Автор Тема: Комментарий к повести Переяслова "Девяностый псалом"  (Прочитано 4423 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Я написал этот комментарий еще в 2009 году (тогда мы относились к верующим достаточно снисходительно - как к безобидным шизикам, но и они, надо отдать должное, не очень-то борзели).  Разумеется, мне захотелось ознакомить с ним самого Переяслова, но найти оного оказалось весьма проблематично, и хотя я связался с ответственным секретарем московской организации СП России, мой замысел так и не осуществился.  Комментарий "повис" на нескольких ресурсах.  Хочу его разместить и здесь.

 Мои комментарии - синим.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
ПРОСТРАННЫЙ ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ  КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКО-РЕЛИГИОВЕДЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К ПОВЕСТИ Н.В.ПЕРЕЯСЛОВА «ДЕВЯНОСТЫЙ ПСАЛОМ»


Повесть «Девяностый псалом» (автор, впрочем, именует ее романом) опубликована в альманахе: «Река веры.  Православие и русская литература сегодня». Москва,2006, с 58-78.
Ранее повесть «Девяностый псалом», по всей видимости, печаталась в сборнике «Прости, брат. Социально-фантастические и мистическо-детективные истории конца ХХ века». М.,2001.
Автор: Переяслов Николай Владимирович, критик, поэт, прозаик, член Союза писателей России. Секретарь Правления Союза писателей России, член Президиума Литфонда России.

Автобиография:
«Родился 12 мая 1954 года на Украине в Донбассе, в шахтерском городе Красноармейске. Работал шахтером, геологом, инструктором туризма на озере Селигер, журналистом в районных газетах, псаломщиком в православном храме, директором областного отделения Литературного фонда России и на других должностях.
Окончил заочно Литературный институт им. А. М. Горького по жанру критики.  Автор четырех поэтических, трех литературоведческих и одной прозаической книги.
Печатался в журналах "Москва", "Октябрь", "Дон", "Мы", "Наш современник", "Вопросы истории", "Родина", "Подъем", "Урал", "Дальний Восток", "Русское эхо", "Донбасс", "Роман-журнал, ХХI век", "Поэзия", "Проза", "Новая Россия", "Простор" (Алма-Ата), "Вiтчизна" (Киев), "Березiль" (Харьков), "Север", "Сибирские огни", "Десна", "Нижний Новгород", "Юность", "Час России", "Наша улица", "Литература в школе", "Свет", "Мир библиографии" и других.
Постоянный автор критических рубрик и обзоров в газетах "День литературы", "Литературная газета", "Российский писатель" и других.
Член Союза писателей России. Член Петровской Академии наук и искусств. Секретарь Правления Союза писателей России. Член Президиума Литературного фонда России. Лауреат Шолоховской премии 2000 года.
Сторонник слияния экспериментального поиска в области художественной формы с традиционной глубиной проникновения в социальную, психологическую и философскую проблематику исследуемой темы.
Живу в Москве»
(http://mp.urbannet.ru/TVOR-P/p/perejasl ... lov-tv.htm).


Интервью с автором (http://www.rusvera.mrezha.ru/383/12.htm):
«– Элемент фантазии насколько оправдан в сегодняшнем творчестве на христианские темы? Если взять ваш роман «Девяностый псалом»?
– Это проекция Апокалипсиса на наши дни. Я однажды стоял на платформе: холод, ветер, одиноко было, жутковато. Я просто представил, что могло бы быть, если бы уже поставили всем на лбу три шестерки. А душа противится, и как жить дальше: все с шестерками, патрули тебя проверяют, а ты без этой печати? В первой главе там есть письмо, которое герой получил с Украины. И простым языком оно написано, что вот «дядьку Ивана убылы». Отрывки начали публиковать в газете «Благовест» – и испугались, потому что к батюшкам в храмах начали подходить люди, спрашивать: «Что, началось уже?» Через несколько лет на Украине действительно эти идентификационные номера ввели, а сейчас и у нас начинают вводить. То есть нечто совершается. И я попробовал смоделировать эту ситуацию. Это страшно делать, потому что, с другой стороны, этим, может, накликаешь...
– Сказать по правде, читая, я подумал, что сам не рискнул бы такое писать...
– ...Хотя иной раз художника просто выносит на какую-то тему, а если тема в тебе застучала, от нее трудно отделаться, пока не выплеснешь на бумагу».
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
ДЕВЯНОСТЫЙ ПСАЛОМ
Повесть



...Кто имать ум, внимай.
                                    Зде мудрость есть.
Число зверино изочти, считая.
Число его — шестьсот шестьдесят шесть.
Не поклонись, погибель обретая...
  Иеромонах Роман. “Глаголы вещие”.

Сравним с гимном из романа-трилогии «Омен»:

«Когда еврей в Сион придет.
И небеса пошлют комету.  
И Рим познает свой восход.
Мы больше не увидим света.
Из вечного моря зверь тот восстанет.
И войско придет, чтобы биться до смерти.
Убьет брата брат, и свой меч не оставит.  
Пока не умолкнет последнее сердце!»



1. Сатанинский патруль.

...Они приближались. Каким-то таинственным чутьем их так и тянуло к нему, хотя низко опущенный на лоб капюшон штормовки и не давал возможности увидеть, есть ли у него три обязательные для всех шестерки или нет.

Здесь и далее – эстетика христиан-скрытников.  Автор повести гениально синтезировал все, что могло послужить литературному замыслу: умонастроение раскольников, апокалиптическое мироощущение, мечтательную оппозиционность позднеперестроечной очереди за талонами, интеллигентское кабинетное богословие, безрадостность нечерноземной провинции под сизым небом; прослеживается влияние Джорджа Оруэлла, Владимира Соловьева, протопопа Аввакума, русских писателей второй половины ХIХ века, деревенской прозы второй половины ХХ века. Вот так жили эти православные христиане (а ведь нет никаких оснований считать это православие неправильным) при царях-антихристах (да, да, антихристах!), при коммунистах-сатанистах, так они живут и сейчас.
Скрытники – старообрядческий толк, выделившийся из поморского согласия.  Скрытники отказались от всего, что появилось после раскола.  Они не признают книг, напечатанных в пореформенное время, не употребляют в пищу картофель, помидоры и другие новые продукты, не пользуются такими средствами транспорта, как автомобили, поезда, самолёты.  Они не используют также какие-либо предметы, на которых имеются несмываемые знаки, трактуемые скрытниками как «антихристова печать».  Скрытники стремятся к замкнутому, скрытному образу жизни (откуда их название) и стараются избегать контактов с внешним миром.
Близки скрытникам т.н. спасовцы – одно из согласий беспоповского направления старообрядчества. Альтернативное название — нетовцы.  Согласие возникло в конце XVII века в среднем Поволжье вне связи с северными беспоповцами (федосеевцами и поморцами).  Основателем его считается Козьма Андреев.  По представлению спасовцев, в мире воцарился антихрист, благодать взята на небо, церкви больше нет, таинства истреблены.  Сам человек, считают спасовцы, не может способствовать своему спасению, спастись можно только через молитву Спаса (Сына Божьего), только он знает, кто и как спасётся.  Большинство спасовцев не имеет молелен, наставников и не совершает никаких общих обрядов.  От своих последователей Спасово согласие требует строгих ограничений в еде и питье, запрещается носить пёструю и цветную одежду.  Общая численность спасовцев — примерно 100 тысяч человек.  Компактно спасовцы живут в Саратовской области, есть они также в Нижегородской, Владимирской, Ульяновской, Самарской, Оренбургской и других областях, а также в Татарстане, Мордовии и Алтайском крае.  Спасово согласие распадается на большое число подразделений.  В большинстве случаев расхождения между спасовцами произошли из-за различных взглядов на крещение и брак. Часть спасовцев совершает эти обряды в православных церквах и рассматривает их как простую регистрацию.  Это сторонники так называемой глухой нетовщины (их именуют так, потому что они никогда открыто не записывались старообрядцами, а также исповедовались молча перед иконами, а не перед своими «стариками», как другие спасовцы).  У последователей так называемого бабушкиного согласия детей крестят родители или повивальные бабки.  У новоспасовцев («поющая нетовщина», отрицанцы) есть наставники (в народе их зовут «попами»), совершающие обряды крещения и брака и проводящие богослужения с пением.  Исповедуются новоспасовцы «старикам».  Самокрещенцы считают, что креститься можно лишь самому.  Некрещёные старообрядцы, или строгие нетовцы, вообще обходятся без крещения.  Так называемая группа немоляков отказалась от икон.  У некоторых групп спасовцев существует обряд исповеди земле.
Еще одна группа со схожим мироощущением – бегуны, которые являются одним из толков беспоповского направления старообрядчества; альтернативные названия — странники, пустынники, сопелковцы.  Толк возник в 1772 на юге Ярославской губернии, в Пошехонье. Основатель — бывший солдат Евфимий, уроженец Переславля-Залесского.  Духовный центр — село Сопелки в 16 километрах от Ярославля.  Бегуны отделились от филипповцев, которых критиковали за соглашательство с антихристовой властью, выражавшееся, по их мнению, в уплате налогов, посещении суда, получении паспортов, захоронении умерших на православных кладбищах.  В отличие от большинства беспоповцев, антихрист понимается бегунами не как духовное явление, а как конкретная физическая личность, а именно царь Пётр I, поэтому царскую власть они считают «апокалипсическим зверем».  Для вероучения бегунов характерна проповедь полного социального нигилизма.  Они призывают порвать все связи с обществом, не иметь дома, постоянно странствовать и скрываться.  Со временем у бегунов появились так называемые «жиловые», которым вменяется в обязанность давать пристанище странствующим.  Сами же они обычно выполняют обет странствия лишь формально: перед приближением смерти «жилового» выносят в сад или тайник.  Бегуны никогда не хоронят своих покойников на кладбище, а устраивают захоронения в укромных местах, никак не отмечая могилы.  Бегуны не признают крещения, совершённого в любом другом вероисповедании, поэтому переходящие к ним должны обязательно перекрещиваться.  У бегунов каждый крестит себя сам, чтобы быть совершенно уверенным в том, что к этому таинству не причастен какой-либо человек, связанный с антихристом.  К браку бегуны относятся по-разному: одни из них придерживаются безбрачия, другие же вступают в брак, при заключении которого дают обет верности.  Численность бегунов всегда была небольшой, однако из-за подвижного образа жизни они быстро распространились по территории страны.  Бегуны встречаются в Томской области, а также в Ярославской, Саратовской, Пермской и Кемеровской областях России.  За её пределами они обитают в Тургайской области Казахстана и Могилёвской области Белоруссии, но везде — малочисленны.  Внутри бегунского толка обособились отдельные группы, например безденежники (антипово согласие), которые отказались от денег, считая, что на них стоит печать Антихриста; статейники (иерархиты), создавшие свою собственную иерархию во главе с основателем этой группы, именовавшимся «патриархом»; противостатейники, брачные странники и др. (Народы и религии мира. М.,1999, с 691, 831-832).
Главный герой все время находится на грани подобного образа жизни, при этом искренне считая себя православным, что ничуть не противоречит вышеизложенному, поскольку все старообрядческие и раскольничьи толки, естественно, считают православными именно себя.  С другой стороны, полуподпольное существование православных общин в советское время (преимущественно в 30-е и 50-е гг.) объективно сближало их с самыми непримиримыми толками старообрядцев и способствовало складыванию соответствующего мировоззрения, которое в настоящее время достаточно заметно и внутри Русской православной церкви.


Научился распознавать их и Илья, и на этот раз тоже заметил сразу, как только они появились в конце полустанка — три шкафоподобных парня с коротко стрижеными затылками и квадратными челюстями, перед волчьими взглядами которых поспешно расступались ожидавшие электричку пассажиры. Избегать столкновений с ними становилось все труднее и труднее, в городе проявлению их ненависти еще хоть как-то мешало наличие людей вокруг, а здесь, на далекой железнодорожной станции среди леса...

Перед нами описание некоей «народной дружины», чем-то напоминающей инициативы «Идущих вместе» или Движения против нелегальной эмиграции последних лет.  Автор подчеркивает, что это сугубо общественная инициатива – т.е. без какого бы то ни было государственного контроля.  Это странным образом контрастирует с полным безразличием окружающих людей, которые не только «сопротивляться злу силой» не желают, но даже безразличны по отношению к умирающим на улице.  Этот контраст между объединенными «силами зла» и разобщенными «силами добра» отмечал еще Л.Н.Толстой, недоумевавший по поводу такого положения.  Впрочем, здесь просматривается неизбежное следствие эстетики христианства: поскольку страдание в этом мире считается залогом награды в «ином мире», то быть гонимым, побиваемым, мучимым и т.д. – вполне нормально и даже – в самых экстремальных формах христианского мироощущения – желательно.  Евангельский парадокс: если бы Иуда не предал Христа, то он – Христос – не воскрес бы, абсолютно неустраним.

Илья с беспокойством огляделся по сторонам. Из глубины бора тянуло неприветливой дремучей сыростью, люди на перроне стояли, подняв воротники и ни на кого не глядя. “Эти не двинутся с места, даже если меня станут убивать на их глазах”, — понял он, и в памяти тут же всплыла увиденная недавно в городе сцена. Вообще-то он последнее время старался как можно меньше показываться на улице, но в тот раз ему принесли извещение на перечисленный из редакции гонорар, поэтому волей-неволей пришлось покинуть стены квартиры и идти на почту. Получив свою небогатую зарплату, он вышел из дверей отделения связи и хотел как можно скорей возвратиться домой, но в эту минуту его окликнули.
— Илюша, погодите!
Тяжело дыша от усталости, к нему подходила одна из его соседок-пенсионерок по подъезду, руками, отягощенными двумя авоськами, прижимавшая к груди упакованную в розовое одеяльце внучку.

Неоднократное повторение упоминаний о тяжелом дыхании, усталости, ходьбе из последних сил служит в повести специальным эффектом, который подчеркивает страдания положительных персонажей.

— Сделайте одолжение, — попросила она, — подержите пять минут Жульетку, пока я забегу на почту. Пошла с ней, понимаете, прогуляться, да соблазнилась очередью за комбижиром, набрала полные руки, а теперь не знаю, как зайти и заплатить за квартиру...

Ясное указание на определенные проблемы с продуктами, даже для тех, кто с меткой.  Идея о продовольственных затруднениях и даже голоде в царстве антихриста в России – как стране зоны рискованного земледелия – очень популярна среди апокалиптиков.  Например, схимонахиня Нила авторитетно заявляла:
«— В пришествие антихриста наступит голод такой, что злаков не будет.  Надо будет заготавливать липовый лист, крапиву и другие травы, сушить, а потом заваривать — этого отвара будет достаточно для питания.  
Матушка говорила, что к концу времен на месте Санкт-Петербурга будет море.  Москва же частично провалится, там множество пустот под землей.  Когда же её спросили о доме и поселке, где она жила, матушка сказала:  
— Ничего не останется от поселка.  Моя хатка останется и ещё одна. Будет война, разрушения, но моя хатка останется.  Я не увижу этого, а вы увидите.  Вон дорога на Егорьевск останется и моя хатка, и ничего возле неё нет.  Когда будет война, то посёлок разрушат.  
— Наступит время, когда китайцы на нас нападут, и очень трудно будет всем.
Эти слова матушка повторила дважды.
— Деточки, сон я видела.  Война будет. Господи, с четырнадцати лет под ружьё поставят, на фронт поведут малолеток.  Останутся в домах дети и старики.  Солдаты будут ходить по домам и всех в ружье ставить и гнать на войну.  Грабежи и безчинства тех, у кого в руках оружие,— и трупами будет усеяна земля.  Деточки мои, как мне вас жалко! — много-много раз повторяла матушка» (http://pravosl.narod.ru/library/Nila.htm).  
Впрочем, такая трактовка продовольственной ситуации при антихристе совершенно не соответствует распространенному представлению о том, что антихрист один за другим примет все три искушения от Сатаны, которые не принял Иисус Христос: власть, силу и продовольственное изобилие (превращение камней в хлебы).


Она ткнула Илье розовый сверток, и ему не осталось ничего другого, как принять его и, неумело покачивая, остаться ждать у дверей почты возвращения бабушки. К счастью, ребенок преспокойно спал в своем теплом коконе, и это его немного успокоило.
Но все-таки он чувствовал себя на улице неуютно. Город был наводнен осведомителями и командами добровольной полиции. Вон и сейчас Илья увидел идущих в его направлении троих парней, на рукавах которых алели красные повязки с белым кругом и выведенными в нем черной краской цифрами — “666”.

Атрибутика «сатанинского патруля» позаимствована то ли из символики Национал-большевистской партии Эдички Лимонова, создававшейся в период написания «Девяностого псалма», то ли из сериала «Семнадцать мгновений весны».  Для полного комплекта не хватает лишь партизанских отрядов в перелесках и партизанских баз в дремучих чащах под знаменем с сатанинской же красной звездой (а еще говорят, что не может царство сатаны разделиться внутри себя!)  Здесь у главного героя просыпаются советские гены, видимо, все же первичные по сравнению с православными, поскольку перед нами встает во всей ее романтике типично советская эстетика партизанской борьбы в глубоком тылу врага, осведомителей, «аусвайсов», патрулей оккупантов, явок, дыма партизанских костров, веток елового лапника, паролей, суровых лиц партизанских вожаков, телогреек и автоматов Шпагина – всего, что так прекрасно описано Василем Быковым, Константином Воробьевым, Алесем Адамовичем и столь же прекрасно экранизировано в советскую эпоху антихриста.  В этой плоскости повесть напоминает советскую «Зарницу»: герой скрывается, его выслеживают, и эта борьба продолжается вечно, что неудивительно – главный герой все же мужчина, и пока его не кастрируют, он желает жизни, борьбы, подвига – пусть даже в такой, не вполне обычной форме (главный герой, как будет видно далее, непротивленец).  Он перешел свой Рубикон.  Отныне весь мир для него под оккупацией Сатаны, а те, кто не признает этого факта, кто думает, что Антихрист, возможно, когда-нибудь придет, но неизвестен ни день, ни час этого, а пока следует просто жить здесь и сейчас – эти наивные люди для него не кто иные как обыкновенные коллаборационисты.

