Автор Тема: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА  (Прочитано 32367 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
новая тема
« Ответ #30 : 28 Ноябрь, 2016, 06:50:26 am »
1987 год.

Это действительно был во многих отношениях переломный год - что-то изменилось, произошел тектонический сдвиг, и "история понеслась вскачь, стуча копытами по черепам дураков" (с) - А.Н.Толстой ГИПЕРБОЛОИД ИНЖЕНЕРА ГАРИНА.  В то время, как бюрократ "со своим прощался кабинетом" в известном фильме 1987 года, мы обнаружили, что мир - большой и разноцветный, что 2+2 не всегда и не везде 4, что жизнь прекрасна и жить весело.  Комедийность - как общий эмоциональный фон перестройки отличает эту эпоху от любой другой (лирическая комедия советской киноклассики в качестве отправной точки до откровенного сарказма в конце: "бронзовый лоб, гранитное тело - ну и гляди, что ты наделал!" - это группа ЗОДЧИЕ о Ленине уже в 1991 году).  Медийность эпохи была на высоте: как-то раз, помню, смотрел "Вокруг смеха" - две части передачи разделял выпуск новостей, а я не переключил регистр на восприятие политической новостной программы - так и воспринял, как часть юмористической программы (большой разницы там не было).  Возродили КВН, в новостной программе "УТРО" (чистейшее подражание СНН) уже мелькали оккультисты с их наглостью "право имеющих", появились наши питерские (Ленинград уже никто всерьез не называл Ленинградом, а мой друг, битломан, в шутку предложил переименовать в Леннонград) "600 секунд" (сначала было, однако, 300 секунд).  Гласность - наше право (мне и в голову не могло прийти наличие чего-нибудь "непознаваемого", я никогда не был агностиком), наличие разных точек зрения - доказательство множественности миров, экология - естественно, разоружение - необходимо (человек, читающий Ремарка и Гарсия Маркеса, разве он может располагать всю мировую историю между двумя датами на памятнике "1941-1945"? - вся эта раннеперестроечная истерия последнего советского военного юбилея как-то прошла мимо меня уже тогда, а ведь были люди, которые заявляли, что им ПОНРАВИЛСЯ фильм "Иди и смотри").  Столкновение двух миров (телемосты) должно было прекратить "вражду племен", ведь коммунистический и либеральный универсумы имеют слишком много общего - и тот, и другой просвещенческого происхождения (Французская революция, др.) и одинаково далеки от темного логоса посконного патриотизма (появившиеся в этот период на телеэкранах первые патриоты поразили меня своей унылостью, или как это по-немецки...  Weltschmerz, мировая скорбь).

Если нужен какой-нибудь общий стиль эпохи, то эпоха перестройки - это стандарт молодости, даже юности.  "Легко ли быть молодым?" следовало переснять под названием "Легко ли не быть молодым?"  Можно было стать романтическим музыкантом (курехинско-киношные перспективы), облечь себя в какую-либо контркультуру (благо выбор оказался широк), на худой конец ухватить какую-нибудь тенденцию (политическую, экономическую, информационную - именно в это время программирование из увлечения чудаков-энтузиастов стало очень доходным промыслом).  Но я не умел ни петь, ни играть, ни сочинять музыку, ни даже рисовать, а двойка по математике закрыла путь в ряды молодых компьютерных гуру а ля жюльверновские инженеры следующего десятилетия.  Зато я умел сплетать слова, и был энциклопедистом во всем, что касалось общественно-политической сферы - не совсем равноценная замена, но все же.  В своей школе и своем классе я естественным образом состоял в неформальном кружке из 10 человек (30% девочек), который объединил детей советского интеллектуально-служилого класса (учителя, офицеры, врачи, инженеры), отличался кандидатским минимумом живого воображения и напоминал тайные общества и ордена в британских колледжах.  Я сменил фехтование на большой теннис, а мои друзья (как обычно, высокой пробы) отличались не меньшей оригинальностью.  Мы изгнали из школы неприятную училку, оскорблявшую учеников - и поделом ей! (я написал нечто вроде манифеста для преподавательского состава со ссылками на "естественное право" и Руссо, этот манифест покорил сердце - к сожалению, только сердце, а не все остальные органы - моей одноклассницы; моя любовь 1987 года осталась безответной) и вообще выглядели перспективно.  Кстати, почти все мы родились не в Питере (один так вообще мотался с родаками по гарнизонам), следовательно, наш кругозор был широк.  Но моя коммуникабельность позволяла мне одновременно дружить с латышским националистом (до поры до времени он скрывал свои взгляды) и убежденным сталинистом (нас сближала общая принадлежность к гэбэшному клану).  Когда в конце года мы целым вагоном отправились на экскурсию в Таллин (тогда еще с одним н), наша классная дама серьезно нас предупредила, чтоб вели себя как за рубежом.  "А как это - за руб ежом?" - переспросил мотавшийся по гарнизонам.

Наша ракета взлетала в предновогоднее небо, и впереди было еще интереснее.
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Re: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА
« Ответ #31 : 29 Ноябрь, 2016, 15:30:35 pm »
1988 год.

В 1988 году отмечалось то самое пресловутое 1000-летие крещения Руси, с которого, собственно, началась деградация совр. России.  Отчасти на основании знаний, отчасти интуитивно я понял, что это - омерзительное событие, и высказался резко против.  На основе нашего школьного "тайного ордена" мной создана неформальная группа (тогда в СССР неформалом был всякий мыслящий человек) - Интеллектуально-Атеистический Клуб во главе с собой самим.  Не все члены нашего круга разделяли мою радикал-атеистическую позицию, но ради проформы примкнули все.  Зато мы поддержали Горбачева против Лигачева в ходе XIX конференции КПСС - мы с другом (впоследствии ученый-филолог, специалист по сербо-хорватскому языку) напечатали листовки и рассовали по почтовым ящикам обывателей.  Будучи летом опять в Молдавии, я создал там филиал Интеллектуально-Атеистического Клуба, а будучи в Киеве, пытался установить контакт с аналогичной структурой, существовавшей в это время в столице УССР.

Но заниматься отжившими верованиями самой отсталой части советского общества - отнюдь меня не привлекало.  В 1988 году я сочинил три проекта Конституции реформированного СССР (самый первый включал пятипартийную систему корпоративного типа - каждая социальная группа: рабочие, крестьяне, интеллигенция имели собственные партии, представляющие их интересы, плюс партия зеленых и Атеистическое Общество).  Государственный флаг также должен был измениться -


Атеист-Штандарт (значок атомной электростанции - sic! - должен был стать эмблемой официального атеизма).

В целом конституции описывали нечто вроде т.н. "югославской модели" с учетом модные тенденций (борьба с бюрократизмом - сокращение аппарата управления в 10 раз, жесточайшая борьба с преступностью (целая глава Конституции была по сути Уголовным Кодексом) - сказывалась наследственность: Токмачская колония в Запорожской области, которой мой дед руководил пару лет, действует и по сей день, снижение возраста брачности, избирательного и трудового права до 14 лет - Мао Цзе-дун прав: миром должны править молодые).  По правоведению у меня тоже была твердая пятерка.  Но, как у хайнлайновских пасынков Вселенной, продиравшихся к реальности сквозь скорлупу предрассудков, реальные размеры Космоса еще только смутно забрезжили в моем сознании.  Во всяком случае, когда я получил две весомые рекомендации - директриссы и военрука (а я был из числа тех учеников, которых преподавателям иногда хочется назвать по имени-отчеству) - для вступления в комсомол, я пришел, понаблюдал, подумал... и отказался вступать с формулировкой: "Вас тут скоро на фонарях перевешают - что у меня общего с вами?"  Я не был лидером (скорее уж подстрекателем-заводилой), но большая половина класса последовала моему примеру (как-то раз после наша классная созывала всех комсомольцев - немного их было - на какой-то субботник и позвонила мне лично и пригрозила "исключением из комсомола", если я не приду, на что я заметил, что "чтобы быть исключенным из комсомола, надо, как минимум, там состоять").  Что ж поделать, у меня всегда было чутье на политическую дохлятину (в этот раз оно тоже меня не обмануло), и я всегда бежал на пару лет впереди.

