Другая тема в истории раннего христианства, которая до сих пор получала чересчур однобокое освещение, это история гонений на христианство со стороны «язычников» вообще и со стороны римских императоров в частности. Для христианских историков и богословов в этом вопросе вообще нет никакой проблемы, поскольку для них ненависть «язычников» и их властителей к христианству естественна и закономерна, вытекая из самой концепции борьбы зла (олицетворенного профанным, в данном случае языческим, миром) и добра (христианской церкви), подобно тому, как для иудаиста все неевреи – патологические потенциальные антисемиты. Другие историки преуменьшали масштабы репрессий, но при этом признавали факт непримиримого противостояния христианства в целом и остального мира (в силу существующего представления о христианстве как об особой религии). История гонений на христиан начинается еще в середине I века н.э., поскольку все раннехристианские источники и предания согласны в изображении императора Нерона первым гонителем христиан (некоторые библеисты: Ренан и др., даже полагали, что Антихрист в Апокалипсисе – сакрализированный образ Нерона). Дальнейшая история гонений такова: гонения христиан приписывались императору Домициану (81-96), затем следует долгий период взаимного отчуждения, когда ни власть не пыталась уничтожить христианство, хотя относилась к нему враждебно, ни христианские общины не выступали открыто против императорской власти, и только около 200 года начинаются массовые гонения на христиан, которые инициировал император Септимий Север, а еще ранее – в конце II века было издано постановление, запрещавшее введение новых культов, которые давали повод к народным смутам (Свенцицкая И.С. Тайные писания первых христиан. М.,1980). С некоторыми перерывами и ослаблениями гонения на христиан продолжались весь III век. В III веке христианство становится многочисленно и христианские деятели уже участвуют в борьбе различных группировок за власть, что завершается их победой при Константине в 313 году. Возникает вполне закономерный вопрос: а были ли реальные гонения на христиан во времена Нерона и Домициана? Нероновы гонения на христиан описаны Светонием и Тацитом, но они, как показано выше, опирались на информацию, предоставленную ими самими христианами. К тому же эти гонения явно не выходили за пределы города Рима. Еще одним весьма интересным источником по истории раннего христианства является письмо Плиния Младшего, которое следует еще раз процитировать полностью:
«Я никогда не присутствовал на следствиях о христианах: поэтому я не знаю, о чем принято допрашивать и в какой мере наказывать. Не мало я и колебался, есть ли тут какое различие по возрасту, или же ничем не отличать малолеток от людей взрослых: прощать ли раскаявшихся или же человеку, который был христианином, отречение не поможет, и следует наказывать само имя, даже при отсутствии преступления, или же преступления, связанные с именем. Пока что с теми, на кого донесли как на христиан, я действовал так. Я спрашивал их самих, христиане ли они; сознавшихся спрашивал во второй и третий раз, угрожая наказанием; упорствующих отправлял на казнь. Я не сомневался, что в чем бы они ни признались, но их следовало наказать за непреклонную закоснелость и упрямство. Были и такие безумцы, которых я, как римских граждан, назначил к отправке в Рим. Затем, пока шло разбирательство, как это обычно бывает, преступников стало набираться все больше, и обнаружились случаи разнообразные. Мне был предложен список, составленный неизвестным и содержащий много имен. Тех, кто отрицал, что они христиане или были ими, я решил отпустить, когда они, вслед за мной, призвали богов, совершили перед изображением твоим, которое я с этой целью велел принести вместе со статуями богов, жертву ладаном и вином, а кроме того похулили Христа: настоящих христиан, говорят, нельзя принудить ни к одному из этих поступков. Другие названные доносчиком сказали, что они христиане, а затем отреклись: некоторые были, но отпали, одни три года назад, другие много тому лет, некоторые лет тому двадцать. Все они почтили и твое изображение, и статуи богов и похулили Христа. Они [христиане] утверждали, что вся их вина или заблуждение состояли в том, что они в установленный день собирались до рассвета, воспевали, чередуясь, Христа как бога и клятвенно обязывались не преступления совершать, а воздерживаться от воровства, грабежа, прелюбодеяния, нарушения слова, отказа выдать доверенное. После этого они обычно расходились и сходились опять для принятия пищи, обычной и невинной, но что и это они перестали делать после моего указа, которым я, по твоему распоряжению, запретил тайные общества. Тем более счел я необходимым под пыткой допросить двух рабынь, называвшихся служительницами, что здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерного уродливого суеверия. Поэтому, отложив расследование, я прибегаю к твоему совету. Дело, по-моему, заслуживает обсуждения, особенно вследствие находящихся в опасности множества людей всякого возраста, всякого звания и обоих полов, которых зовут и будут звать на гибель. Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, ее можно остановить и помочь делу. Достоверно установлено, что храмы, почти покинутые, опять начали посещать; обычные службы, давно прекращенные, восстановлены, и всюду продается мясо жертвенных животных, на которое до сих пор едва-едва находился покупатель. Из этого легко заключить, какую толпу людей можно исправить, если позволить им раскаяться» (Письма Плиния Младшего. 96).
Из этого документа следует, что христиане подверглись преследованию не за свое вероисповедание, а за нежелание поклоняться изображению императора как бога (сами римляне не считали божественных императоров полноценными богами, но лишь богоподобными, а поклонение им и почитание их было формальностью, вроде уважения государственного флага и гимна в современных государствах, и трудно предположить, что христиане не знали таких тонкостей). Кроме этого, Плиний Младший обнаружил, что многих людей оговорили, и они на самом деле не являются христианами, а также, что многие христиане отошли от христианства, хотя все еще считались членами общин. Это последнее обстоятельство способно смутить многих христианских историков. Хотя апологеты христианства первых веков признавали факт отступничества некоторых христиан под угрозой гонений, массовый уход из христианских общин самостоятельно и по доброй воле никогда не афишировался. Однако, судя по тому, что Плиний получил целые списки бывших христиан, такой уход имел место, и, вероятно, христианские общины не оставляли попыток вернуть этих людей обратно, а для этого составили списки (начинающиеся с 91-92 годов), чтобы оказывать давление на них, и эти списки оказались в руках у доносчиков. Далее, не совсем понятно, сколько христиан подвергалось казни за нежелание присягать образу императора. Христианские авторы, и особенно Евсевий Памфил, описывающий в своей «Истории церкви» массовые казни христиан с каким-то болезненным сладострастием, смакуя подробности их мученичества, не видели ничего странного и противоестественного в непреодолимом желании «злого» мира уничтожить христиан просто на основании того, что они – христиане. Однако серьезный историк сталкивается с непростой проблемой: если все христиане однозначно подлежали смертной казни, всех их за два – два с половиной века гарантированно бы уничтожили. К тому же, описывая многочисленность христиан (Тертуллиан даже заявлял о том, что Римская империя рухнет, если все христиане покинут ее), число жертв христианские авторы определяют как относительно незначительное: сотни, максимум тысячи человек (Евсевий Памфил. Церковная история. VIII 4. 1). Также вызывает сомнение сама мотивировка христианскими историками репрессий. Они трактуются, как кара за нежелание поклоняться «языческим» богам. Однако трудно представить, чтобы император своим специальным указом карал людей, не признающих Зевса или Афродиту. Император был заинтересован в наказании людей, которые не желали признавать его божественным – т.е., по терминологии того времени, отрицавших его легитимность, а равно не желавших приносить жертвы на его (императора) алтарях. Таким образом, речь идет не о религиозных преследованиях как таковых (помимо христианства, в Риме существовало в этот период полдюжины других восточных религий, и хотя они также иногда испытывали нажим властей, это не приводило к физическому истреблению их адептов), а о расследовании политической неблагонадежности, которую императорская власть видела в нежелании приносить жертвы на алтарях императорских храмов (тем более, что в письме Плиния Младшего речь идет о Малой Азии, где местные жители во времена Августа и Ливии сами выступили инициаторами их обожествления); Вифиния считалась к моменту приезда туда с чрезвычаными полномочиями Плиния Младшего достаточно неблагонадежной (не из-за обилия христиан, а по причине общего нежелания почитать императора Траяна), но, судя по письму, ситуация была исправлена. Почти весь II век христианство держится в тени, особых гонений со стороны императоров на него не возникает (хотя христианские историки находят и в это время множество христианских мучеников, но опять же казненных по политическим причинам (Евсевий Памфил. Церковная история. IV 15. 