Лица участников этого “сатанинского патруля”, как называл их про себя Илья, были до удивления похожими одно на другое — ему даже стало казаться, что он все время наталкивается на одну и ту же группу, которая, в свою очередь, его тоже уже заприметила и запомнила. И — кто знает? — по-видимому этот “комплекс обреченности” каким-то образом улавливался членами “сатанинского патруля”, потому что даже в самой многолюдной толпе их тянуло к Илье, словно магнитом. Он уже видел, как, рассекая поток пешеходов, тройка дружинников целенаправленно двигалась к нему и, если бы не спящая на руках Джульетта, то незамедлительно постарался бы скрыться, но бежать с розовым свертком на руках было просто глупо.

Имя новорожденной девочки указывает на явное торжество космополитизма и глобализма, учитывая итальянизированную его форму (правда, подобные имена на нашу эпоху встречаются также в среде армян и северокавказских народов).  Однако, подобный откровенный глобализм наблюдается и внутри православия: из 321 новомученика православной церкви, пострадавших в Бутово (т.е. расстрелянных на Бутовском полигоне): 202 человека носят греческие имена, 71 – еврейские, 28 – латинские, 1 – иранское зороастрийское, и лишь 19 человек носят отечественные славянские имена (http://www.st-nikolas.orthodoxy.ru/newm ... _list.html).  На фоне подобного откровенного православного космополитизма и святоотеческого мондиализма претензии русского православного патриотизма к иным видам космополитизма и мондиализма говорят лишь о том, что следует различать «хороший» мондиализм и «плохой» мондиализм.

И тут появился этот старик. В последнее время такими, как он, стали заполнены чуть ли не все улицы — они попрошайничали у вокзалов и магазинов, спали в подземных переходах, копались в урнах и мусорных баках. Выброшенные на обочину жизни, они уже не видели в ней ничего для себя более ценного, чем подобранная пустая бутылка, выклянченная мелочишка, дармовые полстакана вина...

Здесь главный герой начинает мыслить в системе образов коммунистической пропаганды середины 90-х гг.  Схожие эпитеты содержались в программных документах КПРФ и публичных выступлениях Г.А.Зюганова в СМИ.  Это превращает главного героя в «попутчика» коммунистов в рамках Народно-патриотического союза России 1996 года, в очень пестром составе которого присутствовали даже отдельные православные священники.  Однако, подобная политизация православия не нашла никакой поддержки в церковной среде.  За весь период правления Ельцина не зафиксировано ни одного официального осуждения Русской православной церковью грабительской приватизации, невыплаты зарплат, мер правительства, приводящих к обнищанию населения, не известно даже ни одного заявления духовенства по поводу проникновения криминала во власть и криминализации экономики.  Удивительно, но когда дело касалось возвращения церковным организациям отобранной безбожными правительствами (если уж быть последовательным, то начиная с Екатерины Великой) недвижимости, церковь представала вполне мирской организацией, зарегистрированной в Минюсте и имеющей знак антихриста – ИНН со всеми полагающимися шестерками и сатанинскими печатями (согласно легенде, строители Соловецкого монастыря даже дьявола к этому делу приспособили, а не то что какой-то сомнительный ИНН, что подтверждает духовную власть преемников апостолов над любой нечистой силой во славу господа), и в то же время, как только требовалось проявить социальную активность иного рода, православная церковь тут же оказывалась «не от мира сего», ничего не знающей и ни за что не отвечающей. Это мистическое единство «преображения» грубой материалистической недвижимости и высокой духовности «не от мира сего», чудесно избавляющей священнослужителя от пули «братка» в случае «прещения» на совершение преступлений, ограничило социальную активность Русской православной церкви заглядыванием прихожанкам под юбки и изгнанием бесов.  Таким образом, прокоммунистические тирады главного героя пропали даром.

Этот старик был именно таким. Заметив оставленную кем-то под стеной пустую бутылку из-под пива, он, ничего больше вокруг себя не видя, бросился наперерез пешеходам к этой драгоценной находке и, поскользнувшись на банановой кожуре, так и въехал с разбега, как таран, прямо в идущую ему навстречу тройку дружинников.

Образ российских улиц, закиданных «иноземной» банановой кожурой явно сатанинского происхождения, несомненно, один из самых сильных в повести.  Автор комментария около 1995 года даже вывел любопытную формулу агрохимического заговора мирового Синедриона против России: чем больше банановых кожур будет валяться на земле, тем больше веществ, свойственных банану попадет в почву, что, несомненно, изменит ее химический состав и приведет к появлению этих соединений в традиционных растениях, и, в конечном счете, вкус банана появится у яблок, огурцов и иных отечественных продуктов.  Православное радио «Радонеж» в это же самое время настоятельно рекомендовало слушателям употреблять в пищу только «православные» продукты.  Совершенно очевидно, что абсолютно чуждыми православному человеку следует считать пришедшие из Америки: авокадо, ананас, арахис, бразильский орех, какао, картофель, кукурузу, папайю, подсолнечник, помидоры, табак, тыкву и фейхоа, а также могут считаться подозрительными культурные растения, одомашненные в отпавшей от православия Эфиопии: арбуз, клещевина, кофе, кунжут, лук-шалот и сорго (также есть все основания относить к этому региону первичную родину пшеницы, одомашненную здесь в XIII тысячелетии до н.э. – за 7000 лет до Сотворения Мира – так выразиться будет честнее), не следует также употреблять в пищу одомашненные в среднеазиатских странах нечестивых магометан чеснок и лук репчатый, одомашненные в языческой Индии: базилик, баклажан, гречиху, лимон, мак, манго, огурец, сахарный тростник, и в иной языческой Азии: абрикос, бергамот, вишню, грецкий орех, грушу, кокос, лайм, мандарин, миндаль, мускат, персик, помело, просо, рис, саго, сливу, сою, таро, хурму, черный перец, шелковицу, яблоко и ямс.  К счастью, последние два вавиловских центра происхождения культурных растений – Ближневосточный и Средиземноморский – освящены православной патристикой.  Иначе список допустимой еды сократился бы в еще большей степени.  Правда, можно возразить, что все сельскохозяйственные культуры, возделываемые в Средиземноморье около 1 года н.э., освящены, но это все же не исключает чуждости православной Руси картофеля и тыквы.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Отпрянув от неожиданности в стороны, мордовороты, впрочем, тут же разглядели, какое ничтожество стало причиной их прилюдного испуга, и пришли в бешенство. Секунда-другая, и, пойманный за шиворот, старик вознесся на добрых полметра над тротуаром, повиснув в железной длани одного из разъяренных стражей порядка.
— Ты чё, козёл, оборзел? Совсем, падла, не видишь, на кого кидаешься?!

Нарочитое использование ненормативной и полунормативной лексики играет очень важную роль в современной христианской апологетике.  В конце 80-х годов на фоне заката коммунистической идеологии десятки миллионов людей заинтересовались православием, и у церковных деятелей появилась иллюзия скорого превращения еще относительно недавно гонимой, а совсем вчера еще безнадежно маргинальной религиозной организации в государствообразующую силу, чью роль Русская православная церковь постепенно теряла, начиная с усиления государственной власти при Иване Грозном.  Однако, как и всякая иная экзотика, православие создало временный массовый ажиотаж, но и только.  Количество прихожан увеличилось ненамного, а постсоветский образ жизни отличается от православного идеала не меньше, чем советский.  Никакого опыта взаимодействия с широкими массами, с «миром» людей «старые кадры», еще недавно едва ли не прятавшиеся в катакомбах, не имели, а «новые кадры» за редким исключением состояли из людей, как раз от этого «мира» в церковь и бежавших.  А из полуфантастических богословско-исторических трудов следовало, что в прошлом все население – от мала до велика, от монахов-схимников до разбойников с большой дороги – на Руси было поголовно богомольно, целомудренно, нищелюбиво и особенно почитало священнослужителей.  Налицо оказывалось полное несоответствие преданий выдуманной православными интеллигентами XIX века старины и печальной современности.  Тогда церковные круги придумали специальный термин – «воцерковление».  Этот совершенно искусственный термин обозначал процесс превращения отдельных людей и – в конечном счете – всего общества из светского в духовное, посредством наиболее полного приобщения к церковной жизни (а церковная жизнь представляется многим православным аналогом монастырской жизни: ср. формулировка «Семья – домашний монастырь»).  Однако шли годы, но «воцерковление» охватывало от 5 до 10 % населения, для основной массы православие оставалось экзотикой, а часть, причем довольно значительная, прихожан уходила из церкви.  Это не смутило церковные круги, памятующие о том, что не церковь для людей, а люди для церкви, и здесь оказался очень востребован вышеназванный апологетический прием.  Он состоит в отождествлении всего светского, мирского, нецерковного с самыми неприглядными, безобразными феноменами окружающего мира, чтобы за пределами церкви была только беспросветная тьма, наркомания, пьянство, матерщина, преступность, бедность, горе и гибель (т.е. чем хуже в миру – тем лучше).  Если эта работа проделана с должным результатом, любой человек сам бросится в церковь из этого мрака.

— Братцы, ей-Богу, я не нарочно! — прохрипел через стиснутое воротом горло старик, не замечая, как при упоминании имени Бога передернулись лица дружинников.
— Да ты, тварь, еще и издеваешься над нами! — будто бы ожегшись, отдернул руку тот, кто держал его на весу, и старик шмякнулся на тротуар.
— У-у, гад! — пнул его ногой в плечо другой, отчего бродяжка завалился на бок.
— Парни, не бейте, — залепетал он. — Ради всего святого, отпустите...
— Да заткнись ты, паскуда! — взвизгнул первый из них и изо всей силы вломил старику ботинком под ребра, но того словно заклинило на одном, и он еще громче завопил: — Люди-и! Убивают! Ради Христа, заступитесь!..

Образ «последнего человека» в современном, чуждом ему искусственном мире достаточно популярен в современной полуфантастике (самый яркий пример – «Заводной апельсин» Энтони Берджеса, но есть сюжеты иного плана).  Почти всегда это некая маргинальная личность, абсолютно непривлекательная, падшая, но верная своему «создателю».  И «создатель», естественно, предпочитает ее всему остальному миру.  Здесь вполне уместно разобраться в смысле понятия «грех», активно используемому в лексиконе верующих.  «Грех» - это не само по себе преступление, как думают некоторые (даже многие) люди, находясь под влияние языческих или атеистических представлений.  «Греховность» – это не совершение преступлений как таковых, а лишь неповиновение богу.  «Грешник» может быть самым законопослушным гражданином, любящим отцом семейства, честным тружеником, но если он не слушается бога, он – «грешник».  И наоборот, злейшие, согласно человеческим представлениям, преступники в глазах бога вполне могут быть «праведниками».  Причина предельно ясна.  Они верны своему создателю.  А законопослушность, честный труд, любовь к близким, если за всем этим не стоит послушание христианскому богу, ни к чему хорошему привести не могут.  Только к гордыне.  И все истинно верующие маргиналы (от Лимонадова у Достоевского до бродяг из повести другого современного писателя-апокалиптика А.Н.Чуманова – «Дорога краем пропасти») это хорошо понимают.

Последние слова привели к немедленным результатам: все, кто находился поблизости от места происшествия, тут же шарахнулись в стороны, тогда как ослепленные ненавистью дружинники потеряли над собой следы последнего контроля. Услышав имя Христа, они буквально озверели и, отталкивая друг друга, бросились к скорченному на тротуаре старику, топча и увеча его тяжелыми по осеннему времени ботинками. Их нечленораздельные выкрики и проклятия слились в сплошное рычание, и окаменевшему с Джульеттой на руках Илье показалось, что перед ним не люди, а свора терзающих добычу диких собак.
Пять ли, десять ли минут длилась эта жестокая вакханалия, но то ли вдруг устав, то ли опомнившись, избивавшие неожиданно остановились и расступились в стороны, оставляя на тротуаре окровавленный комок того, что еще недавно было человеческим телом.

И все-таки это нереально.  Никогда органы правопорядка (сатанинские или христианские) в нашей стране не передадут свои полномочия добровольным народным дружинам.  Полное отсутствие милиции и иных служб безопасности в повести ясно говорит о состоянии «управляемой анархии», но даже для управляемой анархии характерны признаки вертикали власти.  Здесь их нет вообще.

— Пошли! — махнул рукой самый рослый и, по-видимому, самый старший из них, и в этот момент его взгляд уперся в стоящего неподалеку Илью. — Т-тэк-с, — процедил он сквозь зубы, затем вынул из кармана платок, вытер им пот со лба и кивнул своим напарникам: — А это что за гусь? Как вам кажется? А?..
Они медленно подошли к Илье и безмолвно остановились напротив. Минуты две длилось молчаливое разглядывание, и наконец их главарь-верзила, кивнув на прикрытый капюшоном лоб Ильи, не столько вопросительно, сколько утвердительно произнес: — Без метки? А?..
— Без, — выдавил из себя Илья и инстинктивно прижал к груди ребенка.
Главный автоматически перевел взгляд на розовый сверток и в глазах его промелькнул забытый отсвет мысли. Он сделал шаг вперед, протянул руку к одеяльцу и откинул уголок, прикрывавший личико спящей девочки. На розовеньком, как и одеяло, маленьком лобике отчетливо обозначились три аккуратненькие округлые шестерки.

Желание удревнить что-либо, какую-либо традицию практически всегда обнаруживает откровенные анахронизмы. Например, боязнь христиан по отношению к числу 666 (именно в таком написании) вполне можно датировать принятием в христианских странах Европы арабских (точнее, индийских, переработанных арабами) цифр (которые, к тому же еще и не похожи на привычные нам «арабские» - т.е. слишком стилизованы) и десятичной системы не ранее XIII века. До того «число зверя» католики писали как DCLXVI, а православные и прочие восточные христиане:χξσ.
С тех пор то ли сатана оказался споспешником прогресса, то ли его подкупили арабские террористы, но латынь, а паче греческую систему счисления он напрочь забыл и начал пользоваться исключительно индийско-арабской системой счета.  А поскольку нельзя быть христианином, не будучи сатанистом (и наоборот, нельзя быть сатанистом, не будучи христианином, поскольку и сатанизм и христианство взаимно признают реальное существование объектов веры друг друга), христиане дружно забыли вместе с ним.  Все-таки религиоведение – интереснейшая наука!
Впрочем, апокалиптики имеют полное право возразить «умеренным» (быть «умеренным» - значит считать, что апокалипсис, конечно, возможен, но не здесь и не сейчас, и сатана будет «нэ из нашэго района»), что если перевод адекватен, то в новое начертание переходит «мистический смысл», и значение воспроизводится.  Но спор на этом не может окончиться (его просто заканчивает каждая сторона в тот момент, который ей кажется наиболее выгодным для окончания).  На это «умеренные» могут возразить, что мистический смысл потому и мистический, что запечатлен в определенных символах (и приведут в пример начертание на стене залы, где происходил Валтасаров пир, которая была составлена именно на древнееврейском языке (впрочем, нет ничего удивительного в том, что еврейский бог знает только еврейский язык, и лишь впоследствии он начал изучать другие языки, впрочем, качество изучения оставляет желать лучшего, и одесский жаргон, к примеру, очень далек от русского литературного языка; да, кстати, раз уж речь зашла о Валтасаре, отметим интересную деталь: Валтасар в реальной истории не был царем, хотя исполнял обязанности царя, убили его не «рабы в Вавилоне», а персидские воины в битве на западном берегу Тигра (Веллард Д. Вавилон. М.,2004, с 227); здесь мы не предъявляем к ветхозаветному тексту чрезмерных требований, а лишь предполагаем знание его авторами общеизвестных в ту эпоху фактов), который и был языком общения бога и человека до Септуагинты).  На это апокалиптики вполне могут возразить, что представление о каноническом трехязычии – ересь, и поскольку в богослужении можно пользоваться всеми языками, то и значения переводов вполне каноничны.  На что «умеренные» возразят, что каноничность переводов – понятие историческое, и если до Септуагинты каноническим языком был древнееврейский, то с II века до н.э. по XI век н.э. таковым был греческий-койне, на котором и написан новый завет, а старославянская библия появилась в целом только в XIV веке, хотя отдельные переводы (евангелия, Псалтирь) осуществлены уже в IX веке Кириллом и Мефодием.  Аналогично латинский язык стал каноническим только после переводов и редакций Вульгаты в IV веке.  А если арабские цифры появились в христианских текстах лишь в XIII веке, то на тот момент, когда писался новый завет, они не могли быть каноническими...  И т.д. и т.п.  Можно дискутировать до бесконечности.  Обе стороны черпают аргументы из одного и того же источника или из одной и той же традиции, которая равно сакрализирована, и которую прямо и откровенно ни одна сторона отрицать не может, но ловко обходит нежелательные утверждения за счет их интерпретации – «толкования».  Прибавьте сюда варианты рассмотрения тех или иных «толкований» в широком или узком смысле (в зависимости от потребностей полемиста; иногда это выдумывается на ходу, если человек достаточно интеллектуально развит, а в противном случае берется заготовка и подкрепляется чьим-нибудь авторитетом, что зачастую вызывает отрицание абсолютности авторитета, либо его вторичную интерпретацию, когда начинается дискуссия на тему, что именно авторитет этим хотел сказать, и как его понимать и т.д.), узкую историчность или универсальную сакральность, приписываемую тем или иным местам ветхого и нового завета.  А также учтите, что проверить достоверность всех этих утверждений зачастую в принципе невозможно, и стороны могут утверждать вообще все, что угодно, и дискуссия напоминает диспут о количестве чертей на острие иголки.  Апостол Павел, кажется, осознавал эту ловушку, в результате чего заметил, что «разномыслие» вполне допустимо, но и это не решило проблемы, поскольку появилась проблема, что считать «главным» (требующим «единства»), а что «второстепенным» (где можно позволить «разномыслие»).  Если даже по узкому кругу представлений в рамках символа веры христиане не могут договориться, чего же требовать от них в понимании второстепенных вопросов?
Зарядка для ума?  Да.  Но абсолютно нереальная, и не имеющая надежных инструментов проверки. Кроме веры.  Но верить можно и в говорящую щуку из сказки о Емеле.  В этом нет ничего невероятного.