На основе Интеллектуально-Атеистического Клуба было создано "теневое правительство" - все, как положено: президент, министр обороны, а я был "государственным секретарем" с широкими полномочиями.  Мы (с игрушечными пистолетами) ходили вокруг здания местного Райисполкома, обдумывая, как его лучше захватить и выдвинуть миру и городу наш манифест прекрасной юности.  Министр обороны (тот самый, который в предыдущем посте мотался с родителями по гарнизонам) сказал, что в случае штурма захваченного нами здания спецслужбами успеет пустить последнюю пулю себе в лоб.  Я заметил, что я сдамся в плен, чтобы толкнуть на суде громовую речь.  Да, я всегда был экстремистом - и в 11 лет, когда мечтал мчаться в красноармейской атаке на белогвардейский Крым, и когда в 14-15 вместе с героями Виктора Гюго оборонял баррикаду ("Идиллия улицы Плюме и эпопея улицы Сен-Дени" - прекрасно сказано!)  Ошибаются те, кто считает, что оранжевые (бежевые, серо-буро-малиновые) революции придумывает какой-то госдеп.  Куда госдепу до Виктора Гюго!  До обычной советской книжки про баррикады Пресни, про революционера Фиделя и т.д.  Мне своей "Революцией" сбоку подпевал Шевчук.

Наступало веселое время шумных дней-рождений и интеллектуальных игр.  Я еще раз влюбился - и тоже неудачно (впрочем, я не Клим Самгин, чтобы домогаться много лет спустя своих гимназических возлюбленных; если мне кого не хватало тогда, так это моих будущих жен, которые все немного годились мне в дочери; как-то раз спрашиваю свою четвертую жену (18-летнюю студентку медвуза): "вот представь: тебе - 12, мне - 14.  Римское право!  Navigare necesse est" - "Звучит угрожающе.  Я была девочка-припевочка" - "Я бы давал тебе списывать... только не математику! познакомил бы со своими друзьями...")  Как это не странно, но в 1988 году я - четырнадцатилетний - мог, в принципе, содержать семью (алименты, полагавшиеся мне от моего родителя (он занимал должность замначальника Главленинградспецстроя) за годы перестройки выросли с 90 до 150 рублей в месяц - из них мне выдавался 1 рубль в день на карманные расходы; мог бы и больше получать, но я был слишком горд, как испанский идальго, чтобы что-нибудь просить, а никакими предпринимательскими талантами не обладал, и поэтому покупка мной брошюры Н.И.Рыжкова "О кооперации" М.,1988 носила сугубо теоретический характер).

Из книг, прочтенных в том году, наибольшее впечатление произвел Гарсия Маркес "Сто лет одиночества", из фильмов - "Зеркало для героя" и "Новые приключения янки при дворе короля Артура".  Будущий филолог-сербохорватник дал мне почитать учебник по марксизму-ленинизму символического 1984 года издания, и я получил какое-то патолого-анатомическое ощущение от препаривания "призрака".  В декабре 1988 года из разговоров взрослых я узнал, что СССРу жить осталось недолго, и, сопоставив это с имеющейся у меня информацией, пришел к выводу, что так оно и есть.  У меня не было и не могло быть иной альтернативы, чем независимая Украина - даже подсознательно, когда я обозревал огромную карту Украинской ССР (с Молдавской ССР), подаренную мне в детстве, и все было прекрасно, колоритно, вещественно (как у Ремарка и Брехта), а к северо-востоку начиналась дурная бесконечность РСФСР...
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
новая тема
« Ответ #32 : 30 Ноябрь, 2016, 15:16:16 pm »
1989 год.

Это был большой, продолжительный, максимально растянувшийся год.  Время психологическое, политическое развертывалось внутри до бесконечности.  Кестлеровский Рубашов дождался поднятия воды общественных настроений в шлюзах: в декабре это была уже совсем другая страна, чем в январе.  Общественно-политическая тематика грозила вытеснить лично-бытовую:

январь-февраль-март - забастовки, митинги, акции по всему СССР, массовое создание народных фронтов и прочих движений.
апрель - столкновения с человеческими жертвами в Тбилиси.
май - начало I съезда народных депутатов СССР.
июнь - столкновения на национальной почве в Закавказье и Средней Азии.
июль - шахтерские забастовки.
август - массовые акции протеста в связи с 50-й годовщиной пакта Молотова-Риббентропа.
сентябрь - количество некоммунистических и антикоммунистических организации превысило количество просоветских клубов и фронтов.
октябрь - ноябрь - революции в странах Восточной Европы.
декабрь - независимость КП Литвы и разрушение азербайджанскими активистами советско-иранской границы.

Политизация достигает апогея.  С каждым месяцем общественные настроения сдвигаются от умеренно-советских к антикоммунистическим.  Мои убеждения уже в начале года: добровольный раздел СССР, проведение свободных выборов, проведение экономических реформ, профессиональная армия, полная деидеологизации, недопущение влияния религиозных организаций на общество и политическую сферу.  Наш географ, собиравшийся баллотироваться в местные депутаты (куда он и попал в следующем году), провел конкурс политических программ для себя на заметку - моя победила с большим отрывом.  В феврале я впервые участвую в антикоммунистическом митинге.  Осенью пишу листовки и плакаты в поддержку Собчака и расклеиваю их в окрестностях школы (разговор с директриссой (наш "Горбачев-в-юбке") - карикатура на конфликт поколений, на самом деле идейные расхождения).  Возвращаюсь с последнего звонка 25.5 -


вот, кстати, наша веселая компания на выпускном после восьмого класса (я - в центре композиции) - уселась за стол президиума -

вижу на лавочках у каждого подъезда пенсионеров с радиоприемниками, откуда пыщет материя истории.  Исторические даты - да, пожалуй, я, мы осознавали, что живем в исторический момент.  Внутри даты время расширяется, за пределами - сжимается, становится лишь приложением к главным событиям (наверное, именно здесь я научился проживать за какой-нибудь месяц несколько жизней, и поэтому аргумент быстротечности человеческого существования для меня ничего не значит).

"Горячее лето" 1989 года застает меня под Одессой (мои родственники - офицер Северного флота с тетей - в гостях у львовского сослуживца, чей отец взял в аренду (кооперация мало-помалу развивается) целый пансионат на берегу Черного моря).  Опять два неудачных курортных романа с ровесницами, зато в день смерти А.А.Громыко убеждаю дядю, что пора переходить на нашу сторону - время не ждет (первый мой сценарий демократической революции, написанный под впечатлением в декабре 1988 года, относится к лету 1990: одновременное восстание в Прибалтике и на Украине, дальше в основном опять (!) югославский сценарий).  В Киеве (продолжаю путешествать по родственникам) думал задержаться до конца лета, но шахтерские забастовки заставили засобираться (ходили слухи, что забастуют железные дороги, а летать на самолетах терпеть не могу).  По возвращению смотрю сериал "Спрут" с Коррадо Катани и рисую первую карту-набросок будущей демократической Европы (до свержения Хонеккера и Чаушеску еще три-четыре месяца) - почти все угадал.

1 сентября, перескакнув из 8 в 10 класс (очередная школьная реформа), иду в гимназический историко-литературный класс - чуть ли не первый в Питере.  Одновременно начинаю посещать Малый философский факультет при ЛГУ: настоящий информационный взрыв.  Идеи Платона, категории Аристотеля, типы восприятия времени, диалектика не только по Гегелю, Фихте.  Читаю ФРАГМЕНТЫ РАННИХ ГРЕЧЕСКИХ ФИЛОСОФОВ М.,1989 и определяю себя в качестве досократика-материалиста.  Итоговый реферат-доклад в мае 1990: Концепции естественного договора и их актуальность в наши дни.  Там же заодно свел знакомства с парой очень интересных людей, в т.ч. с одним (в будущем) из ведущих специалистов по истории и современному состоянию международного левого движения Р.В.Костюком - http://ru.wikipedia.org/?oldid=81246462  Начал составлять информационную базу по неформальным организациям (сейчас в ней содержится информация о 17000 политических организации России и Ближнего Зарубежья от декабристов до наших дней).