15)). Таким образом, христианские мученики – это те, кто был казнен за откровенное нежелание присягать императору и императорской власти в целом, а основная масса христиан такую присягу давала, не считая это изменой христианскому богу. К тому же, учитывая материалы христианских захоронений в Малой Азии I-III века, можно утверждать, что в христианстве изначально не было принципиальной нетерпимости к другим религиям и культам (расхождение между цифрами Баррета, исчислившего долю христиан в империи к 300 году в размере около 40% населения, и православных историков, чья цифра в 4 раза меньше – 10%, объясняется именно этим различием между общим числом крещеных, но сохранявших двоеверие (а точнее, многоверие, учитывая множество новых культов и религиозных традиций) христиан, которые не считали отступничеством присягу императорской власти, и небольшой группы «ревнителей», средой которых зачастую ограничивались гонения. Примечательно, что первый эдикт персонально против христиан (!) издал лишь император Валериан в 258 году (Иисус Христос в документах истории. СПб.,2007, с 94). С.И.Ковалев также отметил немаловажное обстоятельство в понимании механизма гонений на христиан: в III веке получили распространение конфискации, которые производились исключительно с хозяйственными целями, но христиане воспринимали покушение на свое имущество, а тем более на имущество церковных общин, как гонение на религию (Ковалев С.И. История Рима. М.,1996, с 678) (аналогично иудаист видит в каждом уголовнике, нападающем на еврея, лишь злодея-антисемита – такова специфика религиозного сознания, которое не считает ни одно происшествие случайным). Начало крупных репрессий против христиан в III веке можно объяснить вовлечением усилившейся христианской церкви (а точнее, разных христианских течений, действовавших, вероятно, друг против друга; примечательно, что католические и православные историки вообще не упоминают ни о каких гонениях римских властей в адрес христианских сект и ересей: монтанистов, монархиан и др.; с т.з. ортодоксального христианского сознания, основания у римских правителей для их преследования не было, поскольку еретики вливались в общий антихристианский фронт врагов церкви) в политическую борьбу, хотя христианские авторы, следуя традиции, идущей еще с Тертуллиана, всячески отмежевывались от политической конъюнктуры. Можно с уверенностью говорить об определенной поддержке большинством христианских групп Каракаллы (211-217), Александра Севера (222-235) (Евсевий Памфил. Церковная история. VI 21. 3), Филиппа Араба (которого Евсевий причисляет к христианам) (244-249) (Евсевий Памфил. Церковная история. VI 34), Галлиена (260-268) (Евсевий Памфил. Церковная история. VII 13), и о борьбе христиан против Септимия Севера (193-211), Максимина Фракийца (235-238) (Евсевий Памфил. Церковная история. VI 28), Деция Траяна (249-251) (Евсевий Памфил. Церковная история. VI 39. 1), Валериана (253-260) (Евсевий Памфил. Церковная история. VII 10), Аврелиана (270-275) (Евсевий Памфил. Церковная история. VII 30. 20-21), наконец, Диоклетиана (284-305). От борьбы за власть в периоды правления Гелиогабала (218-222), Гордиана III (238-244) и Проба (276-282) христиане в целом, похоже, остались в стороне. Впрочем, это не исключает участия в интригах и переворотах мелких христианских группировок, и этот вопрос в рамках исторической науки следует признать еще недостаточно изученным. Оттенки взаимоотношений христианских общин с различными императорами не исключает конфликтов с участием христиан на низовых уровнях – в т.