Авторские форумы, блоги, сайты > Блог Булата Владимира Владимировича
ТОСКА ПО ИДЕОЛОГИИ (не моя)
Владимир Владимирович:
Умберто Эко в эссе «Вечный фашизм» отмечал принципиальную эклектику фашистской идеологии, но даже понятие «эклектика» должно иметь какие-то рамки, что в российском случае не наблюдается. Давно известно, что определить основные параметры т.н. «фашистской идеологии» затруднительно – слишком уж разной была политическая и общеидейная окраска исторических форм фашизма (от классического фашизма в Италии до германского национал-социализма и салазаровского клерикально-консервативного фашизма в Португалии, который не оставит равнодушным ни одного русского консерватора-государственника). Примечательно так же, что в отличие от коммунизма и либерализма, фашизм абсолютно не способен создавать какие-либо международные объединения (интернационалы), в первую очередь потому, что патриотическая подкладка идеологии партий и движений этого спектра начисто исключает какой-либо компромисс с патриотами других стран. Поэтому лозунг «патриоты всех стран, соединяйтесь!», украденный у коммунистов, оказывается фикцией; ведь, если даже возможен какой-либо временный компромисс с далекими территориально патриотами (с патриотами сопредельных стран даже такой компромисс невозможен) против либерализма (или коммунизма; как-то все забыли, что всего несколько десятилетий назад коммунизм был злейшим врагом патриотов всех стран), он в любую минуту готов исчезнуть, ибо эти волки, преследующие оленя, в любой момент готовы вцепиться друг другу в глотку. Например, власовцы уверяют нас, что они, становясь в ряды вермахта, ни о чем ином не помышляли, как о независимости и могуществе России (во-первых, не совсем понятно, что они подразумевали под «Россией», если СССР в целом, то это верный путь к взаимному уничтожению всех народов, населяющих данную территорию, поскольку у нерусских совсем другое понимание этого термина, а русские нерусское понимание просто игнорируют, что мы и наблюдаем 70 лет спустя, а во-вторых, Ильин был более искренним мыслителем и считал фашизм лекарством от коммунизма, советскости, и хотя бы за это ему спасибо, потому что современные его последователи считают «лекарство» и «болезнь» тождественными). При таком подходе (сначала вместе с немцами боремся против жидо-большевиков, а затем (с кем?) против немцев) на следующий день после, допустим, гипотетической победы Германии над СССР гарантировано наступает новая бойня – теперь уже без малейших проблесков гуманного отношения друг к другу (ибо борются патриоты и патриоты). Как бы польские, скажем, коммунисты не обижались на советских коммунистов, или российские демократы на американских демократов, но до взаимного уничтожения на следующий день после победы над общим врагом у них не доходило. Патриотическая составляющая фашизма неизбежно приводит к вырыванию страны, где эти возрожденцы приходят к власти, из поля мировой цивилизации, и к ее быстрой деградации. В итоге итальянские и немецкие физики помогают врагам-американцам создавать ядерную бомбу.
Удивительно другое: зачем умирающим советским коммунистам потребовалось связываться со всей этой швалью, которую в 1945 году они собственноручно стирали с карты Европы? В наше время приходится слышать от тех, кто именуют себя коммунистами и левыми вообще, что Россия – порабощенная страна, а национально-освободительная борьба есть часть левого движения. Это выглядит правдоподобным в рамках левого дискурса, но нуждается в таком количестве примечаний и комментариев со стороны классических левых идеологий, что количество этих примечаний и оговорок переходит в качество. Подобно тому, как религия совершенно справедливо считалась марксистами вещью, отвлекающей трудящихся от их главной задачи – классовой борьбы (сейчас не речь о том, правы марксисты или нет, речь об аутентичности изложения их взглядов), национализм, патриотическая истерия, долгие и мучительные споры о принадлежности жалких клочков земли, которые всего 1000 или 2000 лет назад принадлежали кому-то третьему, столь же явно отвлекают трудящихся от борьбы с буржуями, даже наоборот, наносят вред движению трудящихся, поскольку требуют объединения не с трудящимися других стран – естественными союзниками в борьбе, а с «родными» буржуями – врагами рабочего класса. Для марксиста нет вопроса: поддерживать или не поддерживать свое правительство в войне. Есть вопрос: является ли правительство правительством трудящихся (и тогда патриотизм имеет основания), или же правительство является правительством эксплуататорских классов, и в этом случае «отечественная» война не будет его войной, войной трудящихся. Я специально пустился в столь подробный экскурс по идеологии марксизма, потому что «СССР», который нам подсовывают современные патриоты (в т.ч. вышецитированный автор), ничего общего с СССР историческим не имеет. Он в целом соответствует их консервативно-революционным фантазиям и похож на нечто среднее между Российской империей Александра Александровича Романова и Третьим Рейхом Адольфа Алоизовича Гитлера. На фоне твердой веры православных традиционалистов в то, что Сталин был патриархом РПЦ, убедить себя (в первую очередь) в антиинтернационализме Сталина консервативным революционерам не представляется затруднительным. Этот альянс патриотов и марксистов дорого обошелся последним. Любой союз, любой доброжелательный нейтралитет марксизма в отношении патриотизма губителен для марксизма. Сделать фашизм и иные идеологии консервативной революции интернационалистическими и гуманистическими все равно не получится, а вот свой интернационализм можно загубить.