— Ну, ладно, — немного помолчав, проронил верзила.— На этот раз мы тебя не тронем... Из-за нее, — кивнул он на Джульетту. — Но если попадешься нам без метки еще раз, то пеняй на себя, — и они медленно пошли по улице, заглядывая в лица встречных, как тюремщики заглядывают в глазки камер.
...И вот теперь, стоя на полупустой железнодорожной станции среди мрачного леса, он почувствовал, что попался им снова. Он понимал, что рано или поздно это должно было случиться, но все же не думал, что это произойдет вот так — на таком далеком полустанке, где нет возможности ни затеряться в толпе, ни понадеяться на чью-нибудь помощь.
И эти трое на перроне, похоже, не просто выделили его из числа ожидающих электричку, но и поняли всю его нынешнюю загнанность и беспомощность. Криво ухмыляясь в предвкушении расправы, они медленно подошли к Илье и стали перед ним, поигрывая в руках длинными омоновскими дубинками.

Интересно отметить повсеместное противопоставление немощи главного героя, который никогда серьезно даже зарядкой не занимался, и крепости, мускулистости, грубой мужской привлекательности сатанинских патрульщиков.  В этом всегда выражается комплекс неполноценности хилого человека и его скрытая зависть-ненависть по отношению к любому мало-мальски развитому и симпатичному мужчине.  А поскольку практически во всех религиозных традициях процветает эстетика противопоставления «праведной немощи» и «греховной силы», сильные и грубо-красивые неизбежно оказываются слугами антихриста.
Вычислить же «жертву» - т.е. человека, озирающегося, на подгибающихся от ужаса ногах, на фоне остальных обывателей – спокойных и благодушных, вообще не представляет никакого труда.  В метро или на вокзале милиционеры моментально вычисляют всех нелегалов, а вот автор комментария ни разу за всю свою жизнедеятельность не подвергался аналогичным проверкам, то ли по причине «языческой» органичной вписанности в окружающую среду, имеющую внутреннее, непознаваемое людьми «не от мира сего» очарование, то ли по причине наличия ИНН.


— А ну-ка! — злорадно осклабился один из них и, как указкой, ткнул концом дубинки Илье под капюшон. — Покажи нам свой умный лобик...
Трое удовлетворенно переглянулись и рассредоточились так, чтобы отрезать Илью от перрона. Свободным у него теперь оставался только путь на рельсы, но там — в конце станции — уже появился несущийся в сторону города товарняк. “Ну вот и все, — мелькнула мысль, — сейчас толкнут под колеса, и конец...”
Но его не толкнули. С ним еще думали поиграть напоследок и этим самым предоставили неожиданный путь к спасению.
— Ну, как? — ухмыльнулся один из тройки. — Этот поезд тебя устраивает? Посмотри, — и ткнув концом дубинки Илью в челюсть, повернул его голову к составу.
И в это мгновение Илья увидел, что мимо него пролетают железнодорожные платформы, гружённые белым речным песком.
Он не был спортсменом и никогда серьезно не занимался даже зарядкой, но тут его тело совершило необходимое действие абсолютно самостоятельно. В отчаяннейшем прыжке он взлетел над проносящимся мимо бортом и, подхваченный скоростью грохочущего состава, зарылся руками, ногами и лицом во влажную гору холодного белого песка. Кричали ль ему вслед свои проклятия дружинники или просто застыли с разинутыми ртами, он не видел. Когда он поднял голову и, отплевавшись от песка во рту, огляделся, состав отсчитал уже несколько километров от места его бегства. А минут через сорок он замедлил ход и начал втягиваться на разгрузочные пути сортировочной станции. Выждав удобный момент, Илья спрыгнул на землю и, отряхнув от песка одежду, поспешил к городским кварталам...

Интересно, что нигде в повести (за исключением невнятного фрагмента о природных катаклизмах) не наблюдается прямое овладение сатанинских сил природными объектами, либо неодушевленными вещами.  Природа в целом нейтральна.  В итоге сюжет получился «малобюджетным» - в нем отсутствуют зрелищные картины, вроде тех, что раскрашивают трилогию «Омен»:
«Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и прочий уличный мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся  от порыва ветра, кинувшегося ему в лицо.  На другой стороне улицы  он  заметил церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него.  Звук "ОХМ!" звенел теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося ветра.  Тассоне пробирался вперед.  Туча пыли не позволяла ему разглядеть дорогу.  Он не увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных шин в нескольких дюймах от себя.  Автомобиль рванулся в сторону  автостоянки  и резко замер.  Раздался звук битого стекла.
Ветер неожиданно стих, и  люди, крича, побежали мимо Тассоне к разбитому грузовику.  Тело шофера бессильно привалилось к баранке, стекло было забрызгано кровью.  Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха.  В небе прогремел гром; вспышка молнии осветила церковь, и Тассоне, повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от ужаса, он поскользнулся и упал в грязь.  В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в пылающие щепки.  Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу.
Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди расплывался в сплошном потоке прозрачной воды.  По всему Лондону люди разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов  от парка учительница никак не могла справиться  со  старомодным  шестом  для закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней.  Она никогда не слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним.  А в это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо приближался к зданию школы.  Задыхаясь,  он  брел  по  узеньким  переулкам,  бежал  без определенной цели, чувствуя на себе неотступный гнев.  Силы у Тассоне иссякали, сердце отчаянно колотилось.  Он обошел угол здания и остановился передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник и не думал бросить взгляд наверх, где в этот миг  неожиданно  произошло легкое движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный шест для закрывания оконных фрамуг выскользнул из рук женщины, тщетно пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух с точностью копья, которое метнули с небес на землю.
Шест пробил голову священника, прошел сквозь все его тело и пригвоздил человека к земле.
И в этот момент дождь неожиданно прекратился».
Эта «малобюджетность», незрелищность сюжета «Девяностого псалма» подчеркивает кабинетность мироощущения главного героя, а иногда создается впечатление, что не только он – Илья – существует на нелегальном положении, но и антихрист и его слуги – такие же нелегалы, и вся эта система функционирует в каком-то едином подполье – замкнутом и отгороженном от большого реального мира андерграунде, где они выслеживают друг друга.  В начале 90-х годов в Санкт-Петербурге некий человек столкнул с перрона метро на пути под колеса поезда двух женщин и схватившему его сатанинскому (то есть, пардон, милицейскому) патрулю заявил, что он тем самым предотвратил третью мировую войну.  Его засадили в психушку, но ведь для себя самого он был прав и нормален (а может быть, как знать, был нормален и с т.з. погибших женщин, которые, возможно, действительно, заявили ему о подготовке ими третьей мировой войны).  Во всяком случае, отрицать его вклад в предотвращение третьей мировой войны по чисто формальным признакам (поскольку она так и не случилась за последние 15 лет) «маловеры» не могут.  В этом лабиринте тайных знаков и разгадываемых смыслов, недоступных непосвященному, живут герои повести.  Хотя ее малобюждетность указывает скорее на предназначение ее к театральной постановке, в то время как «Омен» изначально задумывался как зрелищный блокбастер.


2. Число Зверя.

Вздохнулось с облегчением только дома, когда он услышал оградительный щелчок дверного замка. Сняв рюкзак и видавшую виды штормовку, прошел в комнату. Устало опустился на табурет, посидел без движения, а затем, вынув из ящика письменного стола хранимую под бумагами иконку-складень с ликами Спасителя, Приснодевы и Николая Угодника, зажег перед нею небольшой огарочек свечки и помолился: “Благодарни суще недостойнии раби Твои, Господи, о Твоих великих благодеяниях на нас бывших, славяще Тя хвалим, благословим, благодарим, поем и величаем Твое благоутробие, и рабски любовию вопием Ти: Благодетеле Спасе наш, слава Тебе!”

Здесь явное влияние Джорджа Оруэлла.  Ср.: «Мир снаружи, за закрытыми окнами, дышал холодом. Ветер закручивал спиралями пыль и обрывки бумаги; и, хотя светило солнце, а небо было резко голубым, все в городе выглядело бесцветным – кроме расклеенных повсюду плакатов.  С каждого заметного угла смотрело лицо черноусого.  С дома напротив тоже.  СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НА  ТЕБЯ, - говорила подпись, и темные глаза глядели в глаза Уинстону.  Внизу, над тротуаром трепался на ветру плакат с оторванным углом, то пряча, то открывая единственное слово: АНГСОЦ.  Вдалеке между крышами скользнул вертолет, завис на мгновение, как трупная муха, и по кривой унесся прочь.  Это полицейский патруль  заглядывал людям в окна.  Но патрули в счет не шли.  В счет шла только полиция мыслей» (Оруэлл Дж. 1984. М.,1992, с 12) и далее.  Огромный разрушенный и неуютный мир противопоставляется дому, как убежищу (впрочем, оруэлловский герой не мог себя чувствовать в безопасности даже дома – за ним следил телекран; поэтому главный герой «Девяностого псалма», естественно, не держит у себя в доме телевизор – видимо, он выкинул «зомбоящик» еще в годы перестройки).  Так же, как Илья к иконе-складню, Уинстон Смит обращается к подарочному альбому, куда он желает записать свои мысли.  Православные богословы, сравнивая икону и альбом, несомненно, отметили бы здесь коренное различие между «гордыней» западной цивилизации, которая «тщится» заполнить собой – своей «греховной» личностью – все мироздание, и смирением православно-русского человека перед нерукотворной святыней.

После этого вернулся в прихожую и, забрав рюкзак, отправился в кухню разбирать содержимое. На этот раз из поездки удалось привезти большой каравай домашнего хлеба, десяток приличных морковин, кочан капусты, пяток луковиц и одного пересушенного леща. И это можно было считать удачей.

Следует обратить внимание на отсутствие в рационе главного героя мясных продуктов.  Хотя классическое христианство (во всех его конфессиональных формах) никогда не выступало категорически против мясной пищи (лишь ограничивая мясоедство постными днями и периодами; а окончание продолжительных постов воспринималось как праздник: Масленица и т.п.), для апокалиптиков мясо – сатанинская еда, которой следует предпочитать хлеб и другую растительную пищу (в крайнем случае, рыбу).  Герой, таким образом, держит непрерывный пост.  Указание на домашнее производство хлеба ясно говорит о том, что эта пища, произведена «нелегально» - т.е. без присмотра сатанистов, «принявших метку», и собственноручно человеком (ср. правила приготовления пищи у крайних религиозных групп иудаистов, кришнаитов и др.)  В среде современных русских старообрядцев (спасово и часовенное согласия) практикуется отказ от употребления чая, сахара, картофеля («сластей сатанинских») (Современная религиозная жизнь России. Т 1. М.,2004, с 241), а безбрачное старопоморское согласие прибавляет к этому также запрет на употребление телятины, зайчатины, фабричного сахара, шоколада и чеснока, а также «соблюдает» отдельную от иноверцев посуду (Современная религиозная жизнь России. Т 1. М.,2004, с 229-230). Это любопытным образом совпадает с пищевыми запретами некоторых фундаменталистических протестантских общин в США.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Вышедший в начале года президентский указ строжайше предписывал: лица, не имеющие на лбу обязательных для всех шестерок, лишаются права обслуживания во всех государственных и частных магазинах, кафе, столовых и на рынках. За продажу товаров лицам без метки продавцы государственного сектора торговли подлежали немедленному увольнению, а частники подвергались лишению лицензии и конфискации торговой точки вместе с товаром. Но сильнее штрафов и увольнений люди стали бояться расплодившихся патрульщиков, вершащих безнаказанно самосуды прямо на глазах у запуганного населения.

Деловой тон абзаца создает впечатление достоверности: перед читателем мысленно возникает экран телевизора – впрочем, у самых истинных христиан этому «рогатому черту с антеннами» полагается отсутствовать – в котором диктор объявляет о последних новостях и законодательных инициативах, пропрезидентские фракции поддерживают законопроект, ЛДПР как всегда одно говорит, а совсем по-другому голосует, коммунисты критикуют правительство,  фракция ЯБЛОКА голосует против и т.д.  Человеку, в политике не сведущему, все это вполне естественно кажется чертовщиной (но что поделаешь? человечество погрязло в политике на протяжении последних 5000 лет, но, возможно, даже еще раньше, поскольку первые города и союзы племен появлялись за несколько тысяч лет «до Сотворения Мира» – верующим будет честнее именно так обозначать период истории ранее 5508 года до н.э., поэтому нелюбовь к политике – это лишь беспомощная реакция неумехи, который не остановится перед тем, чтобы перечеркнуть тысячелетнюю историю цивилизации, а если эта история цивилизации не носит на себе божественной метки, сбываются самые мрачные предчувствия гностиков: мир сотворен и управляется сатаной, а бог… какой-то булгаковский получается бог, бог «ни при чем»).  С другой стороны, с тех самых пор, как возникла цивилизация, возникла и насущная необходимость контроля над людьми, хотя бы идентификационного.  Люди врут: «сегодня вы – Незнайка, завтра вы – Всезнайка, послезавтра – еще какая-нибудь Чертяйка» - резонно замечает полицейский из романа-сказки Николая Носова.  Бог – если он есть – не желает брать на себя функции контроля над людьми и предотвращения соответствующих мошенничеств (видимо, потому что государство – от лукавого, а бог – за преступников), приходится эту «грязную работу» брать на себя государству – от геральдических комиссий развитого феодализма до современных надзорных органов.  Предложите лучший вариант…

Уже через месяц после издания указа Илью за отказ украсить лоб сатанинской меткой уволили из редакции. Единственным его доходом с тех пор стал гонорар, который он получал за составление кроссвордов. Это было все, что ему еще мог позволить редактор в память о предыдущей совместной работе. К тому же составление кроссвордов не требовало его присутствия в редакции, Илья просто отсылал их по почте и таким же способом получал гонорар. Зато работа кроссвордиста давала ему возможность хотя бы время от времени вводить в свои кроссворды запрещенные тем же указом имена православных святых. Так, например, он позволял себе среди прочей крос¬свордной дребедени вставлять вопросы типа: “Название одной из замоскворецких улиц, на которой в детские годы писателя Ивана Шмелева находился храм Иоакима и Анны, восемь букв”. Неважно, вспоминал ли кто-нибудь, что эта улица называлась “Якиманка” или нет, он был рад, что хотя бы таким образом воздает славу святым православным подвижникам и угодникам. Особенно — после того, как очередным указом православная вера объявлялась вне закона, исповедание ее повсеместно запрещалось, а храмы вновь закрывались.
Не явившись на пункт проставления кода, Илья оказался тоже вне закона. В любой момент  к нему могли подойти члены “сатанинского патруля” и сделать то же самое, что они сделали на его глазах с тем стариком возле почты. Да и вообще нужно было теперь как-то жить в этих условиях — хоть ему кое-что и перепадало пока еще из редакции за кроссворды, но купить на эти деньги съестное в городе он все равно не мог, а поэтому вынужден был раз в неделю уезжать на электричке в один из дальних районов и там, вдали от осведомительских взоров, покупать себе еду или обменивать ее на оставшиеся у него книги и вещи.

Удивительная вещь!  Хотя биография главного героя обрисована отдельными скупыми штрихами, она поражает своей яркостью и карьерной быстротечностью.  Главному герою нет еще тридцати лет.  Он окончил школу семнадцати лет от роду в небольшом донбасском городке полусельского типа, где он (как будет сказано ниже) начинает свою трудовую деятельность на шахте (разумеется, не главным инженером, а простым рабочим, после ПТУ).  И вдруг, через 10 лет он оказывается сотрудником редакции солидного московского (населенный пункт, прячущийся в повести под булгаковским псевдонимом «Город» - это Москва) журнала.  Но и это еще не все!  Если действие повести можно отнести к 1995 году (герой родился в 1967-1968 гг.), то получается, что около 1991 года он каким-то чудесным (можно даже сказать, мистическим) образом оказался владельцем отдельной квартиры (по всей видимости, однокомнатной) в Москве (примечательно, что у Ильи, как и у героя оруэлловского романа «1984», самая главная проблема жизни в тоталитарном государстве – квартирная, решена).  Москвичи, читающие эти строки, могут со знанием дела оценить вероятность такой возможности, и поскольку автор никак не объясняет эту метаморфозу, остается самим пофантазировать на тему молниеносного превращения скромного паренька из украинского шахтерского городишки в матерого москвича – литературного редактора.  Для этого возможны только два пути: либо смерть очень близкого бездетного родственника в Москве и завещание Илье его недвижимости, либо самостийный переезд в Москву и ныряние в бурные воды бизнеса 1991 года – самого первобытного бандитского капитализма (впрочем, первичное накопление капитала вызывало в тот момент больше эйфории, чем похмелья, и некоторые люди, действительно, смогли достичь ощутимых успехов и даже окружить себя первичной аляповатой новорусской роскошью, смотревшейся в те годы столь же удивительно на общем постсоветском фоне, как смотрелся бы ресторан «Макдональдс» в мезолите).  Первый вариант маловероятен, хотя бы потому, что «бог из машины» в лице богатого дядюшки гораздо реже встречается в реальной жизни, чем даже страшный гигантский змей на пляжах Паланги.  Второй вариант точно невозможен.  Главный герой – растепеля, «человек не от мира сего», он даже жениться толком не смог (такие люди и создали, в конечном счете, религию; она давала им, проигравшим борьбу за существование в реальном мире, надежду на реванш в загробном царстве).  А реальные блага достаются (нравится это кому или нет) борцам, прощелыгам, людям, умеющим рисковать и не щадить ни себя, ни препятствия.  Правда, в тексте повести встречаются неясные упоминания о политической активности главного героя в момент распада СССР, но даже если бы Илья грудью своей заслонил от танков Белый Дом в ночь с 18 на 21 августа, это не улучшило бы его квартирных условий.  Автор подсознательно спроецировал автобиографию на судьбу главного героя, однако допустил при этом ряд очевидных анахронизмов.  Хотя общий принцип: «пиши о том, что лучше всего знаешь» сохраняет актуальность для писателей всех времен и народов, в подсознательном стремлении уподобить литературных героев самому себе, умело высмеянным Марио Варгасом Льосой в романе «Тетушка Хулия и писака», автор здесь явно переборщил.  Такие чудеса могли случаться в 30-е, в 50-е годы и даже позже (действительно, сам Переяслов – тому доказательство), но даже христианский бог не смог бы в конце перестройки за считанные годы превратить лимитчика из провинции в столичного жителя, пользующегося, к тому же, большим авторитетом на работе, раз ему обеспечили получение заработка в нарушение всех законодательных норм.  Еще большее изумление может вызвать неожиданно правильная русская речь главного героя, в то время как его родная мать не может двух слов связать на языке Пушкина.  На память приходят фантастические мексиканские сериалы о похищенных и воспитанных в иной среде детях.  Автору понадобилась «украинская тема», отсюда и несостыковки.  Если ее убрать, главный герой оказывается коренным москвичом – эдаким Обломовым конца ХХ века, глядя на которого, удивляешься тому, что еще 300 лет назад его предки брали Нарву по призыву царского денщика Меншикова: «Ребята!  В крепости вино и бабы!  За мной!»