ч. с представителями других верований в частном порядке, но следует отдавать себе отчет, что в подобных конфликтах обычно виноваты в равной степени обе стороны. Что же касается мотивировки принятия мучений за веру самими христианами, то объяснение этого христианскими богословами, как некоей полной отрешенности от себя и преодоления самого сильного «животного» инстинкта – инстинкта самосохранения, не может быть признано удовлетворительным. Христианские апологеты почему-то становятся на минутку атеистами и приписывают мученикам, добровольно идущим на смерть ради Христа, фаталистическое отрицание самосохранения и самоуничтожение. Однако, если верующие были именно «истинно верующими», картина мира, в их представлении, не была атеистической, и смерть земная не означала самоуничтожения. Полагая, что помимо профанного мира существует мир сакральный, который имеет свои законы и правила, верующие видят за смертью не самоуничтожение, а наоборот жизнь вечную, и поскольку мученичество есть верный путь в небесное царство христианского бога, стремление принять его означает не отрицание инстинкта самосохранения, а самый настоящий «животный» инстинкт желания вечной жизни (тем более, что воскресение в христианстве телесно), который пересиливает страх телесных мучений, как желание вылечиться перевешивает тяготы лечения. Эта странная для нехристиан логика вполне объясняет поведение христианских мучеников, которые иногда сами провоцировали «мучителей». Различные христианские церковные организации хвалились друг перед другом количеством мучеников, все из которых, по общему мнению христиан, находились в раю.
Численность христиан в первые века росла отнюдь не поступательными темпами, как это представляется многим историкам (и не только верующим), а скачкообразно и даже зигзагообразно. Численность первохристиан – малоазийского культа, обнаруженного апостолом Павлом, вероятно, не превышала 100 тысяч человек, что составляло около 1% населения Малой Азии в начале I века н.э. Его усилиями христианство получает распространение в Греции, Сирии, проникает даже в Рим и Палестину. Этому способствует привлечение в число христиан небольшой, но достаточно деятельной и «громкой» (учитывая, что большая часть новозаветных текстов принадлежит этой среде) еврейской группы. После смерти (или казни) Павла христианство переживает кризис, количество его приверженцев уменьшается, а оставшиеся переживают ряд расколов на разные секты. Бытующее мнение о существовании на протяжении всей истории христианства некой «правильной» линии, от которой «откалываются» ереси, представляется надуманным; ситуация выглядела иначе: по мере развития христианского вероучения и его догматизации возникали догматические вопросы, а различные школы по-разному отвечали на эти вопросы, что вело к расколам, но в конечном счете, как правило, побеждала некая срединная формулировка, устраивающая большинство спорщиков – как в случае с «неслиянностью», но и «нераздельностью» лиц троицы; к этому следует прибавить неизбежные личные конфликты и организационную неразбериху. Именно в этот период развития христианство впервые упоминается в римских источниках (Тацит, Светоний и Плиний Младший) – между 110 и 120 гг. В период между смертью Павла и 120 годом создаются евангелия (канонические и неканонические), а также другие новозаветные книги. Но даже в первой половине II века христианство – это все еще малочисленный восточный культ, чья главная база – Малая Азия, за пределами которой крупные христианские общины к 150 году существуют лишь в Греции, Сирии, Палестине и Александрии Египетской (более мелкие общины отмечены в Риме, Южной Италии, Карфагене, Киренаике и во Фракии). Численность христиан в Риме в этот момент, согласно Баррету, может достигать 3 миллионов человек, что равняется 3% 90-миллионного населения Римской империи, и даже в Малой Азии христиан не более 15% населения (местами до 25% (Культура Древнего Рима. М.,1985, Ч 2,с 324-327)); за пределами Рима существуют очень небольшие христианские общины в Армении, Парфии и ближайших районах Аравии. Ситуация меняется только во второй половине II века, когда в христианские общины приходят достаточно образованные люди, чтобы христианство из мистической секты превратилось в философское учение. Именно на вторую половину II века падает деятельность «отцов церкви» (до этого никакой христианской философии не существовало, и даже приписываемое епископу Афин Дионисию, якобы жившему в I веке, собрание сочинений «Ареопагитики» в действительности составлено на рубеже V и VI веков в монофизитской среде (Лосский В.Н. Очерк мистического богословия восточной церкви), а т.