Советский Союз возникал, действительно, как база мировой революции. Нравится это патриотам или нет, но это так. Национальная политика внутри СССР, даже на поздних этапах его существования (хотя бы по инерции), была направлена на обеспечение реального равенства всех народов и людей всех национальностей (хоть австралийцев в московской эмиграции). Человеку, одержимому манией преследования по части угнетения его родного народа всеми этими инородцами, было бы очень некомфортно жить в СССР. Отсюда непрекращающаяся борьба советской системы со всеми патриотами (от русских до еврейских или якутских) в течение всех 70 лет советской власти, непрекращающиеся жалобы патриотов на репрессивно-карательный характер советской системы по отношению ко всем, без исключения, национальным группам (для русских патриотов СССР был еврейско-фашистским государством, угнетающим русских, а для еврейских патриотов СССР – русско-фашистская диктатура, угнетающая, соответственно, евреев) и ненависть к антинациональной «коммуне». Я опять вынужден подробно напоминать детали патриотических дискуссий 40-50-летней давности, поскольку, похоже, их все основательно забыли. То, что реальноисторический СССР не смог выйти за пределы Российской империи, есть не «духовно-православная миссия» коммунистов, а историческая неудача (одна из причин его последующего краха), припудренная под международное право. В 1920-1921 годах границы СССР сложились в зависимости от военно-политической ситуации, а вовсе не исходя из легитимности канувшей в лету монархии или этнического принципа. Затем – в годы второй мировой войны – присоединить Польшу или Германию оказалось невозможным, по причине декларативной приверженности «буржуазному» международному праву. Можно фантазировать на тему, кто правил бы СССР, включающим Берлин, Париж и Рим, - скорее всего, немецкие коммунисты (правила ведь Россией бироновская немчура – и тут невелика задача). Но и в границах 1946 года создать Россию для русских и даже русскоязычных оказалось невозможно. Поэтому любой русский патриотический проект был смертью Советского Союза. Какой же степенью шизофрении надо страдать, чтобы требовать одновременно «возрождения СССР» и русского патриотизма.
(продолжение следует)
alla:
--- Цитата: "Владимир Владимирович" --- Национальная политика внутри СССР, даже на поздних этапах его существования (хотя бы по инерции), была направлена на обеспечение реального равенства всех народов и людей всех национальностей (хоть австралийцев в московской эмиграции). Человеку, одержимому манией преследования по части угнетения его родного народа всеми этими инородцами, было бы очень некомфортно жить в СССР. Отсюда непрекращающаяся борьба советской системы со всеми патриотами (от русских до еврейских или якутских) в течение всех 70 лет советской власти, непрекращающиеся жалобы патриотов на репрессивно-карательный характер советской системы по отношению ко всем, без исключения, национальным группам (для русских патриотов СССР был еврейско-фашистским государством, угнетающим русских, а для еврейских патриотов СССР – русско-фашистская диктатура, угнетающая, соответственно, евреев) и ненависть к антинациональной «коммуне».
..........................
Какой же степенью шизофрении надо страдать, чтобы требовать одновременно «возрождения СССР» и русского патриотизма.