Тем временем революция стучится в двери: расстрел Чаушеску лишь добавляет веселья.  Разнотравье музыкальных стилей и контркультур, но я не примыкал ни к одной, хотя мне нравился Кинчев в эпоху до обретения им веры, Шевчук и малоизвестная ныне группа "Черный кофе".  В романе "Война и мир" больше всего понравился Пьер.  КВН: "По России мчится тройка - это наша перестройка".  Тетя: Вот замечательно, почти назвали всю тройку.  Талоны на сахар.  Веду чрезмерно умную девушку с малого философского в кино на "Ассу" и "Черную розу".
Православие или смех!

Оффлайн Rufus

  • Модератор
  • Афтар, пиши исчё!
  • *********
  • Сообщений: 3 810
  • Репутация: +243/-183
Re: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА
« Ответ #33 : 01 Декабрь, 2016, 09:10:45 am »
- Поручик, а правда, что вы в молодости были членом суда?
- Ах, молодость, молодость! Членом суда, членом туда...
 ;)
百花齐放,百家争鸣 . Пусть расцветают сто цветов, Пусть соперничают сто школ!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Re: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА
« Ответ #34 : 01 Декабрь, 2016, 13:10:20 pm »
1990 год.

Если бы останавливать время, я по многим причинам, предпочел бы 1990-й.  Где-то в середине лета.  Год, многое изменивший, но лишенный символизма а ля взятие Бастилии 1989-го и водораздельной симметрии 1991-го.

Мои кругозор стремительно расширяется.  В последних двух классах гимназии мне очень повезло с преподавателями литературы и истории, они, несомненно, были лучшими преподавателями района, а тут уж развернулись, учитывая специализацию.  Я забросил теннис и восточные единоборства, которыми занимался весь прошлый год в формате у-шу, но зато мог проанализировать эмигрантскую брошюру, сопоставляющую революцию 1917 и Смуту XVII века, а журнальная эпоха превратила литературу в самый инновационный предмет: мы открывали целые континенты.  В центре моих интересов Булгаков, Набоков, символисты, акмеисты, футуристы - мое крайне негативное отношение к коммунистическому режиму усугубилось по причине роли оного в жизни этих людей.  Бунинские дневники стали окончательным приговором.  И здесь же - приправа мировой литературы: ИССЛЕДОВАНИЕ ОДНОЙ СОБАКИ Кафки, интервью Гарсия Маркеса, ИСТОРИЯ ФЛОРЕНЦИИ Макьявелли, ГАРГАНТЮА И ПАНТАГРЮЭЛЬ Рабле (вообще год выдался очень раблезианским).  Само собой, мои сочинения были лучшими в школе, но временами я переигрывал самого себя - там, в будущем, в апреле 1991 - я написал пробное итоговое сочинение по литературе в виде 20 кратких афористических очерков, посвященных 20 русским писателям, начиная с Пушкина и кончая Булгаковым, по 3-4 фразы а ля Розанов в "Опавших листьях"; в наше время Дм.Быков называет это "постмодернизмом" (бедная литераторша долго думала над тетрадью, исписанной моим печатным полуготическим почерком, которым я начал писать после полового созревания, и которым мне, в конце концов, разрешили писать в школьных тетрадях... поставила четверку; так не годится все-таки! но я играючи исправил ее на пятерку уже в ходе выпускного экзамена: мне попался билет 1. Творчество А.А.Блока (Блок в тот год с какой-то завидной регулярностью попадался мне на вступительных-выпускных четыре раза). 2. Антиутопия в советской литературе - выяснилось, что я только что прочел МОСКВУ 2042 Войновича - дал почитать сербохорватник (до тех пор лишь ее отдельная глава - Безбумлит - выходила в Литературке), а никто из преподавателей не читал, и меня пришли слушать все, кто занимался экзаменом; одноклассники в это время под шумок списывали, так что все были довольны.

Прочтение ОСТРОВА КРЫМ Аксенова вызвало в качестве ответной реакции сочинение мной летом 1990 года очередного футурологического романа (ФБП - фантастика ближнего прицела), посвященного 2008 году.  Земляничные поляны раннеперестроечного оптимизма сменились тяжелым роком переломных эпох.  По метасюжету выходило, что Горбачев должен дотянуть новое мЫшленье и прочие свои ноу хау до 1993 (мой прогноз декабря 1988 о революции в 1990 не оправдывался), потом происходит восстание демократов в Москве с одновременным фактическим выходом всех западных республик из СССР, но часть военных сохраняет верность Союзу, на территории РСФСР начинается вялотекущая гражданская война между 10-15 группировками, и постепенно страна превращается в груду развалин (см. Луганда-Домбабве).  В 2008 году война все еще продолжается, но мировое сообщество приняло решение о введении сил ООН.  Те инвестиции, которые в нашей реальности получила Россия, здесь шли в восточноевропейские страны, и они (прежде всего Польша и Украина) переживают экономический расцвет, приближаясь по уровню жизни к Западной Европе.  Сюжет: переживающий кризис среднего возраста 36-летний сценарист (не смотря на 16 лет, кризис среднего возраста у меня получился блестяще) приезжает из украинского Крыма в Киев, чтобы жениться и остепениться.  К этому роману примыкала небольшая повесть, в которой трое друзей (один - бродячий философ) бесцельно путешествуют по развалинам России (должна была сочиниться в конце года).  Развитие оборачивалось апокалиптикой, концом света в отдельно взятой стране.

То, о чем в 1988 году можно было мечтать, как о сне, оказывалось явью - декларация о суверенитете России, декларация о суверенитете Украины, блокада грузинскими монархистами железной дороги, переговоры Горбачева и Коля о будущем ГДР, я слушаю по радио "Голос Америки" политические и литературные передачи.  Громада рушилась удивительно легко, оставалось лишь переступать через обломки - "лучшая часть меня избежит похорон" (рус. перевод - "нет, весь я не умру!")  О каком сохранении СССР могла идти речь, если он казался мертвой кожей, сползающей со змеи?  Столбовая дорога человечества, с которой не сойти.  Мир - гомогенное образование, и это хорошо, потому что неудачный вариант развития не фатален, всегда есть возможность подключиться к другому источнику энергии.  Иные правила игры.  Плюрализм обесценивает абсолюты.  Человек опять (за неимением лучшего) становится мерой всех вещей.  Я входил в пределы Серебряного века через дверь философии Бердяева, а он и за философа-то не считается, так, экзистенциалист.

После еще одной неудачи в личной жизни, летом 1990 года мне наконец удалось соблазнить крестьянку моих лет в Молдавии (возникает вопрос: почему такой интеллектуал, со зверски сильной фантазией, коммуникабельный (правда, при этом самодостаточный) и не лезущий в карман за словом человек так долго не мог достичь своей цели? все верно, но и я-то не лыком шит, поскольку мое существование интеллектуализировано, поскольку я - "мыслящий орган Природы", как сказал один из персонажей Горького, то никакое мещанство, филистерство, обычная жизнь обычных людей меня не привлекают и не могут привлечь - у меня свои вкусы).  По возвращению в Питер (город встретил меня двумя огромными очередями, извивающимися в форме знаков вопроса на Автово - табачный кризис...) я обнаружил, что на меня положили глаз младшеклассницы из нашей школы-гимназии (нет, не младшеклассницы, а из более младших классов, точнее из девятого; оказалось, вот уж не знал, что у девчонок бывает обыкновение делить между собой мальчиков старших классов и... хотя я привык сам выбирать, кого любить, и кому меня любить, я познакомил девчонок с собой и своими двумя друзьями - после выпускного 1989 многие мои друзья - члены нашего "ордена" - как-то разбрелись по спецшколам, один даже был в спецшколе при Дворце пионеров, но у меня уже были новые друзья (один - трагически погиб в 1997, другой сейчас - ведущий программист Ленэнерго, когда мы встречались недавно, с презрением говорил о политической системе совр. России, с охотой о своих путешествиях по Англии и Японии, но пожал плечами на мое предложение (не без задней мысли) основать издательство), жизнь продолжалась, и мы были счастливы: программист уже свинчивал свой первый компьютер и не без гордости демонстрировал мне домашний осцилограф, подсоединенный к магнитофону).  Но к концу года я подрался на дискотеке, отрастил бороду и придумал новую религию...