Но последнее время верзилы с тремя шестерками на рукавах стали встречаться ему и на самых отдаленных полустанках. Вот и сегодня он чуть было не угодил им в лапы, да Господь помиловал...
Илья поужинал хлебом с луковицей и, поблагодарив Бога, лег отдыхать. Однако, несмотря на проведенный в странствиях день и пережитую опасность, сон не шел. Мысли помимо его воли вновь и вновь возвращались к событиям последнего года, пытаясь понять, как же могло случиться, что, не внимая откровению Иоанна и предостережениям других праведников, люди все-таки позволили сатане взять над собой верх и покорно подставили лбы для клеймения числом Зверя. Все прошло так буднично, незаметно, что никто не придал и значения. Сначала ввели вместо чековых книжек пластиковые карточки — вроде бы для удобства населения, а чуть погодя, из-за того, мол, что карточки часто теряются, решили поставить всем единый код специальной биологической краской прямо на теле и по наличию этого кода отпускать товары в магазинах... Ну, а потом процедуру, так сказать, упростили, сведя все к трем обязательным шестеркам на лбу, и все. И никто не заметил, что все происходящее один к одному соответствует предсказанию Апокалипсиса: “И он сделал то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его...”
— А что делать? — говорили ему те, кому он пытался объяснить происходящее. — Надо ведь как-то жить дальше, надо что-то есть, пить, одевать, кормить детей...

В своей книге «Чудеса последнего времени» дивеевский иеромонах Трифон сообщает по этому поводу: «Будет голод, людоедство.  А нас Господь не оставит.  Мы из земли скатаем шарики, а Господь их сделает хлебом.  Будут засухи, войны, стихийные бедствия, будут отключать газ, отопление, электричество.  Спасение будет в селе, в доме с садом-огородом, козой или коровой.  Из городов будут приезжать банды, грабить, убивать, забирать продукты.  Надо покупать оружие самообороны (через милицию) и жить общинами, есть свою, не кодированную, не отравленную пищу» (http://www.dobroeslovo.ru/viewtopic.php?t=17973).
Впрочем, наличие в хозяйстве козы, в связи дьявольской раздвоенностью копыт на ее передних и задних конечностях, представляет определенную проблему.  С одной стороны, ни в одной православной стране за всю историю не было запрета на козоводство (по аналогии с мусульманским запретом на свиноводство).  Однако, допущение подозрительной козы в собственное хозяйство в эпоху антихриста не может не вызвать определенного смущения.  Не является ли она агентом сатаны?


На первый взгляд жизнь как будто не очень и изменилась. По телевизору все так же передавали нескончаемые концерты Лалы Бухачевой да Форелия Лимонтьева, на улицах день и ночь работали киоски, торгующие заморской водкой, вот разве что легализовали свою работу проститутки да донеслись слухи, что стали пошаливать на лесных дорогах: начали, мол, выходить из чащоб какие-то бородатые мужики с дубьем и нападать на проезжающие мерседесы, но это было где-то далеко и воспринималось почти как сказка.

Комический выпад в адрес Аллы Пугачевой и женоподобного Валерия Леонтьева, которые ставятся в один ряд с пьянством, проституцией и прочим сатанизмом.  Здесь уместно задать вопрос, который очень редко задается – гораздо реже, чем ключевой вопрос христианства: как относиться к интимным отношениям – это вопрос: православие или смех? (именно смех, а не смерть!)  Допустим ли смех в рамках православия?  Тема соотношения христианства и смеховой культуры требует толстых томов исторических, культурологических и религиоведческих исследований, и ее невозможно осветить в рамках нашего хотя и пространного, но достаточно лаконичного комментария.  Кажется, еще Платон осуждал смех: "Не следует нам любить и смех, ибо кто предается сильному смеху, тот напрашивается на столь же сильное изменение...  Нельзя допускать, чтобы людей, достойных уважения, заставляли предаваться смеху" (Plat. R.P. III 388e-389a).  Определенно можно сказать лишь, что православие и смех несовместимы.  Это две абсолютно непересекающиеся (ни в каком пространстве) прямые.  Смех невозможен в рамках православного этоса.  Видел ли кто-нибудь хотя бы одного улыбающегося святого на иконе?  Смеющегося ангела?  «Радование» православных не имеет к смеху абсолютно никакого отношения.  Более того, есть все основания полагать, что смех считался признаком бесовщины.  Сказочный герой, рассмешивший Царевну-Несмеяну, совершает богопротивный поступок.  В борьбе со смеховой скоморошьей культурой (вполне традиционной для допетровской Руси) православие вышло победителем.  Увеселительная культура Петра Первого – жест отчаянья, попытка волевым усилием переломить тенденцию.  Это сделало век гардемаринов и просветителей, век, который не знал «лишних людей» и вообще не знал интеллигенции – блистательный XVIII век – «веселым веком».  Ломоносов сочинял богохульный «Гимн бороде»:
Борода моя драгая!
Жаль, что ты некрещена…
Тела часть весьма срамная
Тем тебе предпочтена.
Куда это все делось?  Затерялось на проселочных дорогах гоголевской скуки, лермонтовской тоски, некрасовских страданий, чеховского испуга перед «живой жизнью».  Вспоминается фрагмент из романа Синклера Льюиса «У нас это невозможно»: «Из  всех  проявлений  корповской  диктатуры  Дормэса  особенно поражал неуклонный спад веселья среди населения, хотя этот процесс шел у него на глазах, и он мог его наблюдать у себя на улице.  Америка, подобно Англии и Шотландии, никогда, сущности, не была веселой страной. Она проявляла склонность к тяжеловесной и шумной шутливости, пряча в глубине души тревогу и чувство неуверенности, по образу своего святого покровителя Линкольна, с  его смешными рассказами и трагической душой.  Но, по крайней мере, это была страна сердечных и шумных приветствий, оглушительного джаза, звавшего к танцу, озорных выкриков  молодежи  и  какофонии  мчащихся автомашин.  И все это напускное веселье с каждым днем теперь шло на убыль».
Всякая антиутопия прячет в себе утопию – автор всегда имеет в виду наилучшее устройство общества, которому он противопоставляет описываемую печальную картину.  Нетрудно догадаться, как выглядела бы наша страна после смены диктатуры сатаны режимом православного бога: в этой стране не было бы веселья, смеха, даже улыбок, прекрасной девичьей легкомысленности, шуток и первоапрельских розыгрышей, не было бы украшений и танцев, детских шалостей, беготни на переменках, поэзии, цветов – ничего греховного и нецерковного – светского (понятие «светский», напомним, давно является синонимом понятия «нехристианский», и естественно, ничего светского не может быть сохранено в преображенном по-православному мире).  Серафим Саровский высказывался за запрет танцев и карт, Матрона Московская призывала не краситься, а молиться.  Исчезло бы искусство, кроме иконописи и церковного пения, забота о душе, а не о теле, постепенно убила бы современный спорт (примером влияния духовности на спортивные достижения служит современное Государство Израиль, лишь недавно с трудом завоевавшее пару бронзовых медалей на последних олимпиадах; впрочем, что есть олимпийские игры, как не служение древнеэллинским бесам?)  Тоска, покаяние и плач, да «неизреченная радость» – вот что осталось бы на Руси.  Зададимся вопросом: а, действительно, зачем человеку смех?  Неужели нельзя прожить без бесовского смеха и кривляния, без тупой попсы, без придурковатых сатириков, без косметики и детского гайсания по школьным коридорам на переменках, в результате чего можно упасть и разбить нос (а посему разумные отроки должны степенно и чинно стопами шествовать)?  Вот уж вопросы, на которые и ответ-то не сразу находится!  Я не знаю, что на это ответить…
Упоминание же о легализации проституции (так и не состоявшееся в современной России) есть не что иное как реакция коммуно-патриотического сознания главного героя на проекцию его собственной мужской неполноценности.  Мережковский описывает папский двор в Ватикане 1492 года:
«В тот же день вечером, в своих покоях в Ватикане, Чезаре давал его святейшеству и кардиналам пир, на котором присутствовало пятьдесят прекраснейших римских "благородных блудниц" - meretrices honestae.
После ужина закрыли окна ставнями, двери заперли, со столов сняли огромные серебряные подсвечники и поставили их на пол. Чезаре, папа и гости кидали жареные каштаны блудницам, и они подбирали их, ползая на четвереньках, совершенно голые, между бесчисленным множеством восковых свечей: дрались, смеялись, визжали, падали; скоро на полу, у ног его святейшества, зашевелилась голая груда смуглых, белых и розовых тел в ярком, падавшем снизу, блеске догоравших свечей.
Семидесятилетний папа забавлялся, как ребенок, бросал каштаны пригоршнями и хлопал  в ладоши, называя кортиджан своими "птичками-трясогузочками"» (Д.С.Мережковский.  Воскресшие боги. М.,1993, с 412-413).  
Такова эпоха Высокого Возрождения.  Однако, что же делается в России?  В 1856 году в Санкт-Петербурге был учрежден Врачебно-полицейский комитет, который окончательно легализовал проституцию.  К 1 января 1858 под наблюдением комитета было 129 домов терпимости с 785 женщинами и 532 женщины-одиночки (История проституции. СПб.,1994, с 225).  И это в городе с населением 500 тысяч человек (правда, императорский Петербург был военной столицей, и количество одиноких мужчин здесь всегда превышало аналогичное количество женщин).  Интересен также вопрос: как много из заработанного жертвовала на церковь Соня Мармеладова (учитывая ее религиозность, что подчеркивает Достоевский)?  О том, приходил ли антихрист в 1856 году, история умалчивает.


Пришло как-то письмо от матери из Украины, но оказалось, что и там происходило то же самое. “...Був нэдавно указ, — писала она своим полурусским-полухохляцким языком, — сказалы, шоб всим поставить на лбу отой знак, а хто нэ поставыть, тому ничого нидэ нэ продавать. Ходять тэпэр по дворах и провиряють — а дядько Иван був без отого знака и його убылы...”
Он вспомнил их соседа Ивана, старого гармониста и бывшего моряка, доживавшего свой век в небольшом флигельке в глубине двора, куда его отселила от себя супруга ввиду усилившегося к старости пристрастия к вину. Илья тогда только начинал свою трудовую деятельность на одной из донбасских шахт, но помнил и доныне, как, идя ли в полшестого утра на первый наряд или возвращаясь в полчетвертого ночи с третьей смены, видел во флигельке дяди Вани горящее желтым светом окно и на его фоне отчетливо видимый бюст бронзового Ленина, перед которым, склоняясь к стакану “Плодово-ягодного”, сидел в безмолвной беседе с вождем старый моряк.

Представление о марксизме (равно как и о других атеистических философских и идеологических учениях) как о своего рода религии очень распространено в среде верующих.  Оно подобно восприятию автомобиля, как колесницы, движимой какими-то неведомыми бесовскими силами, если в данном случае телега поставлена впереди лошади, и обнаруживает элементарную неспособность к нерелигиозному (можно сказать, даже к нетеистическому) мышлению.  Представление о любых философских и идеологических учениях как о религиях позволяет крайне примитивно интерпретировать их, а эта примитивная интерпретация создает условия для успешного опровержения атеизма.  Известный афоризм из кинофильма «Берегись автомобиля», произнесенный лютеранским пастором на палангском взморье (где, если верить автору «Девяностого псалма», вскоре должен появиться гигантский змей): «Все люди верят.  Только одни верят в то, что бог есть, а другие – в то, что бога нет» - очень хорошо иллюстрирует эту систему воззрений: автомобиль отождествляется с телегой, а телега не может ехать впереди лошади или без лошади.  Естественно, что в случае изначальной заданности именно таких условий, ответ получается предсказуем.  А как же иначе было теистическому мышлению реагировать на атеизм?  Все иные критерии либо недостоверны, либо малопопулярны в широкой среде; остается отождествить методологический критерий получения информации: только через веру, иные способы ее получения не признаются в принципе, хотя существует критерий «Бритва (лезвие) Оккама» — методологический принцип, получивший название по имени английского монаха-францисканца, философа-номиналиста Уильяма Оккама, жившего в XIV веке. В упрощенном виде он гласит: «Не следует множить сущее без необходимости» (либо «Не следует привлекать новые сущности без самой крайней на то необходимости»).  Вопрос в том, существует ли таковая необходимость: т.е. воспринимают ли сами атеисты свои убеждения в качестве религиозных?  И здесь обнаруживается полное несоответствие трактовки верующими атеизма как религии этому самоопределению.  Атеист не воспринимает свои убеждения в качестве религии, поскольку у них отсутствуют все известные признаки таковой: начиная с методологического приема получения информации (через проверяемые знания, а не через веру) и кончая отсутствием неизменных догматов (т.е. ни один атеист не будет утверждать, что научная картина мира окончательна и не может быть исправлена на основании новых открытий и новых концепций видения ранее известных фактов).  С другой стороны, поскольку атеизм предполагает достаточно высокую степень образованности (впрочем, и верующие также иногда претендуют на то, что их верования могут быть понятны в их логическом выражении только очень высокообразованным людям), возникает проблема восприятия атеизма в странах массовой безрелигиозности.  Однако и в этом случае никогда, как правило, не наблюдалось использование портретов и прочей идеологической атрибутики как замены, суррогата религиозной атрибутики, а естественная организация пространства, наблюдаемая в идеологической стране, вовсе не есть признак именно религиозной атрибутации элементов оформления.

— Упокой, Господи, душу раба Твоего Ивана, — вздохнул он и, осенив себя крестным знамением, повернулся на правый бок и попытался уснуть.

3. Глашенька.

Утро встретило Илью серым дождем за окном, но он этому только обрадовался. Дождь разгонял с улицы прохожих и патрульщиков, а значит, можно было покинуть свое убежище и более-менее спокойно, не опасаясь ежеминутной встречи с бесовскими инквизиторами, пересечь город. А ему уже давно хотелось навестить Глашеньку, — последний раз он видел ее чуть ли не две недели назад, когда привозил ей собранные накануне грибы да раздобытую в одной из деревень картошку. Небось, все уже давно закончилось...

Духовная близорукость главного героя препятствует ему увидеть в картошке – «чертово яблоко» антихриста.  И это не единственное проявление лояльности к антихристову «веку сему».  Главный герой неоднократно пользуется поездами, а ведь это недопустимо для православного христианина.  Сведущие люди давным-давно разгадали эту сатанинскую прелесть:
«Феклуша: Да чего, матушка Марфа Игнатьевна, огненного змия стали запрягать: все, видишь, для ради скорости.
Кабанова: Слышала я, милая.
Феклуша: А я, матушка, так своими глазами видела; конечно, другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Ну, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат.
Кабанова: Назвать-то всячески можно, пожалуй, хоть машиной назови; народ-то глуп, будет всему верить. А меня хоть ты золотом осыпь, так я не поеду» (А.Н.Островский. Гроза. М.,1980, с 34).
Кстати, учитывая частые аварии и крушения поездов в те годы, в результате чего железная дорога выплачивала пассажирам огромные страховки, и даже платила им за проезд в рекламных целях, осторожность купчихи выглядит вполне естественно.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
С обладательницей этого редкого для современных девушек имени Илья познакомился года полтора назад в храме Николая Угодника, в который он тогда начал ходить. В миру кипели страсти и росли цены, танки палили по парламенту, мафия распродавала недвижимость, правительство — Державу, а здесь, как и во времена Первого Патриарха России святого Иова, творилось извечное таинство превоплощения хлеба и вина в Тело и Кровь Господню. Попав как-то впервые в свои двадцать пять лет в церковь на Литургию, он вдруг почувствовал, что здесь и есть именно то самое место, которое всю жизнь искала его душа, и с тех пор храм и Причастие сделались для него главными в жизни.

Миллиарды лет, сотни миллионов лет на Земле, случайно, но счастливо для нас, появившись, развивалась жизнь: новые формы живых существ заполняли экологические ниши: море, побережья, сушу, воздух.  Кислородная катастрофа (именно появление кислорода!) около 2300000000 лет назад привела к смене анаэробной (не дышащей кислородом) фауны бактерий на аэробную (дышащую).  Появлялись самые причудливые существа, но были и самые тривиальные.  Из породы небольших млекопитающих, вроде насекомоядных грызунов около 75000000 лет назад появились первые обезьянки, которые жили на деревьях и питались фруктами и насекомыми.  Прошло еще много времени: менялись климат, география и кормовая база, вымирали одни и развивались другие формы жизни.  25000000 лет назад это были уже крупные человекообразные узконосые обезьяны, обитавшие по берегам Индийского океана и в Европе.  6500000 лет назад, когда на востоке Африки вздыбились геологические разломы, эволюционные ветви человека и шимпанзе разделились (хотя и сейчас генетика шимпанзе совпадает с человеческой на 97,8% - с чего бы это, а?)  И наконец, 195000 лет назад в Африке (а вовсе не на Ближнем Востоке) появился человек разумный.  И вся эта прямая последовательность бесчисленных поколений живых существ в итоге привела к появлению очередного живого существа – Ильи (главного героя повести), нравится это ему, или не нравится, знает он об этом, или не знает, и даже если он будет кричать, метаться в отчаянье, плакать и отрекаться от подобного родства, оно все равно будет – оно реально, а на реальность ни одно заклинание, даже произнесенное в православном храме, не действует.  Вот «это диво, так уж диво!» (А.С.Пушкин).