--- Конец цитаты ---
Никогда бы не знала, если бы не прочитала "Тоску по идeологии(не Вашу)
Владимир Владимирович:
Эклектика современной консервативной революционности, разумеется, имеет свои правила. Она соединяет не абы что, а то, что, во всяком случае, с т.з. консервативных революционеров, сочетается в едином порыве антигуманизма и борьбы с просвещением. Сталин, Иван Грозный, Николай Первый – персонализация борьбы с просвещением выглядит как приписывание историческим деятелям своих надежд на уничтожение современной цивилизации. Полный релятивизм исторических конструкций, который возник на постсоветском пространстве (прежде всего в России; типичнейший пример – фоменковщина), дает возможность делать из Ивана Грозного сталиниста, а из Сталина – православного фундаменталиста. Собственно, истории как таковой в консервативно-революционной парадигме не существует. Я бы назвал то, что они выдают за историю – «историоникой» – опрокидыванием политики в прошлое с целью найти там, в прошлом, себе оправдание. Не стоит, конечно, считать это каким-то нонсенсом, но если в деидеологизированном мире это является микроскопической приправой, то в современной сфере возрождения идеологии это образ мысли. Деидеологизация позволяет избежать озадачивания историков необходимостью выдумывать исторических персонажей и их ценности, поскольку она, в свою очередь, не ставит задачи направленного изменения сознания аудитории. Историк рассказывает, что автомобиль изобретен был не в России, а в Европе (первые модели двигателя внутреннего сгорания зародились еще в 1807 году). Для русского патриотического идеолога эта информация невыносима. Она оскорбляет национальное достоинство русских (на это в свое время в полемике с норманистами регулярно упирал Ломоносов: если информация оскорбляет национальное достоинство, она не может быть подлинной), не несет никакой воспитательной функции и не способствует укреплению вертикали власти. Таким образом, в отличие от неидеологизированного взгляда на любую (не обязательно историческую) информацию, идеологический взгляд предъявляет ей ряд требований, которым она (информация) должна соответствовать. Если она не соответствует, она наказывается невосприятием.
Джордж Оруэлл в свое время достаточно четко определил границы идеологии, перефразировав, как будто, еще Льиюса Кэролла: Алиса знала, что если резануть ножом по пальцу, если дотронуться кочергой до огня, если выпить из пузырька с надписью «яд»… в общем, за пределами этих несложно-бытовых условностей (утверждение, что Сталин был православным монархистом, не относится к таковым) можно извращаться сколько угодно. Испуг Оруэлла (надо сказать, типично английский: в ангсоце слишком много от философии Беркли и Юма) заставляет задаться вопросом: а почему в таком случае объективная история (в виде хотя бы осознанного стремления к ней), тем не менее, существует? Ответ, скорее всего, лежит в факте существования современной цивилизации как таковой. И он очень не понравится патриотам, которые исходят из постулата самодостаточности определенной общности, понимаемой целостно-мистически, и очень смахивающей на замкнутые цивилизации ранней древности (хотя даже в случае Древнего Египта или Китая мы не можем утверждать их абсолютную, «инопланетянскую» независимость от окружающего земного мира; например, Китай очень много получил от некитайских древних культур Юго-Восточной Азии, чей ареал включал даже бассейн Янцзы). Поскольку в рамках человеческой цивилизации отдельные исторические феномены (назовем их цивилизациями, или нациями, или иными какими-либо общностями) взаимодействуют, историческая информация об этих взаимодействиях приобретает характер вещественно-материалистического влияния (почти как в случае с ножом по пальцу), и отдельная общность (ничего универсального, всемирного ни разу не появлялось) не может себе позволить роскошь самообмана (как, в общем-то, можно говорить своей жене, что она – самая красивая на свете, до тех пор, пока на сцене не появятся другие женщины). Поэтому самообман вынужден принимать формы, не связанные с его реализацией, должен быть, по необходимости, непрактическим. Это первое, что приходит в голову, когда читаешь все эти идеологические фантасмагории.
Но ведь, возразят мне, идеологии могли добиваться поставленных целей, не были самообманом. Разумеется. Но в этом утверждении главное – прошедшее время употребляемого глагола. Могли – не значит: могут всегда и при любых обстоятельствах. В истории России актуализирована была всего одна-единственная идеология – коммунизм, поскольку коммунизм в данной конкретной исторической ситуации (можно сколь угодно жаловаться на цикличность времени и геополитическую банальность событий: Берлин «наши» войска (употребляю в кавычках, потому что в 1945 войска были не русские, а советские) брали дважды и т.д., но история неповторима, именно поэтому мы можем в ней ориентироваться, и сразу отличаем историоническую подделку) «попал в резонанс» с реальными задачами общества (а вовсе не мнимыми, вроде борьбы с «Тангейзером» или с нанопылью, оскорбившей чувства верующих в квартире Гундяя) и дал определенные результаты. Коммунизм не был адекватен ни «еще» эпохе Екатерины Второй, ни «уже» эпохе Брежнева. Идеология в целом – это стадиальное явление эпохи индустриализации. Ни до, ни после нее с идеологией, как с паровозом, делать нечего. И тому есть естественные причины: доиндустриальная эпоха поголовно неграмотна, постидустриальная – слишком образована. Это обстоятельство совершенно недоступно пониманию тоскующих идеологов, и поэтому идеологическое сознание внеисторично (как, собственно, по большому счету, и религиозное, не смотря на все хвастовство иудейских, христианских или исламских богословов, что именно они «открыли историю»; ведь структура восприятия истории в рамках религиозного сознания поразительно одномерная и циклическая: есть религиозное откровение и есть следование ему, все неправильности – от разрыва с ним, все правильности – от соответствия; совершенно аналогично идеологи рассматривают мир с позиций верности своей ортодоксии – в свое время верующие справедливо «постебались» над псевдорелигиозностью идеологии). Идеолог серьезно не понимает, что, например, коллективизация сельского хозяйства невозможна в другую историческую эпоху на фоне совершенно другой экономики. Он преподносит нам ее как лекарство на все времена от всех болезней.