Стоп!  О каком религиотворении может идти речь, если я - атеист?  Быть может меня потянуло на неопанковскую "экзотику" в стиле "Писем мертвого человека", "Сталкера", "Посетителя музея" (веселье всегда ассоциируется с неистиной, а истина должна быть угрюма и безнадежна)?  Тоже нет: мой горизонт по прежнему сиял красками ее величества реальности, я по прежнему был досократическим мыслителем, но я сделал попытку - если в нашей реальности религии появились после сократовского бунта против первоэлементов, то возможна ли "естественная религия" в обход Сократа (а заодно и Платона)?  Получалась экологическая, почти даосская, немного гностическая смесь, вполне рукотворная... ладно, не буду забегать вперед - в 1991 год.  А бороду отращивал исключительно из эпатажа (я прочел в очерке о философии Аристотеля, что он считал эпатаж свойственным человеку, и решил оправдать надежды великих древних).  Директрисса, которую уже трудно было чем-либо удивить на шестом году перестройки, выйдя первый день после болезни в бодром настроении, была по настоящему напугана моим видом в темном школьном коридоре...

Талоны из сахарных превратились в мясные, табачные, водочные.  Я менял табачные и водочные на мясные и бродил по букинистическим магазинам - запах книг приводил меня в такой же восторг, как героя Рэя Брэдбери.  Неотягощенность прошлым уходила в прошлое, и 10000 лет человеческой цивилизации ждали меня.
« Последнее редактирование: 14 Декабрь, 2016, 19:17:00 pm от Владимир Владимирович »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
новая тема
« Ответ #35 : 02 Декабрь, 2016, 08:02:18 am »
1991 год.

Итак, последний год перестройки.  Не стоит думать, что все было так плохо и безнадежно: по прежнему смеялись дети, восходило солнце и, не смотря на опасения экологов, растения и прочие среды даже производили кислород.  Выражение "темные годы" всегда звучит условно.  Глядя на мое религиотворение (см. предыдущий год), нельзя не заметить, что это была дань экологическому фундаментализму - одной из самых причудливых народившихся идеологий постсоветского (да, уже становящегося постсоветским) пространства.  Завершилось это все вполне ожидаемым образом: помню, как сейчас, я ехал на собеседование по поступлению в вуз, и на выходе из станции метро "Невский проспект" на книжном развале (книжные развалы тогда возникали в самых неожиданных местах, причем наряду с Анжеликой в Берберии запросто можно было найти Шопенгауэра) обнаружил красный двухтомник Фридриха Ницше.  Ницше в моем тогдашнем представлении был королем философов, и я моментально приобрел, проглотил, осмыслил.  Пять дней непрерывного чтения перевернули все, и камня на камне не оставили от каких-либо попыток создания религии.  И вовсе не потому, что уже есть у нас.  Любая религия есть и будет – творение ее авторов, любой бог, творец, демиург и т.п. неизбежно создан по образу и подобию создавших его людей.  «Узнаю льва по когтям», - сказал, кажется, Вергилий.  В этом полное откровение любой религии; красоты, действительно, не скроешь.  Мне определенно понравилось "философствовать молотом".  Я передарил уже написанную "священную книгу" девчонке-однокласснице, в которую когда-то был безрезультатно влюблен (жаль, что не сохранилась - это был бы интересный памятник эпохи), и написал белым стихом "Майскую поэму" в стиле ницшеанства и шопенгауэрианства (как раз в мае 1991, попутно в силу своей коммуникабельности, свевши знакомство с питерским поэтом - членом Союза писателей; если стихи получались у меня и раньше, например "Баллада о разоружении":

Только Рейган в Белый Дом -
Лёня сразу прет в райком:
"Мы должны им всем сказать -
Мы не будем торговать!
Мы закроем краны с нефтью,
Не дадим памирской шерсти...

то в 1990-1992 писалось на духу - например в подражание Джону Китсу "Сонет девушке, приславшей мне лавровый лист!" - с многочисленными сатирическими аллюзиями на футбольный чемпионат 1990 года и гуманитарную помощь, стихотворение 91-года (в ожидании на вступительном экзамене):

На экзамене моя краснокожая паспортина,
Меж всеми выделялась.
У всех - обложки гербовые,
У меня - картон темно-вишневый.
У все - орлы благородные,
У меня - что-то, на Горбачева похожее.
Я спрятал в карман широченных штанин...
Думаю купить с обложкой царской!

или вот - в адрес еще одной моей неудачи на любовных фронтах (1992):

Прощальные танки.

Солнце взошло,
Пушистый мячик
Кинут в небо;
Из Лазурного океана -
Над деревьями хурмы.

Тевтонец стоял,
Опершись на меч,
Пергамент сонетов в руке;
Роса на губах;
Потерян крылатый шлем.

Гордая валькирия
Взошла по радуге;
Сердце не дрогнуло,
Хотя рушились скалы;
Он смотрел снизу вверх.

Гордая валькирия
Отстранила руку;
Ее песня неутешительна;
Ее щеки бледны,
Ее губы - лед.

Скалы нефрита
Разрушены прибоем;
Но мир ясен,
И рады небеса:
Ее шаги на радуге.

Мой друг-сокурсник, впоследствии сотрудник Геральдической комиссии Вилинбахова при Эрмитаже, принимавший присяги президентов, и скончавшийся от воспаления легких в Париже в 2010 году, не мог не написать на это пародию:

Солнца мяч скакнул из моря,
Осветил опушку леса –
Бор осиновых рябин.
Только черный буревестник
Гордо реет над простором.

Вдоль по радуге небесной,
Дуя на руки сердито,
Шла валькирия,
Должно быть,
Вся продрогшая в ночи.

Встал, разбужен светом солнца,
И тевтонец гордо-черный.                                                                       
Встал, пропел три раза «Аве!»
И пошел искать свой шлем.
Буря, скоро грянет буря!

Поэтический дар исчез только в 1993 году, когда наладилась окончательно личная жизнь, и я счел эту рокировку замечательной.  Но вот что примечательно: принято считать Ницше "детским философом", которого читать разве что в 13 лет, но должен заметить, что это старческая т.з. (первый признак старости - тебя стала раздражать проклятая молодежь...), в большинстве своих выводов Ницше прав, и его оппонентов мы мерим по дюжине на тонну.

Однако, политическая жизнь не давала зевать.  Шахтерские забастовки, сдуревший и переметнувшийся на сторону коммуно-патриотов Невзоров, "единственная боеспособная армия на территории СССР - это армия Нагорного Карабаха", опять антикоммунистические митинги, знаменитая политическая тусовка у Казанского - а вокруг замечательные белые ночи Питера и тикающие часы нашей юности.  Если бы мне в 1991 году сказали, что я буду в 1996 году сожалеть о распаде СССР, я бы не поверил, но извиняет меня то, что в 2014 я окончательно убедился: юность была права.  Я не голосовал в 1991 на референдуме (17 лет), но проголосовал бы против СССР (и сейчас тоже; Бердяев предлагал учитывать на выборах голоса давно умерших предков - а как быть с нашими прошедшими и испарившимися мирами?)