н. Апостолические конституции, приписываемые Клименту Римскому, также якобы жившему в I веке, составлены в Сирии около 380 года). Годы жизни раннехристианских философов и богословов: Афинагора – вторая половина II века, Ипполита Римского – 170-235, Иринея Лионского – 130-202, Иустина Философа – ум. 165, Климента Александрийского – 150-215, Татиана – ум. 175, Тертуллиана – 155-220. Это означает, что христианская философия возникает не ранее 150 года, а ее расцвет относится уже к 200 году. Если бы эта философская традиция не возникла, и христиане пренебрегли «мудростью языческой» - философией, христианство так и осталось бы мелкой сектой. Впрочем, даже около 200 года христиане очень малочисленны за пределами Малой Азии, и только в середине III века начинается быстрый рост христианских общин, а к моменту принятия Миланского эдикта (313 год) христиане составляют половину населения Римской империи (также начинается христианизация Армении, крупные христианские общины существуют в Иверии, Месопотамии, христианство спорадически проникает за дунайскую границу Рима). Именно к концу II века н.э. относятся первые античные антихристианские сочинения. Наиболее известные из них – «Правдивое слово» Кельса и написанный уже в конце III века сирийским неоплатоником Порфирием трактат «Против христиан». Порфирий идет теми же путями, которыми впоследствии шла атеистическая библеистика XVIII-XX веков: он указывает на противоречия в новозаветных текстах (что говорит не столько о том, что в священных книгах других религий подобные противоречия отсутствовали, сколько о том, что христиане категорически отрицали какие бы то ни было противоречия вообще), пытается рационально комментировать поведение новозаветных персонажей, а также критикует христианскую эстетику с позиций неоплатонизма: «Если и среди эллинов попадаются столь тупоумные люди, что думают, будто боги обитают внутри статуй, то у них все же более чистое представления о боге, чем у того, кто верует, будто Бог вошел во чрево девы Марии, стал зародышем, родился и его спеленали, перепачканного кровью детского места, мерзостью и кое-чем более неприличным, чем это» (Порфирий. Против христиан. IV 22).
Хотя все книги нового завета уже были созданы в более-менее завершенном виде к 150 году (самыми поздними являются соборные послания Иакова, Иуды и Петра), новозаветный канон сложился гораздо позже. Понятие «канон», как и слово «евангелие», пришло к христианам из «языческого» мира. Слово «канон» употреблялось в значении стандарта, нормы, правила, образца. Так, знаменитый греческий скульптор V века до н. э. Поликлет написал сочинение «Канон», где он пытался обосновать идеальные пропорции при изображении человеческого тела. В ранних христианских писаниях слово «канон» встречается в значении «правило» (Свенцицкая И., Трофимова М. Апокрифы древних христиан. М.,1989). Западные списки канонических книг часто пропускали Послание к Евреям (авторство Павла уже тогда вызывало сомнения), а восточные – Откровение Иоанна Богослова (его таинственность подавала немало поводов для еретических толкований). Вопрос о пригодности тех или иных книг для богослужения и домашнего чтения разрешался «на местах». Понятие «Новый Завет» (Novum Testamentum), в смысле собрания книг, было впервые упомянуто Тертуллианом около 200 года. Известен так называемый канон Муратори, названный так по имени миланского библиотекаря, открывшего в XVIII веке древний папирусный фрагмент – датированный VII—VIII веках латинский перевод с перечислением канонических книг нового завета. Судя по тому, что о понтификате римского епископа Пия I (142—157) автор говорит как о событии недавнем, перечень едва ли мог быть составлен позднее 170 года, в нем отсутствует ряд произведений, впоследствии вошедших в канон: Послание Павла к евреям, оба Послания Петра, Третье Послание Иоанна, Послание Иакова. Зато в этом каноне фигурирует Апокалипсис Петра, впоследствии причисленный к апокрифам. Большие споры долго вызывал вопрос о включении в канон Апокалипсиса Иоанна. Лаодикейский поместный церковный собор (364 год), утвердил новозаветный канон в составе 26 книг, составляющих его и теперь, — без Апокалипсиса. После этого вопрос о новозаветном каноне обсуждался ещё на двух поместных соборах, — Гиппонском (393 год) и Карфагенском (397—419 годов), и был окончательно принят вторым правилом VI Вселенского собора (Трулльского) (692 год). Большое количество произведений первоначальной христианской литературы были признаны апокрифическими, хотя принципиального отличия их от канонических книг не существует. Христианские писатели конца II – IV веков упоминают, цитируют, пересказывают различные евангелия: от Петра, от Андрея, от Варфоломея, два евангелия от Фомы, совершенно различные по содержанию, Евангелие от Марии. Во фрагменте письма богослова Климента Александрийского около 200 года говорится, что имели хождение и три евангелия от Марка: каноническое (признанное), «подложное» (написанное неким проповедником по имени Карпократ) и тайное евангелие (написанное якобы самим Марком для «избранных») (Filson Т. V. New Greek and Coptic Gospel Manuscripts // Biblical Archeologist. 