А между тем, в воздухе уже явно ощущалось приближение Последнего Срока. С экранов кино, телевидения и со страниц прессы неостановимым потоком начала литься разнузданная порнография, тысячи киосков сутками торговали водкой и презервативами, на первое место повсюду вышли доллары, доллары, доллары...

Пройдет еще много лет, десятки, сотни, тысячи лет, даже десятки тысяч.  Трудно сказать, будет ли через 10000 лет на Земле существовать православие, но даже если это будет последний православный, он, забившись в щель мировой истории, будет предрекать неминуемое приближение «последнего срока», а этот «последний срок» все не наступает и не наступает…  

Здесь же —  горели огоньки свечей, глаза излучали доброту и доверие, плыл по храму запах ладана, и тихо возносилось под купол песнопение.

        Благослови, душе моя, Господа.
        Благословен еси, Господи...

В числе других пела тогда на клиросе и Глашенька, и как-то постепенно они стали сначала кивать друг другу издали, а потом и познакомились. Это не было романом или чем-нибудь похожим на него. Просто Илье было хорошо рядом с этой тоненькой беззащитной девушкой, органически не умеющей не то, чтобы врать, а даже говорить на темы, не требующие работы души и участия сердца.

Странно все же…  Тысячелетиями человечество жило естественной жизнью: рождались дети, умирали немощные и впавшие в маразм старики, пахали землю, строили города, воевали, убивали врагов, захватывали прекрасных пленниц, высекали из камня прекрасные статуи, веселились, жили.  Ценилась сила, красота, ум, талантливость, отвага, серьезность, но и веселость, искренность, но и хитрость, таланты были достойны похвалы, хвастовство выдавало героя, мужчина был мужчиной, а женщина – женщиной.  Но случилась беда: появились люди, которые не были ни красивы, ни сильны, не отличались и высоким интеллектом, а также привлекательностью.  Они заявили, что все это неправильно, что не следует быть сильным, красивым, умным, веселым, воинственным.  Что есть какой-то другой мир, который почему-то могущественнее этого и которым этот мир создан.  И тот мир очень недолюбливает этот реальный мир, а поэтому в этом мире надо быть хилым, убогим, безобразным, одиноким, придурком, импотентом, и тогда тот мир будет помогать и благоволить к человеку.  И хотя они не привели ни малейшего доказательства своей правоты, им почему-то поверили.  Конечно не все, и не везде, и не всегда: жизнь большинства людей осталась такой, какой была.  Но испугали сильно, и с тех пор жизнь каждого человека оказалась отравленной страхом.  Он боялся быть сильным, умным, красивым, веселым, самодовольным, поскольку это могло вызвать месть того мира, поэтому приходилось действовать с оглядкой, а те, кто не отличался подозрительными достоинствами, считали себя вправе управлять всеми остальными.  Но жизнь пробивалась сквозь могильные плиты религий, и вновь рождались дети, мальчики бегали за девочками, люди смеялись, любили друг друга, хвастались друг перед другом, работали, воевали.  И жизнь продолжалась.

Пятилетнее превосходство Ильи в возрасте ставило его в положение старшего брата, и в этом качестве он иногда сопровождал ее после всенощной до общежития консерватории, в которой она тогда училась. Еще более ответственным за ее судьбу он чувствовал себя теперь, когда Глашеньку, тоже отказавшуюся поставить у себя на лбу сатанинскую метку, исключили из консерватории и выселили из общежития. К счастью, ей почти сразу же удалось устроиться дворником в один небольшой ЖЭК, и она теперь жила в маленькой полуподвальной квартирке, которую покидала только в самое раннее утро для того, чтобы подмести двор. Иногда, правда, во время неожиданного снегопада, приходилось выходить и расчищать дорожки и в светлое время суток, но это было зимой, и ее спасал от ненужных взглядов повязанный до самых бровей платок.

Существует мнение, что религиозный фундаментализм – это реакция традиционного сознания на модернизацию.  Да, но эта реакция при всем ее антимодернизме все равно модернистская.  И убивающая «живую религию» (о которой так любят говорить фундаменталисты).  Потому что мало «жить как в прошлом», надо «жить в прошлом».  Сам по себе фундаментализм (а православная интеллигенция – на всем просторе от Достоевского до Иоанна Кронштадтского – именно фундаменталистическое течение) – это тоже модернизм, причем модернизм, который в той же степени убивает традицию, как и полное ее отрицание.  Дело не в том, что православные интеллигенты хотят, образно выражаясь, быть «святее папы римского», а в том, что их «модернистский фундаментализм» подобен контролю над дыханием.  Когда человек дышит – он ведь не осмысливает каждый свой вздох, не контролирует его, дыхание естественно, а если начать контролировать, следить за каждым вздохом – это уже будет фундаментализм.  Заменить естественный процесс искусственным.  Покупать керосин в век электричества (и при этом гневно отвергать лучину – «язычество»).  Но все равно в этом нет ничего, кроме желания «склеить» разбитую чашку и делать при этом вид, что на ней нет трещин, и очень обижаться, когда другие люди их замечают.  В этом смысле фундаментализм в православии должен был быть связан именно с православной интеллигенцией, живущей (как и всякая другая интеллигенция) ненастоящим, сочиненным, книжным миром.  К примеру, Домострой – речь идет не столько о памятнике литературы XVI века, сколько о понятии нарицательном.  Религиозные фундаменталисты в борьбе с «половой распущенностью» заявляют, что в «былые времена» в женщине больше всего ценилось целомудрие.  Но при этом они напрочь забывают (удивительная забывчивость, не правда ли?), что женщину любят вовсе не за то, что ее девственная плева не разорвана – это может быть прилагательным, но никогда не было существительным человеческих отношений.  А для фундаменталистов в этом – все! (как для старообрядцев вся истина состояла в двуперстом крещении – вспоминается отличный эпизод сериала «Михайло Ломоносов»).  И что в итоге?  Создается «ходульный» образ прошлого, который ничего общего не имеет с реальностью, но зато полностью соответствует эстетическим ценностям фундаментализма: выходит, что наши пращуры (если посмотреть на проблему глазами фундаменталиста) сначала выясняли, не утеряла ли девушка невинности, а уж потом – только в случае сохранения – влюблялись в нее (и эту автоматизацию и механизацию человеческих отношений почему-то принимают за подлинную «старину»).  Дело в том, что модернизация вполне может выражаться в примитивизации некоей данности с целью ее развития. А фундаментализм отрицает право на существование в прошлом (и в будущем) того, что ему не нравится в настоящем. Это типичный модернизм, «консервативный модернизм», в отличие от которого прогрессивный модернизм более честен и признает существование нелюбимого им в прошлом.

После закрытия храмов виделись они с Ильей не чаще раза в неделю, когда он привозил ей раздобытые по деревням продукты, и только один раз, воспользовавшись занавесившей весь город нескончаемой моросью, они отважились полдня погулять по обезлюдевшим улицам и старому городскому кладбищу, где, глядя на обомшелые каменные кресты, Глаша не удержалась и как-то сама собой потихоньку запела:

        Во царствии Твоем помяни нас, Господи,
        егда приидеши во Царствии Твоем.
        Блажени нищии духом,
        яко тех есть Царство Небесное.
        Блажени плачущии,
        яко тии утешатся.
        Блажени кротцыи,
        яко тии наследят землю...

Такая же погода была и теперь, и, выложив привезенные продукты, Илья вознамерился и на этот раз совершить небольшую прогулку, но Глашенька предпочла даже в дождь отсидеться дома.
— Боюсь я, Илюша, — призналась она. — Позавчера меня вызывал к себе начальник ЖЭКа и заставлял показывать лоб...
— А ты?
— Показала.
— И?..
— Он не виноват. Ему кто-то указал на меня.
— Но что он решил?
— Сказал, что пока сможет, будет молчать. Но сколько это продлится, он не знает.
— Та-ак... — Илья прошелся по комнате и стал у залитого мутными струйками оконца. Жить становилось все труднее и труднее. И ладно бы дело шло только о личных неурядицах, но ведь рушилась жизнь всей Державы! Газеты было страшно открывать: над Казахстаном уже две недели шли серные дожди; Кавказ раскололся от землетрясения, и половина его рухнула в кипящую магму, образовав гигантские дымящиеся провалы; загорелось Черное море, а на пляжах Паланги стал все чаще и чаще появляться гигантский страшный Змей...

Кругозор главного героя ограничивается лишь Россией и Ближним Зарубежьем, нигде и ни разу не упоминается о странах мира за пределами границ бывшего СССР.  Это или обычная цивилизациоцентрическая абберация, при которой наблюдателя гораздо больше волнуют мелкие события в соседнем городе, чем колоссальные события на другом конце планеты, или же это косвенно говорит о том, что весь остальной мир и так уже давно пребывает во власти антихриста.  Само понятие «антихрист» можно трактовать и как активное неприятие христианства (персонализированного в Иисусе Христе), и как простое неисповедание христианской религии.  Если в промежуток между первым и вторым пришествием Иисуса Христа (по латыни этот временной промежуток именуется Medium Avium – «Средние Века») христиане обычно смягчают свое отношение к иноверцам и атеистам, поскольку все же надеются, что «неверные», в конце концов, примут «правильную веру», то в момент завершения Средних Веков будет зафиксировано сложившееся положение, а если учесть крайне отрицательное отношение различных христианских конфессий друг к другу, лишь в последние века несколько затушеванное общим ростом безразличия к вере, то в зависимости от того какой именно бог будет осуществлять Страшный Суд (православный, католический, арианский, - вот сюрприз будет, если он окажется иеговистом! – баптистский и т.д., и не забудьте также Аллаха!), все прочие конфессии будут признаны богоотступническими, и их судьбе однозначно не позавидуешь.  В случае, если бог все-таки православный, окажется, что не менее 97% населения планеты Земля «будут судимы по делам их» - под этой расплывчатой формулировкой, которой христиане обычно обозначают судьбу людей, не принадлежащих к их конкретной конфессии, может скрываться все, что угодно – в конце концов, христианский бог вовсе не обязан руководствоваться людскими принципами гуманизма, кодифицированными в XIX-XX веках на сомнительных полумасонских международных конференциях – во всяком случае, указывать христианскому богу, что ему делать и как, даже самые дерзновенные молитвенники не решаются.  Правда, некоторые известные святые молились даже о прощении бесов, но это, скорее, исключение, чем правило.  Не следует также забывать, что даже из этих 3% - «народов, традиционно исповедующих православие», подавляющее большинство – 98 или даже 99 из 100 – «принимают печать Антихристову».  Таким образом, из 5682000000 людей (в 1995 году) на момент «конца света» верность православному богу сохраняют не более двух-трех миллионов.  Красноречие автора Апокалипсиса позволяет легко представить судьбу остальных.  Во всяком случае, маловероятно, чтобы главный герой всерьез размышлял о степени сохранения «искры православия» в католической церкви или где-нибудь еще.

Но впрочем, ничего неожиданного во всем этом, пожалуй, и не было, последние годы жизнь двигалась именно к такому финалу. Война в Карабахе, Абхазии, Чечне. Чернобыль и целая цепь подобных аварий. Гибнущая экология, вытесненная масскультурой нравственность. Разве палангский змей такая уж неожиданность? В других образах он начал появляться и раньше, Илья помнил, как еще до всего  этого  мужики из села Красное Юрьево рассказывали ему, что видели в окрестных лесах  зверя — это был как бы громадный кабан, но с рогами, и передвигавшийся заячьими прыжками. Они пошли за ним, хотя копыта у него были вывернуты задом наперед и след вел как бы в обратную сторону, но тот спустился от них в заросший кустарником овраг, и идти дальше охотники не рискнули.

Главный герой вперемешку со «страшными рассказами» собравшихся на лавчонке суеверных бабок о поломке водокачки в соседнем дворе и, как прямое следствие этого, неминуемом приходе антихриста мысленно произнес магическое слово «нравственность».  Понимает ли он, о чем идет речь?  Каков исторической горизонт главного героя (а как мы обнаружили ранее, многотысячелетняя человеческая цивилизация не умещается в котомку странника, и поневоле приходится уничтожать то, что не умещается)?  Жалобы на падение нравственности в наше время звучат как откровенный цинизм в ушах любого человека, мало-мальски знакомого с историей.  Создавая виртуальный образ «святой старины», подобные моралисты совершенно не интересуются тем, что было в реальности.  Не проявляют ни малейшего любопытства, свойственного человеку как биологическому виду и унаследованного от наших обезьяноподобных предков.  Поэтому приходится перелистывать страницы истории, дабы изгнать суеверный ужас из сердец апокалиптиков.  Если не обращать внимание на «грешный» мир, а обратиться лишь к духовенству прошлых веков, картина получается впечатляющая. Задолго до всего этого, в XII веке св. Бернард Клервосский – вдохновитель второго крестового похода – восклицал: «Неужто Господь не сподобит меня дожить до тех времен, когда отдать своих дочерей в монастырь не будет означать отдачу их в бордель?»  В XIV веке Николя Клеменжи – ректор университета и архидиакон Байо в своей книге «Развращение монашеского сословия» характеризует уровень нравственности: «Сколь много печального можно сказать о женских монастырях.  Они более похожи не на общины девственниц, посвятивших себя Богу, а на дома проституции, где женщины предаются дебошу, блуду, кровосмесительству, любому разврату, бытующему у публичных девок!»  В следующем столетии Жен Жерсон – каноник Собора Парижской Богоматери также мечет громы и молнии: «Отверзните ваши очи, и вы увидите, что монастыри и обители походят на вертепы разврата» (Амберен Р. Драмы и секреты истории. М.,1993, с 69).  Во Франции вплоть до XVIII века содержательниц публичных домов называли «аббатисами» (там же).  У епископа Камбре Жана Бургундского (XV век) был хор в составе 36 человек.  Все они были его детьми (не смотря на обязательный целибат католического духовенства!)  Этот хор своим пением сопровождал церковные службы своего отца (там же, с 99-100).  Те, кому кажется, что это касается лишь «поганых латинян», выдают бесконечную наивность, подобающую более детям нежного возраста, чем взрослым и мыслящим людям.  Православная церковь украшена не меньшим количеством подобных «цветов», хотя тщательнее скрывает аналогичные факты.  В 1860-х гг. архангельский губернатор С.П.Гагарин доносил в Синод, что местное духовенство (православное, естественно) необразовано, грубо, не оказывает ни малейшего влияния на население, ведет вызывающий образ жизни: попы посещают непотребные дома, бегают голыми по городу, дерутся в церкви, пьянствуют в кабаках, а один даже окрестил собаку (!) (Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1994 Т 1, Ч 1, с 164-165).  Кстати Павел Флоренский вполне одобрил бы этот поступок.  У «Леонардо да Винчи ХХ века» была любимая собака, и он заявил о наличии у собак души.  Пришлось ради любимого четвероногого питомца подкорректировать основные догматы православия.  Позднее Обер-прокурор Синода П.К.Победоносцев завел целую папку с уголовным (!) компроматом на каждого (!) епископа Русской Православной Церкви (журн. «Возрождение», 1927, IV, II. № 678, статья Б.Суворина).  Антоний Храповицкий в отчете о результатах ревизии 1907 года в духовных академиях отмечает: «Учащиеся в академиях попы целыми месяцами не ходят в церковь, едят перед служением колбасу с водкой, демонстративно, гурьбой ходят в публичные дома, так что, например, в Казани один из таковых известен всем извощикам под названием "поповский б...", и так его и называют вслух...  Когда благоразумные студенты возражают попам на сходках: "это не согласно с основными догматами христианской веры", то им отвечают: "Я догматов не признаю"» (Письмо к митрополиту Флавиану, 28 ноября 1907 года).  И это не «очернение» христианства, это не сочинили масоны или безбожники-большевики, это голоса самих церковных деятелей.  Автор комментария ни в коем случае не желает осуждать подобное поведение духовенства (как не следует осуждать иные естественные желания человека), но возникает закономерный вопрос: чем же наше время так уж выделяется на фоне столь ярких и сексуальных «былых времен»?  Наоборот, наша эпоха, когда в рядах религиозных организаций остались преимущественно энтузиасты, и подобные скандалы происходят довольно редко, характеризуется ростом фригидности и импотенции в среде священства, и в итоге – а как же могло быть иначе? – наблюдается сокращение населения в результате «разумного» отношения к интимной жизни и заведению потомства (ведь незаконнорожденный ребенок появился на свет, он есть, он существует благодаря «греху» родителей; если же потенциальные родители не «грешат», его нет; нет и все).  И не являются ли сетования главного героя о «погубленной нравственности» своеобразной реакцией человека, всерьез воспринимавшего советскую официальную мораль (а ведь была также советская неофициальная мораль), на ее эрозию в годы перестройки, на что также наложилось кабинетное богословие 80-х гг?  Было ли чего «вытеснять» масскультурой, которая еще в эпоху Квазимодо великолепно существовала от Франции до Руси (карнавалы, «бесовские скоморохи» и т.п.)?  Главный герой элементарно заблудился в истории, и в очередной раз принимает картинку на стене за окно в реальный мир.

— Что же мне делать, Илюша? — прервала его воспоминания Глашенька.
— Что-нибудь придумаем, — ободряюще улыбнулся он. — Я на днях еще раз съезжу в Пригород — мне там обещали мешок картошки, — а потом мы подумаем, как лучше поступить тебе. Помнишь 90-й псалом?
— Спрашиваешь! — посветлела лицом Глаша. — “Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его...”
— Вот и молодец. Повторяй его, и все будет хорошо. И ”не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго...” А через недельку мы для тебя что-нибудь придумаем.
Хотя,  что именно можно было придумать в этой ситуации, он не представлял пока и сам.

