так можно выразиться, национальные страхи.

КЛИМАТ
В России официально принято гордиться и даже хвалиться климатом, но подсознательно русские ненавидят его. Если в Париже средняя температура января равна +4°, в Риме +8°, в Токио +8°, а в Нью-Йорке – около нуля, то в Москве средняя январская температура опускается до -7° (в Красноярске – до -15°, а теплый период года с положительными температурами длится не более 6 месяцев). Разве что жители севера Скандинавии могут считаться живущими в аналогичных по суровости климатических условий районах. Петербург уверенно держит пальму первенства в качестве самого северного мегаполиса (если не считать Москвы, то следующий мегаполис – Лондон расположен девятью градусами южнее). Это в целом помогает от иноземных захватчиков, но очень отрицательно сказывается на экономике. России достались самые холодные районы мира, и вопрос, почему население России столь незначительно, теряет смысл, если мы сравним плотность населения Сибири (2,3 человека на квадратный километр) с аналогичной по климату Канадой (3,5 человека на квадратный километр), а плотность населения в Европейской России (27 человек на квадратный километр) - с плотностью населения Швеции (22 человека на квадратный километр). Сельское хозяйство России недаром именуется «рискованным». Средняя урожайность в России 28-30 центнеров с гектара (в 1913 – 7), во Франции – 74, в Турции – 60. В 1990-х некоторые экономисты объясняли неконкурентноспособность российской промышленной продукции гораздо большими энергетическими затратами на ее производство в силу холодного климата. Необходимость иной раз неделями сидеть взаперти, в то время как окном трещат морозы, и бушует ненастье. Французский посол в царской России Морис Палеолог отмечал, что телефонные разговоры стали в русском обществе настоящей манией, но он позабыл, что в погоду, когда «хозяин собаку не выгонит», телефонный разговор стал для русских важнейшим средством коммуникации. Если бы русские могли реформировать климат, они бы сделали его подобным климату Греции или Турции. Предпочтения русских туристов обращены в сторону Восточного Средиземноморья (в меньшей степени – в Западную Европу). Расширяясь на восток – в сторону наименьшего сопротивления (Ермак, Дежнев), Россия утеряла возможность присоединить жаркие страны, но компенсировала эту потерю природными ресурсами Сибири.

ЗАГОВОР-ОБИЖЕННОСТЬ
Теория заговора нередко публично обсуждается в российских СМИ и тем более в Интернете, но относится к запретным темам. Самый ярый разоблачитель коварства инородцев при встрече с конкретным инородцем становится по-русски деликатным и дипломатичным. Поэтому не будет преувеличением считать русскую теорию заговора почти исключительно продуктом внутреннего потребления (к иностранцам русский умеет относиться подобострастно, отчасти из космополитизма, отчасти из желания произвести самое благоприятное впечатление; иностранец может чувствовать себя в России кумом королю, если это выгодно окружающим его русским). Чтобы стать выразителем философии теории заговора русскому мало одних знаний, стремления к познанию сокрытых тайн, здесь очень важна эмоциональная составляющая. Меня обидели! – хнычет разоблачитель. - Пожалейте меня! Наверное, уже в переписке Ивана Грозного с Курбским содержатся образцы данного жанра. Теория заговора имеет свои жесткие правила. Заговор должен быть направлен против разоблачителя, в нем должны быть задействованы те, к кому разоблачитель испытывает антипатию, он должен быть всеохватным (желательно объединяя воедино все антипатичные разоблачителю феномены), четко скоординированным (разумеется, во всемирном масштабе, ибо русский – стихийный глобалист, на меньшее, чем всемирный масштаб, он не согласен) и абсолютно неустранимым. Пассивность русского сознания нигде так не проявляется, как в теории заговора. Казалось бы, обнаружив некую проблему (допустим, заговор), человек должен незамедлительно предпринять меры по ее устранению (как мы принимаем лекарства при соответствующих симптомах болезней). Но этого-то разоблачитель заговора более всего страшится. Заговор можно разоблачать, но его нельзя устранять, потому что устраненный заговор лишит разоблачителя возможности быть жертвой, а это недопустимо. Теория заговора – своеобразный интеллектуальный онанизм, и эта дурная привычка, похоже, неискоренима.
***
Самым ярким примером теории заговора является криптоистория революции 1917 года. Как и другие элиты, потерявшие власть, в разных странах, современные русские квазимонархисты объясняют революцию всем, чем угодно: всеобщим еврейским заговором, нашествием марсиан или финансированием германского генштаба, кроме единственной реальной причины, потому что назвать ее – означает для них самоубийство, а требовать от людей самоубийства все-таки проблематично.