В 1991 году я поступал в вуз.  Выбрал сразу два (тогда впервые можно было подавать документы сразу в несколько вузов, и конкурсы возросли пропорционально) - исторический факультет ЛГУ и культурологический факультет Института культуры.  Мой диплом оказался, не смотря на весь эксцентризм, замечательным - почти все пятерки, кроме математик (астрономию я сдал на пять, хотя написал итоговую контрольную на церковно-славянском языке; бороду-то я (как Карл Маркс из анекдота), предположим, сбрил

но куда идейку эпатажа девать прикажете? а вот химию испортил: в контрольной на вопрос о Таблице Менделеева ответил, что Менделеев был тестем Блока и стал развивать эту тему; на выпускном по математике, убедившись в том, что ни одно задание мне не под силу, громко: "Пол-царства тому, кто даст списать! Ирина Владимировна, вас это тоже касается..." сосед слева (уже на экзамене по литературе): "Возьму-ка я тему "Социалистический реализм" - "Эх, хорошо, в стране советской жить!")  Я сдал восемь вступительных экзаменов (в свое время В.О.Ключевский - в МГУ - целых шестнадцать), не добрал одного балла для поступления на истфак, зато поступил без проблем на культурологию - и это оказался мейнстрим следующего десятилетия (журфак все равно был недосягаем, а финэк... талант не тот).  Параллельно читаю Фрейда, Чаадаева и подаренную мамой на выпускной "Игру в бисер" Германа Гессе, а когда сдал экзамен - пустота в голове требует простой фантастики: Хайнлайн, Андерсон, Азимов...

Но время не ждет.  Август 1991.  Я оказался на периферии событий - в Молдавии, у родственников.  И когда нам надоело смотреть балет, моей маме мама моей уже далекой возлюбленной, ради которой я давным-давно дрался на дуэли, преподавательница молдавского языка в местной школе все перевела с румынского телеканала (ловили-ловили!)  Я уже достаточно созрел для того, чтобы уйти в партизаны (экология!) и убивать гэкачепистов ("А что им? талоны на усиленное питание?" - спрашивает Глеб Жеглов).  В конце концов: "падающего толкни!" - такое ницшеанство 1991 года.  Мой дед - единственный во всей семье поддержал поначалу ГКЧП, но взглянув на трясущиеся руки Янаева, сердито уснул.  Потом было длинное 22-е августа - мы ехали через всю Европейскую Часть СССР, а радио сообщало об арестах гэкачепистов, о повалении Дзержинского, о трехцветных флагах на флагштоках, вперемешку с популярной певичкой: "Уеду в Африку, где растут одни бананы. Уеду в Африку, где живут лишь обезьяны" - "Ну и уезжай!" - отозвалась маленькая девочка из соседнего купе.

Хотя мы поругались (уж не помню из-за чего) с другом-компьютерщиком, в честь свершения Великой Августовской Антикоммунистической Революции (моя формулировка) тут же помирились (он "в ночь с 18 на 22-е августа" работал на Конгрессе соотечественников и оказался в центре событий), отправились в гости к одной из тех девятиклассниц (см. 1990 год) и... приперся очень некстати ее придурковатый брат и вышвырнул нас.  Но разве мог он испортить нам праздник?  Не без удовольствия я наблюдал, как наш школьный военрук - "твердолобый" - мямлил что-то о том, что надо-де спалить все советские архивы, а "Горбачев-в-юбке" в ту же самую ночь подала в отставку... 

В последнюю осень ни строчки, ни вздоха
Последние песни осыпались летом
Прощальным костром догорает эпоха
И мы наблюдаем за тенью и светом

Наступает новая эпоха, мой "роман взросления" подходит к концу.  Но остается вопрос этим всем коэнам-прохановым: как вы собирались "сохранить СССР", что вы могли сказать мне, вон ему, миллионам таких же как я (ведь если я и был выдающимся, то это типично для эпохи), какие аргументы, кроме "Лебединого озера"?  Согласных история ведет, несогласных тащит.  Я шел всегда впереди.
« Последнее редактирование: 03 Декабрь, 2016, 13:49:54 pm от Владимир Владимирович »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Re: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА
« Ответ #36 : 03 Декабрь, 2016, 14:14:43 pm »
Отчасти к этой теме примыкает моя небольшая фантастическая новелка ПРАВДИВЫЙ РАССКАЗ О СОСНОВОБОРСКОЙ КАТАСТРОФЕ.  Написана осенью 2009, опубликована в 2010 году в кировоградском (Украина) альманахе фантастики и приключений Порог-АК.  Сюжет построен на допущении (некоторые специалисты утверждают, что вполне реальном), будто первоначально чернобыльский эксперимент, приведший к катастрофе, планировали провести на ЛАЭС.



ПРАВДИВЫЙ  РАССКАЗ  О  СОСНОВОБОРСКОЙ  КАТАСТРОФЕ

Читать лучше всего в сопровождении музыкальной темы из Ванессы Мей КОНТРАДАНСА.