(продолжение следует)
Владимир Владимирович:
После этого большого предисловия, где рассматривались основные проблемы идеологии в XXI веке, опять попробуем определить, чего же хочет вышецитированный автор. Первое, что бросается в глаза – сугубая ненависть автора к индивидуализму (хотя иные религии и хвастаются, будто они открыли человеческую индивидуальность, вопреки им вышецитированный автор очень хотел бы совлечь с себя индивидуальность, а заодно и со всех остальных, - главный признак современной идеологии: идеологу невыносимо от одной мысли, что кто-то на свете думает иначе), себялюбию и его причитания по поводу ответственности перед Петром Первым. Поскольку индивидуализм прочно ассоциируется у автора с буржуазной моралью и антисоциализмом, то Петр Великий (как мы помним, исторические личности оказываются в заложниках у идеологов, к сожалению, не имея возможности самостоятельно их послать подальше) также обязан глубоко презирать предпринимательство и вздыхать о социалистической революции, до которой он не доживет. Вообще, это кажется немного удивительным, но социалистические вопросы были совершенно амбивалентны обществу вплоть до времен Пушкина (вот как Пушкин относился к социализму?), поскольку время было иное, цвет времени – вроде как во времена троянской войны не могло быть религиозных споров. Почти современник Пушкина – доживший до марксова интернационала Виктор Гюго в «Отверженных» пишет, что т.н. «рабочий вопрос» - это вопрос удовлетворения доходами, чем они у рабочего выше, тем меньше он думает о «рабочем вопросе». Еще один штришок к теме: все иностранцы, посетившие Россию в XVI-XVII веках, в один голос утверждают, что при московском дворе нет и тени галантности, больше всего он напоминает какую-нибудь торговую контору, где бояре обсуждают вопросы налогов, хозяйства и барыша. Но требовать от идеолога исторической аккуратности или хотя бы знания истории – это запредельно.
Дальше, выражая свою предельную мизантропию, вышецитированный автор призывает стать «человеком с большой буквы». Меня всегда забавляло это самомнение «новый антропологов», которые считают человека ошибкой эволюции, если только он не будет слушаться их во всем. Когда некто называет другого человека нечеловеком, что он имеет в виду? Для мусульманина свиноеды не вполне люди, для политика, все, кто не проголосовал за него, точно нелюди, для пенсионера, которому не дают спать громкой музыкой, те, кто ее слушают – нелюди. Разумеется, каждый из нас может оказаться на месте пенсионера, и вся его картина мира мигом изменится (А.А.Зиновьев любил шутить на эту тему). Разброс ситуаций слишком велик, и мы вряд ли найдем четкую грань между необходимостью соблюдения правил человеческого общежития и удовлетворением частных идеологических амбиций. Но представляется, что стремление сделать человека Человеком – это всего лишь завуалированная мизантропия, глубокое недоверие к человечеству с маленькой буквы. Этим питаются религиозные секты, иначе пропадает смысл их существования (поскольку ни одна религиозная организация не обнимает большинства человечества, все они по необходимости секты с соответствующим мировосприятием).
«Кто ответит за нравственное растление некогда великого народа? Почему отвечать на все эти нелицеприятные вопросы приходится в XXI веке, веке высоких технологий и дальних космических полетов?» - патетически вопрошает вышецитированный автор, и остается только гадать, почему он задает такие вопросы, если виновник им только что определен и изобличен: глашатаи человеческой индивидуальности (и религии в т.ч., раз уж назвались груздем и предъявили права на изобретение человеческой индивидуальности; вот и отвечать придется, полундра!) Он предпочитает описывать свои злоключения в псевдосексуальной терминологии: был, мол, великим, а потом растлили, и как нищий на паперти, лезет к людям (с маленькой буквы; а судьи-то кто?) со своими язвами, в то время как космические корабли бороздят большой театр. Но все равно автор никак не может сформулировать, что у него болит (приди он к врачу с такими симптомами, вряд ли они договорятся).