ТОНКАЯ ПЛЕНКА КУЛЬТУРЫ
Образованные русские (большей частью, интеллигенты) очень боятся, что тонкая пленка культуры, которой покрыта русская жизнь, вот-вот разорвется, исчезнет, и на поверхность выплеснется дикость, варварство, которое уничтожит все (в т.ч. интеллигенцию). Эта боязнь, надо сказать, сродни аналогичным американским страхам (сюжеты фильмов-катастроф) и отличается от европейской уверенности в первичности культуры (европейские инфернальные силы – тоже часть культуры, и европейский вампир запросто соберет вам кубик Рубика). В России – не так. Здесь вполне себе можно представить полное одичание и разрушение всего, с таким трудом созданного. Поэтому на русскую ментальность великолепно ложатся апокалипсические сюжеты Голливуда. Если России, Евразии, Земле в целом суждено погибнуть, русского это ничуть не удивит. Сожаление о каком-либо уютном мирке, «несправедливо» уничтоженном природной стихией или социальными катаклизмами, русскому представляется беспробудным мещанством, недостойным мыслящего человека. Русский – анархист, но анархист особого рода, для которого анархия – не неформальное братство людей без дубинки городового, а легитимная возможность переломать и уничтожить неправильно устроенный мир. Декларируемая любовь к твердой власти – лишь тонкий расчет, попытка обезопасить свой проект слома неправильного мира от других проектов, противоположных по направлению вектора. А уж если сильная власть помогает русскому мыслителю ломать – это почти идеал. В современной России растет взаимное ожесточение, и чем выше образовательный и умственный уровень собеседника, тем более он недоволен положением вещей. Либералы в ужасе от возрождения самых мерзких черт русской деспотии, нестареющие коммунисты (они прекрасно воспроизводят себя в новых поколениях, и получают на выборах не меньше голосов, чем большевики в Учредилку 1917) пылают жаждой мести за уничтоженный СССР, православные фундаменталисты мироточат ненавистью ко всему на свете – от нетрадиционной сексуальной ориентации до Хрюши со Степашкой и параноидально желают быть одновременно жертвой и палачом, а те, кто именует себя совершенно экзотическим в русских условиях понятием «консерваторы», еще больше ненавидят всех потенциальных разрушителей стабильности и готовы обожествить Путина в знак ненависти к антипутинизму. Если бы можно было сажать за мысли, в современной России никто бы не отказался от такой меры (в т.ч. либералы).

РУССКИЙ ХАРАКТЕР
Описывая национальные характеры разных народов, следует отдавать себе отчет в определенной условности таких описаний. Есть молчаливые итальянцы, неаккуратные немцы, даже среди англичан находится кто-то, кто прет без очереди. Национальный характер – текучая субстанция. В XVI веке поступки русских отличались от их же поступков в XIX веке, а тем более в XXI. Взаимовлияния народов друг на друга также не хаотичны, а вполне себе историчны, и их закономерности поддаются изучению (например, если бы сейчас не Татарстан был автономией в составе России, а Россия – в составе Великой Татарии, это во многом бы видоизменило национальные характеры русских и татар). Появление и исчезновение целых этнических групп – достаточно заурядное событие в истории (хотя в этнологии существуют определенное нежелание, по понятным причинам, изучать эти ключевые точки этногенеза). Природа расточительна. В ней многое появляется и исчезает, и отнюдь немногое сохраняется. Современная этническая карта мира не соответствует карте мира XV века, а в XXII веке картина будет столь же отличаться от современной. Умение изучать реальность – прекрасное качество человека, позволившее ему выжить в джунглях догматов и суеверий. Не претендуя на абсолютную истину, в данном очерке его автор поставил перед собой задачу назвать и объяснить ряд феноменов русской ментальности. Заканчивая его, я вижу, что задача почти удалась.

Петербург. Октябрь-ноябрь 2013 года.

[Неоантроп]

Великолепный труд. Браво! Мне очень понравилось.

[modus]

Труд так себе - между худшим и средним. Много авторской отсебятинщины  приломленной в голове пораженной атеизмом головного мозга.
Но некоторые черты верно подмечены.

[Владимир Владимирович]

Труд так себе - между худшим и средним. Много авторской отсебятинщины  приломленной в голове пораженной атеизмом головного мозга.
Но некоторые черты верно подмечены.

При чем здесь атеизм?

[Владимир Владимирович]

Впрочем, понятно, при чем.  Когда за такие научные труды садится верующий, получаются у него сплошные заклинания и демонстрация собственных комплексов.  А атеист все же базируется на научных данных.