Ночной поезд мчался где-то в районе Харькова.  Игорь Бутурлин маялся от бессонницы на верхней полке, скорчившись на боку и выглядывая встречь движению в окно, которое заботливый учитель географии задернул от сквозняков кожаной шторкой, но учащиеся вскоре шторку отдернули, спасаясь от очумелой духоты в вагоне, и лицо Игоря время от времени озаряли огни полустанков.  Где-то под ним слышны были стоны и ворчание спящих: битком набитый ленинградскими учениками школы № NNN Кировского района – один из 28 вагонов скорого поезда Ленинград-Евпатория уносил их прочь от радиации, взорвавшейся атомной электростанции, брошенного города.  Пятиклассник Игорь ушел из дому в родную школу (эвакуация осуществлялась по всем правилам многочисленных тренировок по Гражданской Обороне) утром 2 мая в пятницу в чем был: в школьной форме и светло-голубой рубашке.  Всю предыдущую ночь работники ЖЭКов и милиция обходили дома и оповещали граждан, что надо срочно эвакуироваться, но эвакуация временная, и через дня три, максимум, через неделю, они вернутся домой.  Никаких вещей с собой брать не разрешалось.  Любых домашних животных: от хомячка до крупного кобеля тоже следовало оставить.  Двери квартир опечатывались, а люди налегке выходили во дворы и ждали несколько сонных часов, пока не приедут грузовики, и их не повезут на авто и железнодорожные вокзалы.  Утро было дивно хорошим: наметившаяся белая ночь без проблем уступила место сияющему дню.  На небе ни облачка!  Воздух свеж, и лишь небольшой, слабо уловимый привкус гари придавал ему запах весны (правда, многие потом говорили, что во рту явно чувствовался привкус металла, но Игорь точно ничего не чувствовал).  По Ленинскому проспекту мчались грузовики, иные и не скрывали за брезентом целые полуроты военнослужащих и курсантов.  У некоторых шоферов нижняя часть лица была покрыта ватно-марлевыми повязками, а два милиционера на перекрестке одевали респираторы.  Во всем было ощущение чего-то большого и страшного.  Ольга Николаевна – мама Игоря – томясь неопределенностью, дождалась своей очереди у телефона-автомата и позвонила своему бывшему мужу.   Матерый метростроевец уже был в курсе масштабов катастрофы.  Он сказал ей, что эвакуация, похоже, будет длительной, и попросил не болтать, иначе начнется паника.  Мама отозвала Игоря в сырой предрассветный полумрак арки и под большим секретом рассказала услышанное, и тоже приказала молчать («а то опять будет, как со Вьетнамом»).  Эта история с Вьетнамом давно была настоящим жупелом для Игоря.  Еще во втором классе он как-то во всеуслышанье сказал (а откуда он это взял, ни одному богу не известно), что вьетнамская война закончилась тем, что вьетнамцы стали собирать трупы американских солдат и сбрасывать гробы с ними на американские города.  Вот американцы войну и прекратили.  Сказал бы, да и все, но это уловили уши учительницы младших классов (молоденькой, но с прибабахом), которая пожаловалась маме Игоря (ужасная манера: чуть что – жаловаться маме – учителю литературы той же школы).  Зато Игорь все-таки успел прихватить из дому электронную игрушку – часы, на экране которых волк ловил яйца (ее подарили ему на новый 1986 год).  Все остальное осталось в опечатанной квартире.  Впрочем, что он потерял тем ясным питерским утром, когда не верилось, что с каждым вдохом в организм человека проникают радиоактивные частицы (ведь радиацию руками не потрогать – это особенно подчеркивали телевизионные комментаторы)?  Красивые и дорогие игрушки: железная дорога – 3 паровоза, 27 вагонов и 6 метров 16-миллиметровых путей; восемьдесят семь «объемных» солдатиков («индейцы», «пираты», «викинги», «ковбои», которые раз за разом когда-то разыгрывали под управлением Игоря бесконечный сериал «Остров сокровищ» на фоне декораций – вырезанного из обувной картонной коробки и аккуратно раскрашенного в коричневый цвет блокгауза) уже полгода как потеряли очарование: виной тому были подростковые поллюции фантастических снов или игры с друзьями в футбол на школьном стадионе, или и то и другое вместе, а также книги, которые Игорь теперь читал запоем.  Хотя Игорь никогда: ни в прошлом, ни в будущем не интересовался модой, как раз к весне 1986 года у него был неплохой «прикид»: белый свитер-курточка на молнии, черный кожаный пиджачок, что-то еще...  Нет, наш герой не сожалел ни об одной утерянной в неразберихе эвакуации вещи.  А все остальное было (как и в случае древнегреческого баснописца) при нем, и ничто не могло отнять это.
В соседнем отсеке справа (купе это назвать было нельзя ни при каком виде) громко и раскатисто храпел молодой географ; на полке слева сопел Алексашка (этот успел, как всегда, франтовато одеться и даже прихватил отцовский офицерский атлас, по которому они следили за своим маршрутом, уныло считая километры и притихшие станции).  Из отсека слева, где ехали девчонки, слышался громкий шепот Верки Воробьевой (ее мама – геолог – как раз была в длительной командировке на плато Путорана и, наверное, даже еще не знала о катастрофе).  Поезд мчался почти безостановочно, на крупных станциях осовевших детей выпускали только на 5 минут и давали пройтись по перрону под неусыпным надзором учителей, но после того, как в Туле два друга из 7-Гэ все-таки отстали от поезда (было громкое разбирательство, учительница рыдала), выпускать перестали, и дети, облепив узкие щели открытых окон, рассматривали добротно выкрашенные вокзалы и на ходу поезда ловили легкими прохладу воздушных струй.
Игорь перевернулся на другой бок.  Он всегда мечтал о великих подвигах, славе, ликвидации катастроф, отражении врагов.  Вот он – прекрасный как майский день – занимает города, творит суд и расправу над мародерами, руководит полками, пишет приказы, получает награды.  Сам Горбачев узнает о юном гении и приглашает его в Кремль.  Назначает на ответственный пост.  И вот в руках Игоря нити управления судьбами мира, он пишет конституции, принимает меры, играет на огромной политической карте мира и добивается успеха, а простодушный генеральный секретарь с улыбкой старого наставника интересуется: «Ну как? нравится управлять государством?»  Убог тот, кто не мечтал о таком в 12 лет.
И вот случилось.  Авария (может быть, самая масштабная в истории СССР) произошла у него под боком.  Они мчатся к южным морям.  Второй город нашей страны спешно эвакуируется.  Сотни тысяч ликвидаторов борются с атомной стихией.  А они с горлом, намазанным йодом, дремлют в душной темноте.  И что будет дальше?

   Самое яркое впечатление человека, впервые въезжающего в Крым по железной дороге, это, конечно, солончаки.  Далеко на несколько километров простираются огромные белые поля – будто вдавленные в землю колоссальные чаши.  Соль не блестит на солнце, но сразу понятно, что это геологическая формация.  Шесть мальчишек из 5-Вэ поглядывали в окно, отрываясь от 125-й партии в карты.  В подкидного и переводного дурака (первый раз не переводим!)  В Мелитополе, где поезд простоял три часа (что-то начало разлаживаться во всесоюзной схеме движения поездов, а на ленинградских направлениях уже за 500 километров до города стояли железнодорожные пробки), их все-таки выпустили на огороженный заборчиками, какие обычно ставят вокруг ремонтируемых канализационных люков, перрон.  Одна учительница умудрилась позвонить с вокзала в Ленинград своей престарелой маме (коренной ленинградке, которая забаррикадировалась в квартире и доедала запасы сухарей, которые по блокадной привычке хранила в кладовке).  Игорь услышал краем уха, как она рассказывала их классной: бегство из города стало всеобщим, магазины не работают, телецентр прекратил вещание, первым делом эвакуируют детей, молодых и беременных женщин, но несколько школ Смольнинского района в ожидании ночевали прямо в своих зданиях, на матах в спортзале и на партах, подстелив газеты; рабочих целого предприятия везли морем до Таллина на палубе огромного сухогруза; вообще в городе царит неразбериха, ходят ужасные слухи: будто, весь Финский залив, видно из космоса, светится розовым – это радиоактивный ил.  Классная – англичанка (эта разновидность преподавателей всегда выделяется из педколлектива: нечто вроде государства в государстве; какие-то они странные…) слушала с немым ужасом.  Она никак не могла вспомнить, отключила ли газ, убегая с сыном-младшеклассником из дому.  Зато вспомнились две очень дорогие импортные куртки, шведские, вельветовые.  Теперь все это радиоактивно.  Наслушавшись передач об угрозе ядерной войны, классная знала, что теперь все это в лучшем случае можно будет носить по истечению периода полураспада (лет через 25).
   Сейчас Игорь пересказывал услышанное.  Он проиграл уже 48 раз, Колька – 25 раз, Боря Гусман (по прозвищу Гусь) – 17 раз, Симонов Андрей (по прозвищу Дюша № 1; был еще Дюша № 2) – 16 раз, Слава Чуйков – 12 раз, а Алексашка – всего 6 раз, и это потому, что он каждый раз ловко переводил под Игоря.  Алексашка предложил было играть на лимонное печенье, которое им роздали по пачке в руки в Мелитополе.  Но Гусь уже съел все свое, а Игорь выменял пачку печенья на том же мелитопольском вокзале у местного мальчишки на большую кружку холодного кваса, который продавался на недосягаемом расстоянии – за углом ближайшего перекрестка, и до одури пил холодную сладковатую жидкость.  Поэтому играли просто так, чтобы убить последние часы езды.  До сих пор они, хотя и дружили, но как-то виделись не круглосуточно, а теперь круглосуточная физическая жизнь каждого была выставлена на всеобщее обозрение.  Друзья мужественно терпели соседа, враги возненавидели друг друга просто физиологически.  Запах немытых тел, воняющих носков, пота и искусственной кожи полок.  Прибавьте к этому духоту вагона, вонь из сортира и неприятно липкие подстаканники для чая.  Форменную куртку асфальтово-синего цвета Игорь давно закинул на верхнюю полку.  Он сидел, расстегнув очень грязно-голубую рубаху на груди, покрытой капельками пота, и время от времени отжимал пот с волос, проводя рукой по затылку.  Пионерский галстук в нарушение правил болтался на голой шее.  Напротив мальчишек их две одноклассницы – Вера Воробьева и Маринка Коробкова – на боковом месте играли в игру-часы, которую им дал Игорь (Вера, в связи с этим, сменила гнев на милость; Игорь ведь любил ее, а она его – нет; и теперь, как в самом кошмарном Верином сне, Игорь спит всего в метре от нее, и ночью однажды они одновременно выглянули в коридор, привлеченные каким-то шумом, а Игорь умудрился едва не поцеловать ее и заметил: «А все же я тебя люблю»).  Вагон продолжал мчаться на юг, увозя их, а они думали о катастрофе, о том, как же теперь жить (слух о том, что назад не вернуться, уже полдня ходил по поезду), и что вообще будет.  Алексашка, Гусь и Колька считались знатоками физики (хотя этого предмета еще не было в 5 классе).  Гусь утверждал, что все радиоактивное будут дезактивировать, Колька вяло с ним спорил, а Алексашка считал, что город закроют, пока радиация сама не «выдыхается».  Игорь же думал о том, что плохо, что ему всего 12 лет.  Вот был бы он взрослый и смог участвовать в ликвидации последствий аварии.  И опять мечты уносили его в революционно-романтические и научно-фантастические дали.  От темы аварии на ЛАЭС перешли к обсуждению романа Станислава Лема «Эдем».  Игорь как-то зимой навестил болевшего Алексашку и принес ему почитать томик Лема.  Потом – две недели спустя – Алексашка выздоровел и книгу отдал, они вместе навестили уже заболевшего Кольку, и Коля мигом конфисковал себе Лема.  Потом – еще через месяц – точно таким же образом книга перешла к больному Гусю, которого тоже они пришли проведать с выздоровевшим Колей, и только накануне весны Игорь прервал это броуновское движение и, наконец, водворил книгу на полку (сейчас радиоактивные частицы осаждались на ее корешке).  В романе Лема тоже было о радиоактивности, но Игоря больше занимали космические ракеты, и 12 апреля он принял участие в конкурсе проектов (который проводился с подачи классной), нарисовал на ватманском листе схему, долго объяснял, что к чему, у доски.  За его проект высказались из 24 девчонок класса целых 12, в том числе Вера (Игорь очень этим хвастался, говорил, что у него теперь «гарем»; тем более, что его оппоненты: Коля и Гусь собрали под своими проектами соответственно всего 7 и 5 женских голосов).  Впрочем, Алексашка, пожав плечами и поглаживая галстук (Вера ему тоже нравилась), сказал Игорю, чтобы он не обольщался, ибо Вера так со всеми мальчишками: заигрывает, а потом – ничего…  И сейчас Коля и Гусь заспорили о какой-то технической детали из лемовского романа, а Игорь, в очередной раз проигравши, вышел в тамбур, где Витька Рамзин курил, осторожно стряхивая пепел в окно (и где он достал папиросу?)