Дальше выясняется, что Россия – это, видите ли, «метафизическая сущность». Позволю себе сыграть нереализованную роль (материалист потому что) фихтеанца, и раз уж запахло метафизикой, поинтересоваться: а неРоссия – неметафизическая сущность, или метафизическая несущность (для гегелевской диалектики всегда останется лазейка)? Творцы мировых религий так гордились своим универсализмом, тем, что они не связаны ни с какими этническими или государственными образованиями (иудаизм по той же причине никогда не был и не мог быть мировой религией). Напрасно. Появляется Павел Морозов (он же – вышецитированный автор) и объявляет, что он по прежнему делит человечество на Россию и людей с маленькой буквы. Даже как-то спорить не хочется. Не о чем. Французский кардинал в дрюоновском романе считал Францию «избранным богом королевством», есть грузинская легенда, что христианское божество подарило грузинам, поющим гимны в его честь, свою землю (такой хозяйственный – себе трошки оставил, но пришлось подарить). Я бы послушал их дискуссию с нашим русофилом. Но вряд ли она была интересной. У атеистов есть дурацкая привычка: они всячески обихаживают верующего, понимая его способность к реакции аннигиляции с иноверующими, стараются надежно отделить его от них, создать ему комфортную атмосферу: он порет хрень – они с серьезным видом эту хрень комментируют. Надо почаще их (разноверующих) сталкивать лбами. Аннигилируют? – так тому и быть.
(продолжение следует)
Владимир Владимирович:
Тяга к метафизике объясняется неспособностью смотреть на реальный мир, страхом перед ним. Как созревшая девочка пугается менструальной крови, метафизик хочет заслониться от материи своим выдуманным мирком, к тому же портативным – укладывающимся в его чемодан. Верующие из страха перед фактом смерти придумали загробную жизнь; мама обещает плачущему мальчику, что сдохший хомячок на самом деле жив и т.д. Далее рассуждения вышецитированного автора делают зигзаг и предлагают в качестве средства от культа денег и потребительства не что иное, как «православное царство». Здесь ключевое понятие «православное», потому что эти ребята за последние десятилетия зарекомендовали себя как идеальные избавители российского общества от греха частной собственности, самоотверженно беря этот грех на себя. Современное русское православие – очень персональное, личностное явление, в центре которого стоит личность попа-потребителя материальных благ, прожирающего и просирающего добро задарма (это ведь райское состояние – один человек выведен из дурного замкнутого круга труда в поте лица своего, может позволить себе потребительство и культ денег за просто так), и это очень диссонирует с требованием Павла Морозова, в стиле основ миропонимания новой эпохи Клизовского, заменить «царей земных» масштабным системным планом. Цель – «создание нового миропорядка для всего человечества» (сразу вспоминается ирония Бердяева, что русские философы на меньшее, чем счастье всего человечества, не согласны; пусть в огороде – бузина, пусть не проехать напрямую от Пскова до Смоленска, русский мыслитель будет думать исключительно о счастье минимум всего человечества). Ладно, мы еще рассмотрим, что же именно автор хочет предложить всему человечеству, но далее он пишет о себе: «Где гарантом того, что это обязательно будет, является эта книга. Создававшаяся возможно в самый трудный момент российской истории». Еще один кандидатский минимум для современного идеолога: закопайте свое чувство юмора, оно несовместимо с идеологией.
Заключение фрагмента тонет в эвфемизмах. Глобальный мир якобы не терпит, будущее не для тех, кто живет для себя, все должны служить всем, национальная идея – создать весь мир. Есть две теории, объясняющие призывы к «возрождению идеологии» - обе циничные, но от этого не теряющие правдоподобия. Первая заключается в том, что идеологов использует «прочая мерзость» для прикрытия, такие доверчивые и наивные сами просятся в лапы мошенников. Изголодавшиеся по «метафизической сущности» готовы в гербалайфщике видеть глобальную идею служения всем. Другая теория еще проще: конкретный человек не в состоянии решать сам за себя – что делать и как жить; ему обязательно нужно некое погоняйло, а поскольку трудно представить нечто, отличное от нашего сознания (в этом заключается ограниченность любого идеализма, который не может прорваться за пределы сознания идеалиста; материалист избавляется от этой проблемы путем доверия к окружающей реальности, отказа от попыток видеть за ней какую-то иную сущность), ему требуется массовка желательно в масштабах всего человечества.
(продолжение следует)
Навигация
Перейти к полной версии