1961. XXIV. 1. р 6). Распространение христианства в разной этнической и социальной среде, влияние нехристианских верований и философских систем, знакомство с которыми шло через новообращенных, неизбежно усиливали расхождения между отдельными группами христиан и их писаниями. К прежним расхождениям в устной традиции добавились расхождения между устной и писаной традицией и между различными писаниями. Как некогда первые христианские проповедники в Палестине полемизировали с кумранитами, так теперь в сочинениях христиан появляется полемика, направленная против единоверцев. Характерно в этом отношении одно из первых речений в коптском Евангелии от Фомы: «Иисус сказал: "Если те, которые ведут вас, говорят вам: смотрите, царствие в небе! – тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно – в море, тогда рыбы опередят вас. Но царствие внутри вас и вне вас"». Это речение одновременно полемизирует с идеей установления материального царства божия на земле и со складывающимся учением о «царстве небесном» (выражение это появляется уже у Матфея, заменяя в отдельных речениях словосочетание «царство Божие»). В Евангелии от Филиппа содержится полемика с защитниками учения о непорочном зачатии (Свенцицкая И., Трофимова М. Апокрифы древних христиан. М.,1989). Таким образом, исторически нельзя отделять апокрифы от новозаветного канона, и обвинение апокрифов в том, что они отражают не христианскую картину мира, а гностическую, указывает не на содержание как таковое, а на его интерпретацию (поскольку гностики вполне признавали все канонические книги нового завета, однако, интерпретировали их по-своему).
Гностики – колоссальное явление религиозной жизни Рима и Парфии первых веков. О гностиках и гностицизме существует обширная литература, и освещение этого явления требует отдельной большой книги, но в данном случае важно рассмотреть соотношение гнозиса с религией. Изучение гностицизма до сих пор велось по двух противоположным методикам: в нем видели либо христианские секты, появившиеся уже после возникновения христианства (в новом завете даже указывается «родоначальник» гностических ересей – Симон Волхв), либо наоборот, рассматривали христианство как одну из разновидностей гнозиса, что столь же сомнительно, учитывая специфические отличия гностических учений от религий. Христианские богословы видели в гностицизме, при некотором наличии христианских элементов, «языческое» содержание (впрочем, здесь опять встречается характерное для христиан правило бездумно обзывать «языческим» все, что им не нравится). Однако представляется, что все огромное пространство гностических учений нуждается в более точной датировке и классификации. Подобно христианству, гностические учения возникли благодаря завоеваниям Александра Македонского, и следовавшему после них столкновению и синтезу античной культуры с малоазийскими, левантийскими, месопотамскими, египетской и иранской (а также индийской) культурами. Если эпоха III-I веков до н.э. – латентный период гнозиса, когда возникают лишь отдельные идеи и взгляды, то около начала н.э. гнозис уже существует в устойчивых формах. Гностицизм проходит в своем развитии три этапа: ранний гнозис, противоречиво сочетающий в себе несистематизированные разнородные элементы античных и библейских мифов (например, культ змея у офитов, восходящий, с одной стороны, к архаической мифологеме крылатого змея, олицетворявшего собой единство земли и неба как космогонических прародителей, а с другой — к символу библейского змия, разрушившего райскую гармонию); зрелый гнозис I-II веков — классические гностические системы Валентина (Египет) и Василида (Сирия), а также Карпократа Александрийского, Сатурнина Сирийского и Маркиона Понтийского, что нашло общее завершение в манихействе; к гнозису вполне можно отнести и так называемый поздний гнозис — полухристианские дуалистические ереси средневековья: павликанство, богомильство, альбигойские ереси катаров и вальденсов, которые часто считаются результатом проникновения в Европу идей манихейства. По своему простихождению, есть гнозис иудео-христианский, трактующий определенные иудаистические и христианские верования (например, каиниты, считавшие Каина и Иуду героями – борцами против злого Демиурга), но есть гностицизм исключительно христианский – без малейшего влияния иудаизма (его отголоски есть в евангелии от Иоанна – самом «духовном евангелии», которое