   Море.  Самое настоящее море ярко-синего цвета раскинулось от одного мыса до другого.  Перед обедом они наконец-то добрались до пионерского лагеря «Красный октябрь» на побережье близ Евпатории, но сразу же после обеда всех учителей и прочих сопровождающих вызвали на политинформацию, и кое-кто (в том числе Игорь, Алексашка и Колька) сбежал во время тихого часа окунуться.  Они сбросили с себя жаркие форменные штаны (Коля в дороге успел их порвать о какую-то железяку) и бросились в накатывающиеся волны.  Вода сначала показалась холодной, но это было первое впечатление, и вскоре их сопревшие тела не чувствовали ничего, кроме свежести и солености.  На некотором расстоянии на якорях колыхалось заграждение, но они выбрались за него и долго плавали на большой глубине.  Наконец, вернулись к берегу и рухнули без сил у кромки прибоя.
   --Надо девчонок позвать…
   --Да у них и купальников нет!  Орать будут.
   --Вера носит лифчик?
   --А вот и проверим!
   --Ха-ха!!!
   Вокруг, на пустынном пляже почти никого не было: лишь три местные девчонки со своей престарелой бабушкой (в Ленинграде она вполне бы сошла за их маму).  Игорь поднялся, пошел разыскивать свои брошенные штаны и приблизился к ним.  Две помладше что-то требовали у старшей – третьей.  Из их разговора Игорь узнал, что старшую зовут Виталина (проще, Вита).  На вид ей было лет одиннадцать.  А Игорь нашел в кармане штанов ключ от своей ленинградской квартиры.  Он – подобно лемовскому герою в «Солярисе» – повертел эту отныне ненужную вещь в руках, и тут их взгляды с Виталиной встретились.  Две младшие сестры продолжали у нее что-то требовать (денег на мороженное?)
   Когда друзья вернулись в коттедж, перед ними туда входил местный завхоз, который спросил у них, где учителя.  Оказалось, что учителя все еще сидят на политинформации, и Игорь (а он, при всей своей расхлябанности и беззаботности, умел, когда надо, обернуться ловким царедворцем) вызвался сбегать и позвать классную (вдруг засекли, что они на тихом часе купались? а так у него алиби).  Из здания белого кирпича, где помещалось правление лагеря, доносился шум голосов и перекрывающий все бас лектора:
   --…масштабы аварии, которые выясняются только сейчас, руководство заверяет, что город не будет брошен.  Аварийно-восстановительные работы идут полным ходом.  По последним данным, эвакуировано подавляющее большинство детей, молодых и беременных женщин.  Удалось избежать многочисленных жертв…
   Лектора прервал тенор географа:
   --А когда можно будет вернуться? (у него в закрытой квартире осталась овчарка, которую забыли в суматохе)
   --Этот вопрос будет решаться в ближайшие месяцы…
   --Месяцы!? – этот голос принадлежал уже маме Игоря – классной 10-А. – Говорили же, что на три дня!
   --Работники коммунальных служб не владели информацией.
   --В общем, Галька, -- Ольга Николаевна, повернувшись к коллеге, уже выходила из правления, -- мне мой бывший муж сразу сказал, что тут дело серьезное, и эвакуация будет надолго, если не навсегда…  Игорь! ты что тут делаешь?
   --Я ищу Зинаиду Михайловну.  Завхоз требует.  Нам что-то выдать должны.
   После тихого часа выдавали одежду: мальчишкам – синие шорты, белые рубашки с коротким рукавом, девчонкам – такого же цвета юбки и белые кофточки.  И тем и другим – желтые панамки одного фасона.  Игорю вернул игру-часы, отданную девчонкам еще в поезде, какой-то парень из  старшего класса, которого Игорь вообще в первый раз видел.  Колька поинтересовался у завхоза:
   --А купаться-то в чем?
   --Трусы у вас есть? – спросил завхоз, недовольный вопросом.—А мы вообще в ваши годы и без трусов купались.  И ничего!
   Коля посмотрел на Маринку Коробкову и ухмыльнулся обезьяним оскалом (это была его девчонка, и остальные парни признавали здесь его сферу влияния).
   Потом всех отправили на медосмотр.  Лысоватый молодой врач с дозиметром.  Потом еще брал кровь на анализ.  Другой врач стучал молотком по колену.  Лысоватый, которого все распирало желание поделиться своими знаниями, найдя в Игоре интересного собеседника, заметил ему:
   --Жители некоторых регионов Земли с повышенным естественным фоном (например, в Бразилии, Индии, Иране и Китае) получают дозы облучения, равные примерно 100-200 миллизивертов за 20 лет.  И живут себе.
   --То есть, ничего страшного?
   --С вами – нет.  А кое-кто у меня вызывает опасения.  Где вы вот лично были в момент аварии?
   --В Нарве с мамой у ее знакомых на даче.  С вечера пятницы до вечера воскресенья.
   --А… ну все понятно.  Вам крупно повезло, Игорь Сергеевич.  Но вы все равно были в городе с воскресенья по пятницу.  Так что кое-что у вас будет.  Дожди были?
   --Не-е-ет.  Ни одного!
   --Это хорошо.  Там дождь был в субботу.  Роза ветров…  И это очень плохо…  Ладно, это все между нами.  Строго.
   Дали еще какие-то лекарства (медсестра сказала, что йодистые).
   За ужином Игорь снова столкнулся с пляжной девочкой (он уже знал, что она – дочь начальника лагеря).  Он прошел мимо нее с тарелкой:
   --А я знаю, что тебя зовут Виталина.
   --А ты в тихий час бегал на море.
   --И ты тоже.
   --Мне можно.
   --Мне тоже!  Давай дружить?
   Вита посмотрела на него, как на существо второго сорта, и спросила:
   --Ты радиоактивный?
   --Я – нет.  Мне повезло.
   --Это у тебя игра, где волк ловит яйца?
   --Да.  Хочешь поиграть?
« Последнее редактирование: 03 Декабрь, 2016, 14:16:14 pm от Владимир Владимирович »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
новая тема
« Ответ #37 : 03 Декабрь, 2016, 14:15:17 pm »
На четвертый день в лагере Игорь подрался.  Вот как это произошло.  Перед ужином он пробрался в кабинет начальника лагеря, и ему позволили посмотреть выпуск новостей.  Сквозь бодрый тон дикторов («...как и в годы войны и блокады, вся страна спешит на помощь Ленинграду…  Город Ленина пережил немало испытаний…») проглядывала горькая правда: («…эвакуация проходит успешно… авария не привела к серьезным перебоям в снабжении электроэнергией всего Северо-Запада… Общество «Финляндия – СССР» выразило искренние соболезнования Правительству Советского Союза и всему советскому народу в связи с трагическими…»)  Начальник лагеря (и по совместительству папа его возлюбленной: быстрый на чувства Игорь уже успел влюбиться) говорил с молодым завхозом в очень красивом спортивном костюме цвета морской волны:
   --У нас в Чернобыле реактор того же типа.  И может точно также рвануть.
   Потом Игорь сидел в столовой за тарелкой манной каши, посыпанной сахаром (в Ленинграде молотый сахар называется «песок», и когда одна девчонка, которая не любила манку, посыпанную сахаром, пожаловалась, что «здесь песок», обслуживающий персонал долго и удивленно рассматривал ее тарелку: «Да нет тут никакого песка.  У нас все чисто!»), и переживал новости.  За столом напротив (там тоже говорили о «Сосновоборской катастрофе» - уже и название придумали) парень из параллельного класса вдруг заявил:
   --Это Бог наказал людей.
   Сказал он это уверенным тоном, каким обычно говорят, что Волга впадает в Каспийское море, и слово «бог» произнес с большой буквы.
   --Чепуха! – громко откликнулся на это Игорь. – Это все из-за разгильдяйства людей.  Но современная наука способна исправить ошибки человека.
   --Вот потому и наказал, что человек – безбожник, забыл Бога и понадеялся на науку.
   Когда полуграмотная старушка крестится и со злобой уходящего поколения смотрит на «молодежь», это понятно и неудивительно, но когда на глазах у всех двенадцатилетний парень изрекает такое… Игорь сначала поколебался: может это просто шутка (так его миргородский друг, уже имеющий представление о том, откуда берутся дети, шутил: меня, мол, в капусте нашли, я там сидел-сидел (жест раздвигания руками зарослей), сидел-сидел…)  И поэтому он просто поморщился:
   --Да нет никаких богов.
   --Есть! – задохнулся парень от желания высказать истину. – Он есть.  И Он покарал людей.
   --Это религиозное суеверие!
   --Нет!
   Слово за слово, они продолжали препираться, уже выйдя из столовой.  Со стороны было видно, как оба кружили вокруг друг друга, сгибались в поясе, выкрикивали аргументы, которые им казались неоспоримыми:
   --Люди! люди тысячелетиями боялись природы, не знали ее законов, и поэтому навыдумывали богов.  А доказательства?
   --Обратное тоже не доказано!
   Ни тот, ни другой не были мастерами риторики, но Игорь будто призывал себе в поддержку всю десятитысячелетнюю историю человечества, и во главе этой армады нападал на оппонента, а тот, как степной броненосец, уперся в свою истину и не желал сдаваться.  Игорь не мог отступить, не мог оставить это так (как и всякий советский человек, он не мог допустить, чтобы кто-то думал иначе, чем он) и продолжал забрасывать его доводами, а тот упрямо стоял на своем, отметая любые аргументы, и если бы Игорь сказал, что из формулы 2+2=4 следует, что бога нет, парень тут же ответил бы, что 2+2 не равно четыре.
   --Злой какой-то этот бог!  Он у тебя какой-то свирепый и злой.  Если так карает.
   --Нет, это Он карает отступивших от него.  Чтобы они пришли к Нему…
   --Ну и дурак!
   --Сам ты дурак!
   Как всегда бывает в подобных спорах, спорщики перешли на личности:
   --Это ж надо быть таким убогим идиотом! – Игорь даже рассмеялся.
   На это парень из параллельного класса (Игорь видел его несколько раз еще в Ленинграде, в школе, но не обращал особого внимания) ответил таким оборотом, которого, по наблюдению Станислава Лема, не найти ни в ветхом, ни в новом завете.  И тут они уже бросились врукопашную.  Ни тот, ни другой не были завсегдатаями секции карате, но Игорь обладал большей ловкостью, чем его противник, который имел то преимущество, что весил больше, и его было труднее повалить.  Захват головы.  Увернулся!  Оба упали на траву.  Удар ногой в пах!  Крики!  Игорь получил нехилый удар в челюсть, хотя мог увернуться.  Кровь стучала в висках, и исчезло ощущение времени.
   Если бы это была рядовая драка, какие почти каждый день бывают в школе, когда соберется такой круг зрителей, а в центре двое тузят друг друга, и остальные подзуживают их в меру своей экспрессивности,.. но нет, дрались два мировоззрения, и поэтому богиня судьбы уже занесла над одним из них свой меч.
   Сильная рука училки математики (жаловалась тут в апреле маме Игоря: «Ваш Игорь написал в контрольной работе по алгебре, ну собачью чушь!  Но мало того: он же дал еще половине класса списать!..» «Не давал я ничего списывать…») оттаскивала их друг от друга:
   --Разойдитесь!..  Что вы!.. Мммм…  С ума сошли!  Ребята помогите…
   На лбу у Игоря красовались две шишки.  Счесана щека.  Его противник истекал кровью из разбитой губы и шипел от боли пониже живота.  Напоследок они прокричали друг другу:
   --… …, …!
   --… …, … …, …!
   Алексашка, оказавшийся рядом, схватил Игоря за руку:
   --Все, парни, хватит!
   Оправившись, Игорь сразу повеселел:
   --Да ну его, этого убогого!  Пошли…  Умоюсь.
   Виталина (волосы собраны в длинный хвост, юбчонка, загорелый лоб) в сумерках наблюдала финальную сцену драки с боковой дорожки.  Ее даже посетила тщеславная мысль, что это дерутся из-за нее.
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Re: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА
« Ответ #38 : 12 Февраль, 2017, 09:19:18 am »
Над чем смеялись в 1990-1991 годах?

