Ладно, предоставим нонэйму разбираться с гомосексуалистами (атеисты они или нет), вернемся к дугинским баранам.
Вкратце вся его речь изложена в демотиваторе:
Дело даже не в каком-то там прогрессе/регрессе - это, в конечном счете, производные от образа жизни, а в противоестественности духовной жизни. Дугин ненавидит людей. Искренне и последовательно. Для того, чтоб иметь на это основания, он выдумывает нечто за пределами человечества и обесценивает человечество ("человека вообще" философии) за счет этого воображаемого. Это не просвещенческая и постпросвещенческая позиция "улучшим человека!", это элементарная мизантропия и глубокий пессимизм относительно способностей и ценности отдельного человека и всего человечества. Этот мрачный "темный логос" пронизывает всю доморощенную философию Дугина, мир повернут к нему своей изнанкой, "добытийностью", и ловишь себя на мысли, что если бы Дугин провозгласил себя сатанистом, в его мировоззрении не изменилось бы ровным счетом ничего. Разумеется, мы должны быть благодарны Дугину за его искренность и откровенность - он куда лучше выражает суть религии (как типа мировоззрения), чем все эти мельтешащие в надежде склонить на свою сторону любым подлогом "религиозные гуманисты". В XIX веке разве что Константин Леонтьев добирался до таких высот, хотя он погряз в эстетике, и в конечном счете. ушел от "темного логоса" религиозного антигуманизма.
Еще античные философы во главе с Сократом провозгласили человека мерой всех вещей. А как было иначе? Нет у нас ничего, кроме человека, и с этим (как бы это не угнетало кого-нибудь) приходится даже смириться. Не смотря на платоновские идеалистические закидоны (Аристотель очень хорошо прошелся по нему в "Метафизике"), этот принцип сохранялся в философии и даже (здесь Дугин прав, говоря о "проникновении ереси гуманизма в церковь") пробрался закоулками апологетических побасенок в библию - христианский первоисточник. "Сверхчеловечество" им. Фридриха Ницше. как не странно, антигуманизмом тоже не страдает, ведь человек - не враг сверхчеловеку, а всего лишь его предок (аналогично можно сказать, что человек - это "сверхобезьяна"). Видя, что с гуманизмом никак не расстаться, верующие должны были применить сильные средства. Я уже давно писал, что у меня мало претензий к раннехристианским богословам: это были образованные, широкомыслящие люди (в наше время немало из них было бы атеистами). Гибель античной цивилизации - это не столько заслуга христианства, сколько общий процесс, хотя, конечно, тогдашние дугины (тогда их называли гностиками) приложили к этому руку. С наукой до поры до времени религия уживалась, пока объем научных знаний (не в последнюю очередь этому способствовали Великие географические открытия) не превысил схоластические трафаретки. Тут-то верующие вспомнили, что наука должна быть служанкой богословия, попутно заявив, что и без науки прожить можно (ну да, попа всегда какой-нибудь Балда и без науки накормит), но в уверенности, что "из науки доказано" все богословие. Гностики "воссоединились" с церковью и щедро одарили ее своей этикой, по сути найдя выход из тупика. Дугин правдиво описывает тупик - религия мало-помалу оказалась на периферии человеческой жизни (в компании с гаданием на картах, астрологией и фэнтези). Вернуть себе значимость можно только одним способом - противопоставить себя человечеству ("человейнику" - предмету ненависти правильномыслящего философа; меня всегда поднимало поинтересоваться, чем критики "человейника" могут его заменить? но, думаю, это был риторический вопрос: социальный пессимизм неизбежно предполагает деструктивность - в конце концов периферийность дает о себе знать). Прокрустово ложе религиозной мизантропии стало выискивать любую возможность борьбы с "человеком как мерой всех вещей". В политической сфере верующие выбрали себе позицию непримиримости к демократии (опять сугубое недоверие к способностям человека к самоуправлению), в научной сфере нет, пожалуй, такого шарлатанства, которое религия не освятит своим авторитетом, в искусстве - верующие обнаружили тягу к застывшим, ничего не выражающим формам, в этике - ориентацию на абстрактные образцы, констатацию невозможности совместить конкретное с этим абстрактным, и собирание "урожая" - в виде "доказательства" несовершенства мира. Как будто специально религиозное сознание стало естественным союзником всего проигравшего, отставшего, отжившего (не мог Зюганов в этой комбинации не стать "православным коммунистом"). Бердяев, правда, как-то (вскользь в "Смысле истории") заметил, что тяжкий спуд средневековой схоластики, давя на человеческое сознание, вырастил титанов возрождения. И забыл, что эти титаны не оценили услугу и разрушили свой "инкубатор", обратив взор к античному гуманизму.