потом служило вдохновением поздних гностиков и ересиархов Средневековья с их «эоном Святого Духа», сменившего эоны Бога-Отца и Бога-Сына; представление об эоне времени также происходит из греческой философии – греческие материалисты (Демокрит и Эпикур) считали атомарным не только пространство, но и время, и таким образом, «атом времени» Демокрита – переводя на язык современной физики – это мельчайший неделимый промежуток времени; подобная концепция в ХХ веке разрабатывалась в рамках теории «кварков». Однако, был гностицизм совершенно нехристианский – например, манихейство, не смотря на использование некоторых христианских терминов и образов (Мани, правда, считал себя последним и главным из пророков «бога добра», а до него пророками были Авраам, Моисей, Заратуштра, Иисус, Будда, но здесь простое механическое перечисление «религиозных лидеров» – аналогично современные кришнаиты считают, что все религии однозначно свидетельствуют о «господе Кришне» и ведут к их учению – кришнаизму, а их пророки – все были кришнаитами; также и Блаватская считала, что первоначальное христианство, например, ничем не отличалось от ее теософии, а потом православные и католики его переврали и исказили. Отметим один из основных признаков гностицизма – мнение о том, что вся интеллектуальная деятельность на протяжении мировой истории исходит не откуда-нибудь, а именно из их учения (даже если этому учению без году неделя и его адептов можно пересчитать на пальцах). Причем, гностики будут с очень серьезным видом и очень аргументировано доказывать: манихей – что все пророки прошлого были манихеями, исмаилит – что пророк Мухаммед был исмаилитом – как и все его предшественники, теософ (а теософия – типичный гностицизм) скажет, что все это чепуха, а на самом деле все они были «великими посвященными», а талмудист с той же степенью убедительности докажет, что вся «мудрость мира» – от иудеев. Возражение сомневающегося воспринимается как открытая враждебность по отношению к группе гностиков и желание их уничтожить. Греку, поклоняющемуся Зевсу, было глубоко безразлично, что перс в это же самое время молится Ахура-Мазде, христиане, в общем и целом, признавали по факту определенное благоволение христианского бога даже к «язычникам» и иноверцам, но гностикам не сидится спокойно от мысли, что кто-нибудь на свете думает иначе, чем они. Такова закономерность любого гностического учения. Гностические вероучения по форме очень похожи друг на друга. «1. Установка на принципиальный эзотеризм. Все люди делятся гностиками на «телесных» (соматики, гилики), «душевных» (психики) и «духовных» (пневматики). Из них только последним доступны тайны гносиса — высшего и подлинного мистического знания. 2. Весь видимый материальный мир — зло. Это темница духа, порабощенных материей и аффектами частиц божественного света, оказавшихся во власти небытия и хаоса. Освобождение из темницы мира достигается через причастность божественному знанию (гносису) и через постижение природы собственного духа как частицы единственного истинного Бога — Абсолюта, Отца Нерожденного. 3. Чувственный мир есть результат трагической ошибки, трагедии в Абсолюте, или вторжения сил мрака в миры света. Отец Нерожденный, самообнаруживаясь, являет себя в особых сущностях—зонах (в еврейской каббале — сефирот), зачастую образующих пары или четы (сизигии). Завершенность этих теофаний, эонов или сефирот образует божественную полноту (плерома). Гордыня или ошибка одного из эонов (обычно Софии) приводит к нарушению этой полноты, его отпаду от плеромы и началу космогенеза в результате которого создается множество несовершенных миров (иногда 365) во главе с их владыками – архонтами (в лурианской каббале эта трагедия называется «шевират гак келим» - «Разбивание сосудов»). Низший их этих миров – наш материальный мир. 4. Мифологизм языка описания. Гностики предпочитают описывать как теософские таинства внутрибожественной жизни, так и процессы миропорождения и спасения не понятийным, а образным, мифо-поэтическим языком. В таком случае абстрактные сущности (например, зоны) персонифицируются и гипостазируются, превращаясь в некие божественные существа-личности (даже сам Всевышний Бог может персонифицироваться в мистической фигуре Божественного Адама, космического Первовсечеловека; ср. с каббалистическим Адамом Кадмоном). Понимая неописываемость мистического опыта, гностики пошли не по пути апофатики, чисто отрицательного описания Абсолюта, а по пути метафоризации описания, превращающегося в миф-символ, требующий не буквального понимания, но особой герменевтической процедуры усмотрения обозначаемого и невыразимого через обозначающее и фигуральное. 