<iframe width="560" height="315" src="
" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>

Клип МАСКИ-ШОУ Ёлы-палы, ша-ла-ла-ла! (ОДЕССА)

Журнал "Крокодил" 1990-1991 гг

































Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Re: ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА
« Ответ #39 : 16 Февраль, 2017, 13:22:15 pm »
Два характерных образца эстрады конца 80-х гг:

<iframe width="560" height="315" src="
" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>

Наташа ПУШКОВА - Рано, рано (Шире круг, 1989)

Карьера Наташи началась с того, что скучающие организаторы конкурса Юрмала-89" решили разбавить взрослый контингент отборочного тура очаровательной 12-летней девочкой - так сказать, для красоты, особенных надежд на нее не возлагая. Каково же было их изумление, когда девочка завоевала-таки себе путевку в Юрмалу среди трех десятков взрослых исполнителей Северо-Западного региона! Что делать? Конкурс-то взрослый, а всех этих "Утренних звезд" и тому подобных детских "трамплинов" еще не существовало. Жюри во главе с Раймондом Паулсом помялось-помялось, да и не пустило девочку на основной конкурс. Но это привлекло к ней еще больше внимания - и ребенка, наконец, "разглядели" как следует. Предложения посыпались как из ведра. Самое заманчивым из них было приглашение на телеконкурс "Шире Круг". Результат выступления ошеломляет - Приз зрительских симпатий, 32 (!) тысячи писем.

<iframe width="560" height="315" src="
" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>

Сергей Минаев и Владимир Маркин - Белые козы.
Православие или смех!