Как разрешается в религии (не только в христианстве) проблема свободы? Массовой гекатомбой. Библия начинается с описания уничтожения человечества и им же заканчивается. А на что им еще надеяться? Проблема свободы - это всего лишь попытка реакции религиозного сознания на реальность (все-таки приходится хоть в малой степени с нею считаться). В гностицизме так и не была решена проблема богоответственности (назвался груздем...) и "божьей злобы" (Sed ira dei), а Дугин, видимо, вообще склонен примириться с этой непоняткой, и вот вопрос: а не есть ли догматизированная "божья любовь" к людям зло, причем санкционированное "свыше", а поэтому "официально" считающееся "добром"? Вот из этого-то лабиринта наш горе-Тезей никак не может выбраться. "Ариадной" материализма является реальность, к которой материалисты относятся с определенным уважением и соотносят свои взгляды. Но что идеалисту реальность?! Он всегда извернется и выдумает что-то еще, какую-нибудь "оазис-идею", где бы он мог спрятаться от реальности (в своем "Темном логосе" Дугин действительно выступает с антиницшеанских позиций) в ожидании маячащего впереди "конца света". Страх перед реальностью пронизывает любую идеалистическую философию, хотя и прикрыт неуклюже снобизмом в отношении "грубой материализации". Обвинение реальности (материи) в примитивизме не выдерживает критики: реальность всегда на порядки сложнее нашего представления о ней (принцип бесконечности потенциала познания мира), а вот зато все "оазис-идейки" до смешного примитивны (например, что может быть примитивнее угроз со стороны верующих загробными муками за непризнание их "внечеловеческой меры вещей") и вторичны в отношении реальности, как вторичны труды Толкиена по отношению к кельтской мифологии.
Человечество - лишнее в идеалистической картине мира. Этот смелый вывод вполне можно сделать, если пробежаться по всем попыткам идеализма заслониться от реальности. В стройной системе идеализма оно всегда "неправильный элемент", "проблема", для объяснения которой верующие придумали "проблему свободы" (в материализме свобода - не проблема, а данность; к примеру, в конечном счете, любой человек свободен в своих поступках, и любая законодательная или этическая "священная корова" кормится на основании исключительно свободного решения - заставить исполнять любой закон можно одного отдельного человека, но не все общество, и если оно это делает, то сугубо добровольно и самовластно). Понятно, откуда представление о "ереси человекопоклонничества". Нечто совершенно лишнее, да еще и ставится в центр мира!.. Безобразие! Но и боженька у гностиков - этих "шаманов позднеантичной философии" выполняет сугубо служебную роль защитника-от-реальности. Таков итог хозяйничания гностической философии в некогда почти уютном религиозном мирке. Поскольку человечество лишнее, а боженька ведь творится этими самыми "лишними людьми", то и ему не выжить в мире идей. Как его не конкретизируй с легкой руки Ильина. В итоге на месте религии закономерно возникает нечто вроде "лептонной пустыни" физических космогонических теорий.
Как это выглядит на практике? ИГИЛ - единственная альтернатива "ереси человекопоклонничества". Рано или поздно все верующие осознают это и произойдет (хотя нет... всегда будут сидящие на двух стульях оппортунисты), но даже в неосознанном виде это не отменяет дихотомии: духовность или человечность. Или - или.