Беспомощность духовного мира в борьбе с миром материальным очевидна, особенно когда читаешь древние летописи, чьи авторы не могли слишком уж откровенно выдавать ложь за правду:
«Летом 1352 г. «черная смерть» охватила Псков. Эпидемия сразу приняла огромные размеры. Смерть не разбирала ни возрастов, ни полов, ни сословий. Количество умерших было так велико, что их не успевали хоронить, хотя в один гроб клали по 3–5 трупов. Богатые раздавали свое имущество, даже детей, и спасались в монастырях. Взявшие вещи из зараженных домов сами заболевали и умирали. Смерть была «наградой» тем, кто ухаживал за больными или помогал хоронить мертвых. Обезумевшие от ужаса псковитяне послали послов в Новгород к епископу Василию с просьбой приехать к ним и умолить разгневанного ими Бога. Епископ явился, обошел город с крестным ходом и затем направился домой, но по дороге умер от чумы. Новгородцы устроили своему владыке пышные похороны, выставили тело его в соборе Софии, куда явились толпы народа прощаться с умершим. Через короткое время в Новгороде вспыхнула такая же ужасная эпидемия чумы, как и в Пскове, возникшая, как тогда считали, от соприкосновения массы людей с трупом епископа» (Супотницкий М.В. Супотницкая Н.С.  Очерки истории чумы. //Энвайронментальная эпидемиология. 2007. № 1).
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
4. «Охотники за мерседесами».

...И вот он снова ехал в Пригород. Прислонившись к окну электрички, вполглаза смотрел на пролетающие мимо хмурые пейзажи с обезглавленными церквями, отчужденных людей на станционных платформах, землистое низкое небо, и вспоминал прошлое. Кажется, это было будто вчера — охватившее и его, и всех вокруг ослепление политической свободой, когда хотелось успеть на все митинги, прочесть все газеты, подписаться под всеми воззваниями. Это потом, когда он уже отдал свой голос за нового Президента, он понял, что нельзя надеяться на “князи человеческия” и полностью отошел от политических страстей, перестав участвовать не только в митингах, но и в выборах. России нужны были не баррикады, а молитвы, — поняв это, он искренне отдался церковной жизни и втайне позволял себе мечтать о сане, хотя заговорить об этом не решался даже со своим духовником. Ну, а потом это уже сделалось и поздно — пошли осквернения храмов, террористические акты против священнослужителей, указы о запрещении православной веры. А потом появились и эти — ревнители сатанинского благочестия, тычущие концом дубинки в каждый лоб, закрытый капюшоном или шляпой, — а ну, покажи, есть ли там у тебя знак поклонения Зверю?

Совсем другой сценарий развития событий содержится в предсказаниях Лаврентия Черниговского:
«Русские люди будут каяться в смертных грехах, что попустили жидовскому нечестию в России, не защитили Помазанника Божия — царя, церкви православные и монастыри, сонм мучеников и исповедников святых и все русское святое. Презрели благочестие и возлюбили бесовское нечестие...
Когда появится малая свобода, будут открывать церкви, монастыри ремонтировать, тогда все лжеучения выйдут наружу. На Украине сильно ополчатся против Русской Церкви, ее единства и соборности. Эту еретическую группировку будет поддерживать безбожная власть. Киевский митрополит, который недостоин сего звания, сильно поколеблет Церковь Русскую, а сам уйдет в вечную погибель, как Иуда. Но все эти наветы лукавого в России исчезнут, а будет Единая Церковь Православная Российская…
Россия вместе со всеми славянскими народами и землями составит могучее Царство. Окормлять его будет царь православный — Божий Помазанник. В России исчезнут все расколы и ереси. Евреи из России выедут встречать в Палестину антихриста, и в России не будет ни одного еврея. Гонения на Церковь Православную не будет.
Господь Святую Русь помилует за то, что в ней было страшное и ужасное предантихристово время. Просиял великий полк исповедников и Мучеников… Все они умоляют Господа Бога Царя Сил, царя Царствующих, в Пресвятой Троице славимого Отца и Сына и Святаго Духа. Нужно твердо знать, что Россия — жребий Царицы Небесной, и она о ней заботится и сугубо о ней ходатайствует. Весь сонм святых русских с Богородицею просят пощадить Россию.
В России будет процветание веры и прежнее ликование (только на малое время, ибо придет Страшный Судия судить живых и мертвых). Русского православного царя будет бояться даже сам антихрист. При антихристе будет Россия самое мощное царство в мире. А другие все страны, кроме России и славянских земель, будут под властью антихриста и испытают все ужасы и муки, написанные в Священном Писании.
Война третья Всемирная будет уже не для покаяния, а для истребления. Где она пройдет, там людей не будет. Будут такие сильные бомбы, что железо будет гореть, камни плавиться. Огонь и дым с пылью будет до неба. И земля сгорит. Будут драться и останется два или три государства. Людей останется очень мало и тогда начнут кричать: долой войну! Давай изберем одного! Поставить одного царя! Выберут царя, который будет рожден от блудной девы двенадцатого колена. И Антихрист сядет на престол в Иерусалиме» .
http://www.fatheralexander.org/booklets ... 0_veka.htm


Илья жил без знака, и поэтому должен был теперь тащиться за шестьдесят километров, чтобы тайком купить здесь у добрых людей мешок картошки, без которой ни ему, ни Глаше в городе не продержаться. Там в любом магазине или на рынке сразу смотрят на лоб — метка отсутствует, значит, проваливай, — а, здесь, в глубинке, где близость русской земли и отеческих могил не дает так легко превратить свою душу в камень, пока еще можно было раздобыть у сельчан что-нибудь съестное за деньги или в обмен на вещи, не предъявляя никаких меток.

И все же при чтении повести знатока русской литературы не покидает ощущение де жа вю – не может быть, чтобы в нашей литературной традиции не было уже аналогичного мотива, сюжета, проблематики.  Есть.  Конечно, есть.  Алексей Николаевич Толстой.  «Петр Первый»:
«"Что есть жена?  Сеть прельщения человеков.  Светла лицом, и высокими очами мигающа, ногами играюща, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах возгорающа...  Что есть жена?  Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, бесцельная злоба, соблазн адский, увет дьявола..."

"Я, братия моя, видал антихриста, право, видал...  Некогда я, печален бывши, помышляющи, как придет антихрист, молитвы говорил, да и забылся, окаянный.  И вот на поле многое множество людей вижу.  И подле меня некто стоит.  Я ему говорю: чего людей много?  Он же отвечает: антихрист  грядет, стой, не ужасайся.  Я подперся посохом двоерогим, стою бодро.  Ан – ведут нагого человека, - плоть-то у него вся смрад и зело дурна, огнем дышит, изо рта, из ноздрей и из ушей пламя смрадное исходит.  За ним царь наш последует и власти, и бояре, и окольничьи, и думные дворяне...  И плюнул  я на него, дурно мне стало, ужасно...  Знаю по писанию – скоро ему быть.  Выблядков его уже много, бешеных собак..."

По Москве ходит рыжий поп Филька и, когда соберутся около него, начинает неистовствовать: "Послан-де я от бога учить вас истинной  вере, апостолы Петр и Павел мне сородичи...  Чтоб вы крестились двумя перстами, а не тремя: в трех-де перстах сидит Кика-бес, сие есть кукиш, в нем вся преисподняя, - кукишом креститесь..."  Многие тут же в него верят и смущаются.  И никакой хитростью схватить его нельзя.
От поборов на крымский поход все обнищали.  Говорят: на второй поход и последнюю шкуру сдерут.  Слободы и посады пустеют.  Народ тысячами бежит к раскольникам, - за Уральский камень, в Поморье, и в Поволжье, и на Дон.  И те, раскольники, ждут антихриста, - есть такие, которые его уже видели.  Чтоб хоть души спасти, раскольничьи проповедники ходят по селам и хуторам и уговаривают народ жечься живыми в овинах и банях.  Кричат, что царь, и патриарх, и все духовенство посланы антихристом.  Запираются в монастырях и бьются с царским войском, посланным брать их в кандалы.  В  Палеостровском монастыре раскольники побили две сотни стрельцов, а когда стало не под силу, заперлись в церкви и зажглись живыми.  Под Хвалынском в горах тридцать раскольников загородились в овине боронами, зажглись и сгорели живыми же.  И под Нижним в лесах горят люди в срубах.  На  Дону, на реке Медведице, беглый человек,  Кузьма, называет себя папой, крестится  на солнце и говорит: "Бог наш на небе, а на земле бога не стало, на земле стал антихрист - московский царь, патриарх и бояре – его слуги..."  Казаки съезжаются к тому папе и верят...  Весь Дон шатается.

Скоро подали лошадей, и Петр велел князю сесть в сани, - повез его к Лефорту.
За столом на высоком стуле сидел Никита Зотов, в бумажной короне, в руках держал трубку и гусиное яйцо. Петр без смеха поклонился ему и просил благословить, и архипастырь с важностью благословил его на питье трубкой и яйцом. Тогда все (человек двадцать) запели гнусавыми голосами ермосы.  Князь Приимков-Ростовский, страшась перед царем показать невежество, тайно закрестился под полой шубы, тайно отплюнулся.  А когда на бочку полез голый человек с чашей, и царь и великий князь всея Великия  и  Малыя и прочая, указав на него перстом, промолвил громогласно: "Сие есть бог наш, Бахус, коему  поклонимся",  -  помертвел  князь Приимков-Ростовский, зашатался. Старика без памяти отнесли в сани.

Иоаким читал:
   - Мы убогим нашим умишком порешили сказать вам, великим государям, правду...  До того времени не будет порядка и изобилия  в стране,  покуда произрастают в ней безбожие и гнусные латинские  ереси, лютеранские, кальниаские и жидовские...  Терпим от грехов своих... были Третьим Римом, стали вторым Содомом и Гоморрою...  Великие государи, надобно не давать иноверцам строить свои мольбища, а которые уже построены – разорить...  Запретить, чтобы в полках проклятые еретики были начальниками...  Какая от них православному воинству может быть помощь?  Только божий гнев наводят...  Начальствуют волки над агнецы!   Дружить запретить православным с еретиками...  Иностранных обычаев и в платье перемен никаких не вводить...  А понемногу оправившись да дух православия  подымя, иноземцев выбить из России вон и немецкую слободу, геенну, прелесть, - сжечь!

Но случалось, что и до дремучей  глуши, до этого последнего края, добирались слуги антихристовы, посланные искать неповинующихся  и лающие. Тогда мужики с бабами и детьми, кинув дома и скот, собирались во дворе у старца или в церкви и стреляли по солдатам, а не было из чего стрелять, - просто лаялись и не повиновались и, чтоб не даться в руки, сжигались в избе или в церкви, с криками и вопленым пением...
Люди легкие, бежавшие от нужды и неволи в леса промышлять воровством, подавались понемногу туда, где теплее и сытнее, - на Волгу и Дон. Но и там еще пахло русским духом, залетали царские   указы и воинствовали православные попы, и многие вооруженными шайками уходили  еще далее – в Дагестан, в Кабарду, за Терек, или просились под турецкого султана к татарам в Крым. На привольном  юге – не в сумеречного домового – верили больше в кривую саблю и в доброго коня…
Не признававшие крыжа и щепоти собирались в подпольях на всенощные бдения. Опять зашептали, что дожить только до масленой: с субботы на воскресенье вострубит труба Страшного суда.  В Бранной  слободе  объявился человек, собирал народ в баню кружился, бил себя ладошами по лицу, кричал нараспев, что-де он – господь Саваоф, и с ручками и с ножками, и падал весь в пене...  Другой человек, космат, гол и страшен, являлся народу, держа в руке три кочерги, пророчил невнятно, грозил бедствиями.
У ворот Китая и Белого города прибили второй царский указ: "Боярам, царедворцам, служилым людям  приказным и торговым ходить отныне и безотменно в венгерском платье, весной же, когда станет от морозов  легче, носить саксонские кафтаны".
На крюках вывесили эти кафтаны и шляпы.  Солдаты, охранявшие  их, говорили, что скоро-де  прикажут всем купчихам, стрельчихам, посадским женкам, попадьям и дьяконицам ходить простоволосыми, в немецких коротких юбках и под платьем накладывать на бока китовые ребра...  У  ворот стояли толпы в смущении, в смутном страхе. Передавали шепотом, будто неведомый человек с тремя кочергами закидал калом такой же вот кафтан на крюке и кричал: "Скоро не велят по-русски разговаривать, ждите!  Понаедут римские и лютерские попы перекрещивать весь народ.  Посадских отдадут немцам в вечную кабалу.  Москву назовут по-новому – Чертоград.  В старинных книгах открылось: царь-де Петр – жидовин  из колена Данова".
Как было не верить таким словам, когда под  крещение  приказчики  купца Ревякина стали вдруг  рассказывать – бегая в рядах по лавкам – о случившейся великой и страшной жертве во искупление  мира от антихриста: близ Выг-озера несколько сот двуперстно молящихся сожглись живыми.  Над пожарищем распалось небо, и видима стала твердь стеклянная и престол, стоящий на четырех животных, на престоле сидящий господь, ошую и одесную – дважды по двунадесят старцев и херувимы окрест его, - "двомя крылы летаху, двомя очи закрываху, двомя же ноги".  От престола слетел голубь, и огнь погас, и на месте гари стало благоухание».


За остановку до нужной ему станции Илья снял с полки рюкзак и вышел в тамбур. Покосившись на пожилого грибника с собакой, стал у противоположной двери и, мысленно творя молитву, принялся ожидать остановки состава. “...Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих...”

У кого-нибудь может возникнуть сомнение: действительно ли автор повести и комментатор серьезно относятся к описываемому и комментируемому?  Не есть ли здесь обычная провокация, когда выдумывается некий малоприятный образ православия, а потом он же критикуется?  Нет.  На самом деле все еще хуже.  Вот, например, что писал Алексей Федорович Лосев – человек не просто грамотный и образованный, но, к тому же еще, и доктор филологических наук, профессор, один из крупнейших в СССР историков античной философии:
«Нельзя, например, быть христианкой и ходить с оголенными выше колен ногами и оголенными выше плеч руками, как это требуется по последней моде 1925–1928 гг.  Я лично терпеть не могу женщин с непокрытыми головами.  В этих последних есть некоторый тонкий блуд, – обычно мужчинам нравящийся.  Также нельзя быть христианином и любить т.н. «изящную литературу», которая на 99% состоит из нудной жвачки на тему о том, как он очень любил, а она не любила, или как он изменил, а она осталась верной, или как он, подлец, бросил ее, а она повесилась или повесилась не она, а кто-то еще третий и т.д. и т.д.  Не только «изящная литература», но и все искусство, с Бетховенами и Вагнерами, есть ничто перед старознаменным догматиком «Всемирную славу» или Преображенским тропарем и кондаком; и никакая симфония не сравнится с красотой и значением колокольного звона.  Христианская религия требует мифологии колокольного звона.  Христианин, если он не умеет звонить на колокольне или не знает восьми церковных гласов или, по крайней мере, не умеет вовремя развести и подать кадило, еще не овладел всеми тонкостями диалектического метода. Колокольный звон, кроме того, есть часть богослужения; он очищает воздух от духов злобы поднебесной.  Вот почему бес старается, чтобы не было звону» (Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Миф – Число – Сущность. М.,1994, с 104).
Да, в случае прихода этих людей к власти, нас ждет немало неожиданного.


Двери с шипением разъехались в стороны, и Илья шагнул на перрон, окутанный упоительным хвойным духом сырого бора. И тут же остановился. Шагах в двадцати от него, поперек платформы, стояли они — трое широкоплечих парней с тяжелыми челюстями и зловещими шестерками на рукавах.
— О! — воскликнул один из них, указывая дубинкой на Илью, и тройка, раздвигая сошедших на платформу пассажиров, ринулась к нему. Судорожно крутнув по сторонам головой, Илья прянул назад и вскочил в тамбур электрички.
— Стой, сука! — громыхнуло вслед ему над платформой, но двери, лязгнув створками, захлопнулись, и электричка тронулась с места.
“Слава Тебе, Господи!” — прошептал Илья, осеняя себя крестным знамением, и в эту минуту дверное стекло разлетелось от страшного удара. Отскочив от брызнувших в тамбур осколков, Илья успел увидеть перекошенное ненавистью лицо одного из патрульщиков с занесенной над головой дубинкой.
— Убью, тварь! — проревел он, и Илья услышал еще один гулкий удар по корпусу уходящей электрички.
Поежившись от мысли, что этот удар мог бы достаться ему самому, Илья посмотрел на усеянный осколками стекла пол и перешел от греха подальше в другой вагон. Как ни велика была опасность еще раз столкнуться с “сатанинским патрулем”, а возвратиться в город с пустыми руками было не лучше, поэтому, сойдя на следующей станции, он обогнул стороной поселок и, отыскав лесную тропинку, идущую параллельно линии железной дороги, отправился назад. Вероятность встречи с патрулем была очень мала — двор, где ему обещали картошку, находился на самом отшибе, так что можно было, не заходя в поселок, взять товар и по этой же тропинке вернуться на станцию, от которой он сейчас двигался. Здесь его еще не знают, он спокойно дождется электрички и уедет в город. Единственное неудобство — тащить десять километров мешок с картошкой, но тут уж ничего не поделаешь...
Тропинка неожиданно уткнулась в огромную лужу, и Илья полез через кусты в сторону искать обходной путь. Земля от дождей пропиталась водой настолько, что низина превратилась в самое настоящее болото, которое уводило его все дальше и дальше в чащу. Выросший в городе, он видел раньше лес главным образом только у опушек, а потому, промочив ноги, попытался возвратиться назад и обойти эту непомерно раскинувшуюся лужищу по-над железнодорожной насыпью, но оказалось, что вернуться назад невозможно, так как его со всех сторон окружает болото. Еще какое-то время поскакав по островкам и кочкам, он понял, что окончательно заблудился. Делать нечего, нужно было звать на помощь.