5. Представление о спасении как полном избавлении от материальности и уходе из чувственного космоса. Плерома стремится восстановить свою целостность, что приводит к появлению нового зона Иисуса или иногда двух — Иисуса и Христа (в лурианской каббале речь идет о простом процессе восстановления – тиккун, завершающемся с приходом Машиаха — Мессии), который и сходит в материальный мир, обучая избранных носителей духа высшему гносису (интересно, что в гностических апокрифических евангелиях очень часто истинными учениками Христа, которым он открывает тайное учение, оказываются женщины — Мария Магдалина и др.). После того, как все частицы мира покинут мир и вернутся в плерому, материя вновь окажется в состоянии аморфного хаоса и прекратит свое существование (у Василида, учение которого не рассматривается Г.Йонасом в его книге, финал космической драмы сложнее — это апокатастасис, «восстановление всего»). Телесность Христа обычно считается гностиками призрачной (докетизм). 6. Спасение достигается через практику строжайшего аскетизма (известны сообщения и о крайнем либертинизме, например, у карпократиан, однако, скорее всего, они не заслуживают серьезного к ним отношения), преодоление всех привязанностей и влечений и достижение бесстрастия. Гностики занимались практикой заклинаний (возможно, аналог индийских мантр), участвовали в мистериальных ритуалах и склонны были к смешению эллинистических и христианских образов, ценя в них некое архетипическое единство. 7. Ведущее настроение гностицизма — чувство экзистенциальной разорванности человека, его затерянности в злом и чуждом материальном мире, отгороженном сотнями небес и миров с их архонтами и демиургами от истинной родины человека, того духовного пространства, где дух человека в-себе-и-у-себя — от плеромы Отца Нерожденного. Этот экзистенциальный пессимизм, особенно подчеркивающийся в монографии Г.Йонаса, преодолевает сам себя в вере в окончательное освобождение и возвращение в плерому божественной жизни» (Торчинов Е.А. Вступительная статья// Йонас Г. Гностицизм. СПб.,1998). Гностицизм родился из невозможности объяснить существование в мире зла, исходя из простого монотеизма (в рамках которого бог, неизбежно, становится ответственным за все происходящее, даже если он лишь «попущает» злу совершаться). Таким образом, гностицизм – неизбежное последствие возникновения религиозного сознания, создающего образ единого бога. Есть профанный, греховный и несовершенный – неистинный злой мир, который не способен к спасению в принципе (отметим также это общее место у всех гностиков): «В гностическом чувстве природы всегда есть нечто тоскливо-щемящее и загубленное, одновременно безвыходное, но затаенным образом страстно ищущее и бессильно обнадеженное» (Лосев А.Ф. История античной эстетики. Кн 1. М.,1992, с 287). В этот мир из сакрального мира приходит «свет истины», который заключается в определенной информации, коде, с помощью которого источник истины вступает в контакт с человеком (в наши дни в духе новомодных научно-технических представлений, согласно которым, например, ковер-самолет – это всего лишь антигравитационная подстилка, подобные древние фантазмы часто сравнивают с компьютерными технологиями). Воспринимают этот «свет истины» не все люди, а только «избранные», которые таким образом и оказываются, в конце концов, полноценными людьми (все прочие обречены на уничтожение). Собственно, система инициаций, выделяющая принявших ее из остального человечества, характерна для всех первобытных племен, но гностики доводят ее до логического предела, в то время как развитое «светское» цивилизованное общество отказывается от инициаций как от анахронизма. Далее, именно в деятельности этих «избранных» сосредотачивается вся мировая история – малейшие внутриобщинные события важнее любых масштабных событий во внешнем мире (шутник, который изрек афоризм 1970-х гг.: «Брежнев – мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына», мыслил совершенно гностически). Профанный злой мир, естественно, ненавидит этих «избранных», хотя сам существует в отблеске «света истины», и строит против них всевозможные козни, вследствие чего вся жизнь общины «избранных» превращается в сплошную борьбу за существование. Ради выживания община «избранных» должна существовать подпольно, тайно (что вполне соответствовало образу жизни гностических