Главный герой – а он все-таки обитатель городского ландшафта – впервые сталкивается с природой.  С ее спокойной стихией, которая существует «вне нас и наших знаний о ней».  Просто существует, и все.  Молись – не молись, а непроходимая топь никуда не денется.  Это ведь только в христианской агиографической литературе молитвенники движут горами, принимают на службу львов и ходят по воде как посуху, а равно выходят невредимыми из огня.  В реальности такого ни разу не происходило.  Но верующие хотят, чтобы так было, и в созданной ими виртуальной, как сейчас принято говорить, реальности именно так и происходит.  Однако стоит им столкнуться с реальностью невиртуальной – результат налицо.  Автор, сам того не подозревая, показал этот результат.  Здесь вполне уместно задаться вопросом, а что же такое «кабинетное православие», тем более, что в современной России мы в 90 случаях из 100 сталкиваемся именно с «кабинетным православием».  По аналогии с «кабинетной мифологией», являющейся плодом воображения исследователя, сидящего в уютном кабинете и не имеющего никакой прямой связи с описываемым им материалом, «кабинетное православие» есть реакция интеллигенции на православие, попытка вернуть утраченную веру, образно выражаясь, склеить разбитую чашку.  При этом основное отличие «кабинетного православия» от православия исторического лежит в области теории познания.  Люди прошлых веков не ограничивали поле своего познания мира, воспринимали новые знания, не думая вовсе, противоречат они или соответствуют их верованиям.  Если это противоречие имело место, старые верования рушились, возникала новая картина мира, но человечество преодолевало новый этап развития, чтобы на следующем повторить заново описанный процесс.  Как заметил один из героев фильма Тарковского «Солярис», «человек обречен на познание».  Создатели «кабинетного православия» хорошо понимают ситуацию, они люди отнюдь не глупые, и если подвергнуть их пытке с пристрастием, в конце концов, скажут правду: что человек произошел от обезьяноподобного предка, и не 7,5 тысяч, а несколько миллионов лет назад, что не было никогда ни одного из библейских чудес (потому что это выдумка авторов библии), что Земля круглая, наконец.  Но никто не пытает православных интеллигентов, и в странах «светских» религия оставлена в качестве частного дела отдельных людей, и если кое-где (преимущественно, в советскую эпоху) верующие имели определенные карьерные ограничения, то ведь и в странах религиозных атеист лишен возможности сделать карьеру.  Все честно.  Но понимание ситуации ничуть не отменяло желания возродить умершую религию, и для этого православные интеллигенты начинают ограничивать свое (и не только свое, но и других людей) познание мира, вполне сознательно отбрасывая ту информацию, которая может повредить их верованиям, регулируя, таким образом, общую информационную картину мира.  Это напоминает игру, в том смысле, что игра всегда условна, и ее условия ограничиваются рамками игры.  Так, дети, сидящие в песочнице, «договариваются», указывая на комочки песка: «пусть это будут пирожки».  Хотя все участники игры хорошо знают, что это понарошку, что это не мука и тесто, а песок, и есть его нельзя – разве что поднести условно к губам.  Кабинетный верующий тоже не будет есть «пирожок», потому что все-таки хорошо знает (здесь и пытать его не надо), что это не пирожок, а всего лишь комок из песка, но при этом он обвинит «экспериментатора», предложившего ему съесть не понарошку, в богохульстве.  Впрочем, эта кабинетная вера так и осталась бы частным делом верующего, однако, будучи по своей природе тоталитарным, мышление интеллигенции не может допустить, чтобы на всей земле хоть один человек не разделял бы ее убеждений.  Это неизбежно приводит к навязыванию своих убеждений всем окружающим, и в ход пускаются все средства: от запугивания бабьими небылицами до обвинения в предательстве исторической памяти народа.  Хотя в реальной исторической старине кабинетные православные заблудятся и утонут, как Илья в реальном, а не апокалиптическом болоте.

— Э-ге-ге-ей! — закричал он в сложенные рупором ладони, затем какое-то время постоял, прислушиваясь, и снова поднес ладони ко рту, но не крикнул. “А что, если поселок уже рядом, и первыми, кто придет на зов, будут те трое?..” — мелькнула холодящая мысль, и он опустил руки.
— Ну? Чего испугался? — прозвучал вдруг рядом отчетливый голос, и от неожиданности Илья даже присел. — Встань, штаны замочишь, — тут же раздалось в двух шагах от него и, оглянувшись, он увидел, как из-за березок вышел бородатый мужик с добродушной улыбкой на лице и дубиной в руках. — Грибы собирал? — спросил он с усмешкой. — А где корзинка?
— Не было корзинки, — развел руками Илья. — Я за картошкой ехал, да проскочил станцию.
— Проспал, что ль?
— Нет... Патруля испугался.
Мужик внимательно посмотрел ему на лоб.
— Сними-ка капюшон...
Илья снял.
— Та-ак... Ну, и что ты собираешься делать дальше?
— Для начала бы выбраться из болота.
Мужик хмыкнул.
— В этом-то я тебе помогу. Иди за мной, — и, ступая лишь ему ведомой тропинкой, повел Илью в глубь леса.
Шли минут тридцать-сорок, затем тропиночка вывела их на большую поляну, на которой виднелось несколько шалашей и землянок. В одну из них и ввел Илью его бородатый провожатый.
— Вот, Батя, человек без метки по лесу бродит, чуть в болоте не утоп, — представил он его такому же бородачу, восседавшему за грубо сколоченным столом в центре землянки.
— Садись, — кивнул тот Илье, а его спутник сел на скамейку без приглашения. — Анюта, чаю! — крикнул куда-то через плечо тот, кого называли Батей, и из-за дощатой перегородки появилась девица с потрясающей длины ногами и поставила на стол самовар.
— Угощайся! — Батя сам налил Илье стакан душистого чая и пододвинул деревянную тарель с сухарями. — Ты что-нибудь слыхивал об “охотниках за мерседесами”?
— Да, — кивнул Илья, припоминая слышанные ранее обрывки разговоров о появившихся на лесных дорогах разбойниках. Будто бы возникала у обочины трассы эдакая писаная русская красавица с ногами от самых плеч, останавливала грациозной ручкой заморские автомобили, якобы прося подвезти ее до города, а в это время из-за кустов и дерев выскакивали бородатые мужики в обмотках и обрушивали на сверкающие кузова и капоты удары тяжеленных дубин. — Так это вы и есть?

Рассказ о методе борьбы «охотников за мерседесами» содержит белые пятна.  Не вполне понятно, что ожидает хозяев заморских автомобилей.  Вполне естественно предположить, что они разделяют судьбу своих автомобилей, но об этом нигде не упоминается.  Также не совсем понятно, ограничивается ли борьба «охотников за мерседесами» только иномарками или же она распространяется на все транспортные средства с двигателем внутреннего сгорания – в том числе «Жигули», «Волги» и т.д.  В первом случае мы сталкиваемся с самым экстравагантным способом поддержки отечественного производителя.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
— Мы, — кивнул в свою очередь тот и, отхлебнув чая, указал глазами на Анюту. — А это наша героиня. Анка-приманка. Остановит любую машину. Моя племянница...
— И вы так в лесу и живете?
— Так и живем, — посерьезнел лицом Батя. — Но не в городе же по подвалам прятаться! Или ты думаешь, что сможешь там долго продержаться без метки?
— Не знаю, — вздохнул Илья. — Но если уходить в лес, то неужели обязательно для того, чтобы нападать на мерседесы?
— А пусть знают, что Россия еще не погибла.

Итак, если в городе властвует Национал-большевистская партия (см. атрибутика «сатанинских патрулей») Эдички Лимонова, который каким-то сверхъестественным способом убедил напившегося до чертиков Ельцина поставить его во главе правительства, то кто же ее противники в лесах?  Сейчас уже как-то забылись животрепещущие перипетии политической и идейной борьбы 1993-1995 годов, поэтому следует напомнить основные вехи истории НПБ.
НБП была создана в 1993 году как партия с идеологией, сочетающей в себе ультралевые и ультраправые идеи. Об этом говорит «Декларация о создании Национал-Большевистской партии»: «Политическая борьба в России достигла критической точки. Фаза сопротивления исчерпала себя, потому традиционная оппозиция (лишь эмоциональная, лишь протестантская) — исчерпала себя. Период сопротивления закончился, начинается период национального восстания. Новый этап требует новых методов, новых форм и новых инструментов политической борьбы. Посему мы считаем необходимым создание радикальной политической и идеологической структуры нового, небывалого типа, призванной адекватно ответить на вызов Истории. Да будет национал-большевизм! Что такое национал-большевизм? Слияние самых радикальных форм социального сопротивления с самыми радикальными формами национального сопротивления есть национал-большевизм».  Согласно программе 1994 года, глобальной целью национал-большевизма является создание «Империи от Владивостока до Гибралтара на базе русской цивилизации», а сущность национал-большевизма заключается в «испепеляющей ненависти к античеловеческой СИСТЕМЕ троицы: либерализма/демократии/капитализма. Человек восстания, национал-большевик видит свою миссию в разрушении СИСТЕМЫ до основания. На идеалах духовной мужественности, социальной и национальной справедливости будет построено традиционалистическое, иерархическое общество».  В 1994 НБП задумывалась как кружок андерграундных художников-авангардистов в широком смысле этого слова, а собирательный образ члена партии представлял собой студента филфака, придерживающегося ультраправых идей, почитателя философии Дугина. Показательно, что партбилет № 4 достался основоположнику т. н. «сибирского депрессивного панк-рока» Егору Летову, лидеру рок-группы «Гражданская оборона». За Дугиным, Лимоновым и Летовым в НБП вступил и концептуалист Сергей Курёхин.  Среди нацболов преобладали молодые люди 16 — 25 лет самого различного социального положения, от безработных до преподавателей ВУЗа (http://ru.wikipedia.org/?oldid=16528682).
Туманные намеки автора – что, дескать, «в других странах все аналогично, как и в России», могут прямо указывать на то, что нацболам в 1994 году удалось создать Империю от Владивостока до Гибралтара, хотя и на конфедеративной основе (в настоящее время заметные организации нацболов действуют в Белоруссии, Израиле, Казахстане, Канаде, Киргизии, Латвии, Литве, Молдавии, Приднестровье, Сербии, Словакии, Украине, Чехии, Швеции и Эстонии).  Официальным флагом этого образования служит известный «серпастый-молоткастый» прапор партии (в белом круге которого главному герою померещились – от страха – три шестерки, которых там нет, а есть древний языческий символ малоазийской богини).  А государственным гимном, скорее всего, будет курехинская «Донна Анна» из «Господина оформителя» (которая часто воспринимается как выражение фатального античного менталитета - http://muzofon.com/search/%D0%A1%D0%B5% ... 0%BD%D0%B0).
Кто же прячется по лесам?  Кто враги нацболов?  На всем пространстве от Владивостока до Гибралтара с организованными либералами покончено.  Последние либералы и демократы бежали за океан (да и не будут они прятаться по лесам – не их стиль).  Остаются православные патриоты, в т.ч. сторонники крайне правых движений типа РНЕ и более мелких: Национал-синдикалистского наступления, Памяти, РОНСа, Союза русского народа и др.  Они проиграли борьбу за власть нацболам, которые, видимо, взяли Ельцина в политические заложники и правят от его лица.  Не смотря на декларативное православие эти партизаны довольно равнодушны к церковной жизни и полагаются на тактику диверсий в промышленности и на транспорте.  Поскольку противники нацболов в своей борьбе опирались на приходы православной церкви, приходы были разгромлены, а организованная религия запрещена.  На смену пришла полуязыческая рок-эстетика в стиле Курехина и Летова.


— Сила России не в дубине.
— А в чем же?
— В молитве. Если бы сто пятьдесят миллионов россиян одновременно помолились о спасении Отечества, вся эта сатанинская власть облетела бы, как короста.

Столкновение «кабинетного православия» с грубой «дубинной» реальностью всегда обнаруживает его беспомощность, даже неестественность.  Епископ Майкопский Пантелеймон в конце 90-х, описывая казачью религиозность, отмечал: «С казачьей демократией нельзя шутить. Они любят спорить и их надо уметь убеждать. С мнением священника они считаются, но только в тех вопросах, которые они сами считают относящимися к духовным. Священник многое не может им запретить, если они считают это не поповским делом» (Атлас современной религиозной жизни России. Том 1. М-СПб.,2005, с 14).  Вот так-то.  Это им не старушек пугать в Нечерноземье…

— Вот и оставайся у нас. Срубим в глуши деревянную церковку, будешь служить Литургию.
— Я не священник. Да и не могу решить это вот так сразу... Мне все равно нужно съездить в город, встретиться со своим духовником и увидеть одного человека.
— Попадёшься.
— Бог даст, проскочу. Не в первый раз.
— Ну, смотри. Брат Иван тебе покажет дорогу, — кивнул он на мужика, приведшего Илью в лагерь. — Надумаешь — бери своего человека и возвращайся. Будем освобождать Россию от нечисти. Мы — дубинами, а ты — молитвами, — и он поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена.

Все-таки перестройка и постперестройка принесли ощутимые перемены в наше общество.  Мы уже не можем сказать в лицо верующему или иному, абсолютно убежденному в своей правоте, человеку, что он врет.  Приходится искать компромиссные формулировки, позволяющие соединять теорию божественного происхождения сыра для вороны и теорию Дарвина.  Это называется толерантность.

5. «...И явлю ему спасение Мое».

Ночь Илья провел в стане “охотников за мерседесами”, а рано утром Иван вывел его лесной тропинкой на станцию, где он сошел накануне.
— Запомнил дорогу? — спросил, расставаясь, бородач.
— Запомнил.
— Тогда до встречи.
Они пожали друг другу руки, Илья сел в электричку и через час с лишним был уже в городе. Он еще не знал, что ему делать и как быть дальше, а ноги уже привели его к церкви Николая Угодника, где он год назад слушал Глашенькино пение и где сейчас надеялся хоть что-нибудь узнать о своем духовном наставнике — игумене Гермогене, с которым он не виделся все это время.

Кстати, утонченный сатанизм процветал всегда именно в среде духовенства.  Православию веками удавалось держаться вне этой тенденции (чего не скажешь о католицизме), но в настоящее время наступил перелом.  Сатана становится важнейшим (!) персонажем православных верований.

Остановившись на другой стороне улицы, как будто ему и дела никакого нет до храма (а иначе можно было тут же быть схваченным агентами-христоненавистниками), Илья битый час слонялся вдоль ненужных ему витрин в надежде встретить хоть кого-нибудь из бывших прихожан или служителей. Трудно было поверить, что эта дверь напротив уже никогда не отворится и, осенив себя крестным знамением, он не войдет под пахнущие ладаном своды дома Господня. А как сладко было его душе находиться там еще совсем недавно!

       ...Кругом балдёж или галдёж,
       но в церковь древнюю войдёшь —
       в людских зрачках мерцают свечи,
       и рыночный звериный шум
       уходит из сердец и дум,
       душа уносится далече,
       туда, где были пять хлебов,
       смиренье, бедность и любовь.

Если когда-нибудь православные фундаменталисты – кабинетные богословы придут к власти в нашей стране, в результате их деятельности по возрождению духовности от всей богатой русской культуры останется нечто, еще более бедное и убогое, чем осталось от дворянской русской культуры после прихода к власти большевиков.  С большевистской прямотой будет вычищен весь «балдеж» и «галдеж».  В итоге останется очень мало.

— Э-эй! Парень! — услышал он приглушенный голос и, оглянувшись на него, увидел машущую из подъезда женщину, закутанную в темный платок. — Сюда! — позвала она полушепотом.
Немного поколебавшись, Илья вошел в подъезд.
— Я видела тебя на исповеди у отца Гермогена, — сказала она. — Может, я могу чем-нибудь помочь?
— Мне нужно срочно увидеть батюшку.
— Он не живет на одном месте. День на одной квартире, день на другой.
— Я как раз и хотел предложить ему постоянный вариант, — сказал Илья, сам удивляясь возникновению этой мысли. — Есть люди, которые готовы срубить лесную церковь. Ушли бы в лес, жили там, молились.
Женщина с минуту помолчала.
— Пойдем, может, и удастся застать его на месте...
Они вышли из подъезда и пошли пешком через город. Свернув за высотные дома и часа два проплутав по переулкам, остановились у двухэтажного деревянного строения не менее двухвековой давности. Шепнув Илье “подожди”, его спутница пошла внутрь на поиски батюшки.
— Утром увели на другую квартиру, — сказала она, воротясь минут через двадцать. — Идем, я узнала адрес.
Они снова шли пешком, плутая по дворам и переулкам, и наконец остановились перед четырехэтажной серой “хрущёвкой”.
— Здесь, — сказала женщина, вглядевшись в смытый дождями номер на стене.
Она снова сходила внутрь и возвратилась опечаленной.
— Нет его. К хозяевам неожиданно приехали гости, и батюшку пришлось перевести в другое место.
И они продолжили свое шествие по городу.
Но ни там, ни по еще одному адресу найти отца Гермогена не удалось. Гонимый каким-то невезением, он весь день переходил с квартиры на квартиру, и они просто выдохлись догонять его.

А ведь были времена, когда духовенство обладало колоссальной силой и властью!
Могли сводить звезды с неба:
«В 1913 году греческие власти, потребовали выезда с Афона многих русских монахов, в том числе и о. Ксенофонта. Накануне отъезда о. Ксенофонт побежал к своему духовному отцу:
— Отче, я никуда не поеду! Вот лягу под лодку или под камень и умру здесь, на Афоне!
— Нет, чадо, — возразил старец, — так Богу угодно, чтобы ты жил в России, там надо спасать людей.— затем вывел его из келии и спросил: — Хочешь увидеть, как стихии покоряются человеку?
— Хочу, отче.
— Тогда смотри. — Старец перекрестил темное ночное небо, и оно стало светлым, перекрестил еще раз — оно как береста свернулось, и о. Ксенофонт увидел Господа во всей славе и в окружении сонма ангелов и всех святых, он закрыл лицо руками, упал на землю и закричал: "Отче, мне страшно!"
Через некоторое мгновение старец произнес:
— Вставай, не бойся.
Отец Кукша поднялся с земли — небо было обычным, на нем по-прежнему мерцали звезды».
Чудесным образом добывали себе пропитание:
«Старец вспоминал: "Это было на Пасху. Я был такой слабый и голодный, — ветром качало. А солнышко светит, птички поют, снег уже начал таять. Я иду по зоне вдоль колючей проволоки, есть нестерпимо хочется, а за проволокой повара носят из кухни в столовую для охранников на головах противни с пирогами. Над ними вороны летают. Я взмолился: "Ворон, ворон, ты питал пророка Илию в пустыне, принеси и мне кусочек пирога".  Вдруг слышу над головой: "Кар-р-р!"— и к ногам упал пирог, — это ворон стащил его с противня у повара. Я поднял пирог со снега, со слезами возблагодарил Бога и утолил голод".»
И даже осмеливались критиковать экономическую политику православной церкви (что, по общему мнению, следует считать самым невероятным и сверхъестественным чудом):
«Старец советовал всем к святой Чаше не подходить с деньгами, чтобы "не уподобиться Иуде," и священникам запрещал с деньгами в кармане стоять у престола и совершать Божественную литургию».
(http://www.fatheralexander.org/booklets ... 0_veka.htm).


— Ладно, — сказала его провожатая, нацарапав что-то карандашом на бумажке, — вот тебе мой адрес, зайди через пару дней, я разыщу за это время батюшку и договорюсь о месте встречи.
— Хорошо, — кивнул Илья и, простившись, они побрели каждый в свою сторону.

Обращает на себя внимание то, что герои передвигаются по огромной Москве пешком.  Естественно, поскольку у них нет (или почти нет) денег, они не могут пользоваться общественным транспортом.

И только теперь, когда ажиотаж поиска отступил, Илья почувствовал, как он устал и проголодался. Выходя сегодня утром из лагеря “охотников“, он не стал дожидаться завтрака, а только взял на дорогу предложенный ему ломать хлеба, да и о том лишь вот теперь вспомнил. Запустив руку в глубь пустого рюкзака, он отломил наощупь краюху и, на ходу откусывая от нее, направился домой, еле волоча от усталости ноги. Начал накрапывать холодный мелкий дождик, и его опущенный на лоб капюшон не казался никому неестественным.
На одной из центральных площадей Илья заметил лежащего на асфальте человека и, проходя мимо, остановился. “Пьян или мертв?” — подумал он, откусывая от краюхи.
Голова лежащего была отвернута в сторону и его лица не было видно, но сам человек лежал на спине, одежда на нем задралась до груди и холодные дождевые капли, стуча по синей коже, собирались, скатываясь, в ложбине глубоко запавшего живота.
“Мёртв, — понял Илья, пережёвывая хлеб, и вдруг поймал себя на мысли, что, даже стоя рядом с покойником, не перестал есть. — Прости меня, Господи, грешного, и упокой душу сего неизвестного мне усопшего раба Твоего”, — произнёс он мысленно и поплёлся домой, мечтая только о тёплой постели...

А у подъезда на скамейке, съёжившись под дождем над узелочком с вещами, сидела Глашенька.
— Илюш, меня выгнали, — сообщила она обреченно.
— Пойдём, — поднял он её узелок. — Ты вся промокла и можешь простудиться.

Все-таки печальная повесть.  Серость, тоска, страх, слабость, неустроенность, пасмурность, бедность, забитость, невежество, болезненность, навязчивые мысли, обреченность.  И самое печальное, что главный герой чувствует себя в этой среде вполне естественно.  Он – часть ее.  Если бы ее не было, он бы ее придумал.

Они поднялись в его квартиру, он поставил на плиту чайник, и через десять минут они уже пили на кухне чай, сдобренный припасенным им смородиновым листочком.
— Мне страшно, Илюша, — грея руки о горячую кружку, произнесла Глаша. — Я не знаю, как жить дальше.
— Ешь вот, — отломил он ей хлеб.
— Ты что, не боишься?
— Боюсь, — вздохнул он. — Но сильнее, чем их, — кивнул он куда-то за окно, — я боюсь Суда Божия. Ну, сама подумай, что они смогут тебе сделать, если за тебя Сам Спаситель? Разве же может Он не услышать твоей молитвы — Он, сказавший: “На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое”.
— Аминь, — перекрестилась Глашенька.
Закончив трапезу, они полушепотом совершили вечерние молитвы и легли спать — Глаша на кровати Ильи, а он на брошенном на пол тюфяке, укрывшись старыми пальто и плащом вместо одеяла.

Описанная сцена, в которой герои ложатся спать порознь, чем подчеркивается их половое воздержание, была бы смешной, если бы не была грустной.  Отношение христианства вообще и православия в частности к интимным отношениям – самый болезненный вопрос религии.  На словах православие является оплотом крепкой семьи, поощряет многодетность и т.д.  Однако в эстетическом плане безбрачие, сохранение девства, монашество всегда было предпочтительным сравнительно с «мирской» брачной жизнью.  Вероятность спасения человека в монастыре всегда представлялась большей, чем в «миру».  Уверения, что это не так, выглядят неискренними.  Особенно на фоне различных сюжетов житийной литературы.  К примеру, вот описание жития юродивого старца (тоже старца!) Афанасия Андреевича:
«Много позже, когда Афанасий Андреевич гостил в Москве у моей подруги, она спросила его:
— Афанасий Андреевич, были ли вы когда-нибудь женаты?
Он в это время лежал, отдыхал. Но быстро встал, выпрямился, повернулся лицом к иконам и как солдат, приносящий присягу, со взглядом, устремленным на образа, четко и строго произнес:
— От чрева матери моей — никогда.
Здесь не было ни юродства, ни иносказательности. Здесь был прямой ответ. В этот момент его лицо было как лик древнего пророка на иконе» (http://www.voskres.ru/podvizhniki/kirilova.htm).
Здесь дается без преувеличения красивый образ, сходный с образом библейского пророка.  Вполне естественно, что человек, принимающий ту или иную религию, рассматривает это как путь личного совершенства.  Естественно, возникает желание совершенствоваться и далее.  И также естественно, что подобные примеры будут стимулировать людей к аналогичному поведению.  А «мирская жизнь», греховная по определению, будет восприниматься в лучшем случае как неизбежное зло, и интимные отношения предстанут неприятной процедурой, вроде клизмы (как у Оруэлла).  Действительно, что может быть, с т.з. верующего, хорошего в проникновении мужского полового органа в женский половой орган и во всем остальном, обрамляющем это?  Еще один риторический вопрос.


Но сна, несмотря на полученную за день усталость, не было. Илья всегда воспринимал сон как процесс ныряния в черную воду ночи, когда, словно воздуха в легкие, набираешь в душу побольше веры, отталкиваешься мыслями от прожитого сегодня и открываешь глаза уже там — на залитой солнечными лучами поверхности нового утра.
Сегодня Илье впервые хотелось нырнуть и не выныривать. Зачем? Жить так дальше не имело смысла, потому что это и жизнью-то не было. Ну, протаятся они с Глашей ещё месяц-другой, перебиваясь с картошки на воду, а потом?.. Был бы рядом батюшка, он бы подсказал, как быть, но вряд ли теперь удастся с ним встретиться.
Илья вспомнил строгие умные глаза отца Гермогена, свои беседы с ним, и на душе стало ещё горше. Как же они смогли допустить, что Россия, в которой наконец-то начали восстанавливаться православные храмы и расцветать в душах вера, вдруг превратилась в откровенно сатанинское, преследующее христиан, государство? Выходит, молитвы в этих храмах были не такие уж и искренние, а вера в душах не такая и твердая? Вот зло за стенами храмов и восторжествовало победу...

Как пишется агиографическая литература?  Вот, например, описание событий вокруг Почаевской лавры в Тернопольской области на Украине и настоятеля Троицкого собора Амфилохия:
«Осенью 1962 года, благодаря бесстрашию старца монахам удалось отстоять Троицкий собор.  У дверей церкви с десяток милиционеров со своим начальником стоят, старец неожиданно выхватил у начальника ключи, передал молодому наместнику Августину и призвал местных жителей защищать храм.  Крестьяне, вооружившись жердями, устремились на милиционеров".  Троицкий собор отстояли, но через несколько дней старца ночью увезли на "черном вороне" в психиатрическую больницу.  Его поместили в палату для самых "буйных" душевнобольных.  Ему вводили лекарства, от которых распухало всё тело и трескалась кожа.
Духовные чада отца писали письма, просили освобождения старца.  Через три месяца его привели в кабинет главного врача.  Спросили: может ли он вылечить тех больных, которые находятся с ним в палате.
Старец сказал, что через две недели вылечит всех больных, и попросил привезти ему святое Евангелие, крест и облачение, чтобы он мог отслужить Водосвятный молебен.
В ответ услышал: "Нет, вы без молебнов лечите".
— Это — невозможно, — ответил кроткий старец. Когда солдат идёт в бой, ему дают оружие... Наше оружие на невидимого врага — святой крест, святое Евангелие и святая вода.
Отца Иосифа отвели в палату.
Мучения закончились лишь с приездом в больницу Светланы Аллилуевой, дочери Сталина, которую он в своё время исцелил от душевной болезни. Ей удалось добиться освобождения старца».
(http://www.fatheralexander.org/booklets ... 0_veka.htm)
Светлана Аллилуева отродясь не бывала в Тернопольской области, не встречалась с Амфилохием и не принимала никакого участия в его освобождении, но какое это имеет значение?  Поверят.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Он вздохнул, перекрестился, повернулся на правый бок и незаметно для себя провалился в неосвежающую тяжёлую дрему, из которой его вывел торопливый и встревоженный стук в дверь.
— Кто там? — спросил он, не отпирая.
— Илюша, откройте, это я, ваша соседка, — услышал он взволнованный голос Джульеттиной бабушки и щёлкнул замком.
— Послушайте меня, — настороженно озираясь, зашептала она, не входя в квартиру, — я только что узнала, что сегодня у нас в доме будет облава, заберут всех, кто без метки. Вам нельзя здесь оставаться, куда-нибудь уходите, а ещё лучше — уезжайте.
— Куда? — вздохнул Илья. — Везде одно и то же. А впрочем, всё равно спасибо. Храни вас Господь.
— Тс-с! Тише, тише! — замахала она руками и, уже поднимаясь по лестнице, напомнила: — Поторопитесь! У вас совсем немного времени!
— Хорошо, — кивнул он и, заперев дверь, повернулся, чтобы идти будить Глашу.
Но она уже стояла в конце коридора и вопросительно смотрела ему в глаза.
— Что?..
— Нужно срочно уходить. Сейчас будет облава.
Они быстро собрали в рюкзак кое-какие вещи, взяли Глашенькин — так и не развязанный — узелок и вышли на улицу. Дождя не было, небосвод был прозрачен, как окуляр микроскопа. В воздухе по-мирному пахло желтой листвой, поздними астрами и портфелями первоклашек.

Здесь у главного героя опять просыпается советское подсознание.  Подобное сочетание воспоминаний и ассоциаций характерно именно для зрелой и поздней советской эстетики.  Будучи «плоть от плоти» порождением «сатанинского коммунизма», главный герой и не может мыслить иначе.  Опять наблюдается борьба «красного и голубого дьяволов», полем которой становится его душа.  Образ неба как окуляра микроскопа показателен в плане представления христианской эстетики о боге как о наблюдателе, неусыпно смотрящем на человека.  Чувство, что за тобой постоянно кто-то наблюдает, хорошо описанное в видении ветхозаветного пророка Иеремии (Книга пророка Иеремии 1:15-23), представляющем некие колеса, усеянные множеством глаз (как у римского стоглазого бога Агруса), возникает в результате психического заболевания, известного как мания преследования.

Ноги сами привели их к вокзалу. Купив билеты, они вошли в готовую отправиться электричку и сели в полупустом вагоне. Двери закрылись, и состав тронулся.
— Куда мы, Илюша?
Он оторвался от осеннего пейзажа за окном и подбадривающе улыбнулся.
— К друзьям. К добрым разбойникам.
О том, что они едут к “охотникам за мерседесами”, он на самом деле подумал только сейчас, когда это само собой сказалось вслух, но ехать было больше все равно некуда, и он решил, что пусть все складывается так, как складывается.

...Они уже подъезжали к месту, когда дверь отворилась и по вагону быстро прошел какой-то оборванный старик. Следом за ним почти пробежала пожилая женщина, волоча за руку измученного ребенка, а потом в вагон вбежали двое парней.
— Мужики, облава! — крикнул один из них, пробегая между сидениями. — Кто без метки, спасайтесь!
Глашенька встревоженно посмотрела на Илью.
— Пошли, — встал он, беря рюкзак. — Нам осталось пару остановок, дойдем лесом.
Они вышли в тамбур и на первой же остановке сошли с электрички.  Опасаясь, что две доставшиеся им на сегодня облавы не случайность, а только звенья какой-то тотальной операции, Илья сразу же, не заходя в селение, свернул в лес и углубился в чащу.
Путь оказался долгим. Несколько раз они отдыхали, присаживаясь на сухие валежины. Разок устроили себе обед, согрев на небольшом костерке чай в железных кружках, которые потом обжигали им губы разогретыми краями. Наконец, подошли к поселку у той станции, где Илья едва не попался в руки “сатанинскому патрулю”.
— Обойдем, — решил он и, огибая огороды, они пошли вдоль опушки леса.
— Смотри, — тронула его рукав Глаша.
На берегу маленького темного озерка возвышалась облупленная белая церковь с покосившимся, готовым вот-вот упасть, крестом на куполе.
— Зайдём на минуточку, — попросила она.
Свернув с тропинки, они подошли к озеру и вошли в церковь. Внутри все было разрушено. Полов не было, рамы были вырваны, штукатурка сбита. Повсюду виднелись куски окаменевшего кала, а поверх уцелевших росписей с ликами святых белели процарапанные гвоздем ругательства.

Это почти дословно напоминает описание того католического собора, в которой происходит последняя сцена действия трилогии «Омен»: «Кейт взглянула на собор. Он казался холодным и пустым. Разрушившийся монумент забытому Богу».

— Господи, помилуй! — перекрестился Илья и заметил: — Слышишь, какая акустика?
Перешагивая через балки и кучи кирпича, он подошел к проему, где были северные врата алтаря, и, еще раз осенив себя крестным знамением, вошел внутрь.
— Отсюда должно быть еще звонче, — сказал он, появляясь в проеме царских врат и, воздев руки к небу, зычно провозгласил: — Благослове-ен-но-о ца-арство-о... Отца и Сына, и Святаго Духа... ныне и присно, и во веки веков!..
— А-а-аминь! — тоненько пропела Глаша, и ей откликнулось то ли эхо на полуразрушенных хорах, то ли незримо кружащие в воздухе ангелы.
— Миром Господу помолимся! — продолжил Илья.
— Господи, помилуй! — вознеслось под купол.
— О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды Гос¬по¬ду помолимся!
— Господи, помилуй!
— О спасении душ наших Господу помолимся!
— Господи, помилуй!
Илье показалось, что в воздухе запахло ладаном и церковь осветилась огнями. Он ещё ничего не понял, но она уже была не на земле: подхваченная незримой силой, церковь медленно отделилась от озёрного берега и поплыла в вышину — туда, откуда ей навстречу, являя осуществление Иоаннова Откровения, спускались с небес семь трубящих Ангелов с чашами Господнего гнева в руках...

Еще раз уточним внутреннюю хронологию повести.  Согласно апокалиптическим пророчествам, власть антихриста будет продолжаться три с половиной года – т.е. 42 месяца.  Ельцин, который и есть «новый президент» - антихрист (а вовсе не Путин-Медведев, поскольку повесть сочинялась около 1995 года; и, следовательно, «старый президент» - это Горбачев), приходит к власти около 1991.  Это «около» означает характерную для всех пророчеств о точных сроках того или иного события временную неопределенность, в результате которой можно подогнать под пророчество, если кто-либо усомнится, любой реальный временной промежуток.  Можно назвать не менее пяти дат прихода к власти Ельцина.  Во-первых, это 29 мая 1990 года, когда он был избран (с третьей попытки, с перевесом в три голоса) Председателем Верховного Совета РСФСР, ставши на тот момент высшим должностным лицом в России.  Во-вторых, это 12 июня 1991 года, когда Ельцин избран Президентом РСФСР.  В-третьих, это 10 июля 1991 года, когда Ельцин принёс присягу на верность народу России и российской Конституции, и фактически вступил в должность Президента РСФСР.  В-четвертых, это 25 декабря 1991 года, когда Борис Ельцин получил всю полноту президентской власти в России в связи с отставкой Президента СССР Михаила Сергеевича Горбачёва и фактическим распадом СССР.  Наконец, в-пятых, вечером 21 сентября 1993 года Ельцин в телеобращении к народу объявил о том, что он подписал указ № 1400, предписывающий прекратить деятельность Верховного Совета и Съезда народных депутатов и назначить на 11—12 декабря выборы в новый создаваемый представительный орган власти, таким образом сосредоточив в своих руках всю полноту власти на тот момент.  Можно прибавить еще шестую и седьмую точки отсчета: штурм «Белого Дома» 4 октября 1993 года, когда Ельцин одержал полную победу над своими противниками, и 12 декабря 1993 года, когда по принятой на референдуме новой конституции он же получил все, предусмотренные ею, президентские полномочия.  В зависимости от того, какую из дат автор имел в виду под датой начала власти антихриста в России, будет меняться дата спуска с небес «семи трубящих ангелов с чашами господнего гнева в руках».  В первом случае это декабрь 1993 (!)  Во втором – декабрь 1994 года (еще одна говорящая дата в истории современной России).  В третьем случае – январь 1995.  В четвертом – июнь 1995 (запомнившийся атакой чеченских боевиков на Буденновск).  Наконец, в пятом случае дата Апокалипсиса сдвигается на ничем не примечательный март 1997 года.  Впрочем, у самого автора повести есть достаточно четкое указание на сентябрь, когда собственно и происходит действие повести.  А закон о запрете торговли для всех, не имеющих ИНН, относится к январю того же года.  Если уж буквально воспринимать новозаветные пророчества о сроках, получаем, что антихрист – вовсе не Ельцин, а приход к власти антихриста – это определенные назначения в правительстве России, произведенные за 42 месяца до описываемого сентября – в феврале некого года (но не ранее первой из дат прихода Ельцина к власти – т.е. не ранее февраля 1991 года).  На первый взгляд, это должны быть либерал-реформаторы во главе с Гайдаром (февраль 1992?), но дополненные, а точнее, свергнутые в 1994 году нацболами (см. атрибутика «сатанинских патрулей»).  Впрочем, для православного все едино, ибо не может разделиться в себе «Царство Сатаны».
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!