для тех, кто не читал - тексты здесь
http://www.srkn.ru/Моя лекция для школьников "музыка в русской литературе 20 века". Есть разбор рассказа Сорокина "Кисет" с позиций анализа муз. форм. Чистовик потерял, не судите строго
В первобытном мире еще нельзя было сказать, где кончается песня и начинается поэзия, где кончается танец и начинается магический ритуал. Все виды искусства, производственный процесс, религиозные ритуалы – были слиты воедино.
В античной Греции творили поэты-музыканты, которых называли аэдами. Или рапсодами. Они пели под аккомпанемент щипкового инструмента кифары (античная предшественница лютни или гитары) стихи собственного сочинения.
Связь музыкального искусства и словесности не прервалась и по сей день. Тема поистине безгранична, поэтому мы остановимся только на одном ее аспекте: музыка и русская литература постсоветского периода.
Проявления музыкально-литературных параллелей могут быть различны.
Во-первых, это плодотворное сотрудничество писателя и композитора.
Во-вторых, это претворение характерных особенностей музыкального мышления в литературном произведении.
Для начала предлагаю остановиться на двух ярчайших явлениях в оперной музыке 90-2000х годов. Я имею в виду «Жизнь с идиотом» А. Шнитке – Вик. Ерофеева и «Дети Розенталя» Л. Десятникова – В. Сорокина.
Опера Альфреда Шнитке на сюжет рассказа Виктора Ерофеева "Жизнь с идиотом" – одно из самых известных его произведений. Премьера состоялась в 1992 г. в Амстердаме. В ее подготовке, кроме прочих, участвовали такие заслуженные музыканты как Борис Покровским, Мстислав Ростропович, знаменитый художник-концептуалист Илья Кабаков.
Сюжет ерофеевского либретто поражает нас своей нарочитой абсурдностью. Писатель, который фигурирует под весьма своеобразным именем «Я» наказан.
За что – неизвестно. Вид наказания заставляет нас вспомнить мрачные фантасмагории Кафки. Он должен выбрать в больнице психа и взять к себе на постоянное жительство.
«Я» заинтересовался важным видом некоего «Вовы», подозрительно похожего на Ленина.
Вскоре Вова начинает проказничать – рвет книги, лазит в холодильник, испражняется на ковер, соблазняет «Жену», а потом и «Я».
Завязывается весьма своеобразный любовный треугольник.
Финал трагичен. Вова отрезает Жене голову ножницами и исчезает, а главный герой попадает в психбольницу.
Конечно, я передал сюжетику произведения очень топорно, упрощенно.
Например, в последней сцене откуда-то вновь появляется невинно убиенная Жена.
Пишет известный музыковед Валентина Холопова:
«Но исполненная лирической силы музыка, возвышаясь надо всем происходящим, поет о вере, надежде, любви. «Жизнь с идиотом» Шнитке завершается отвлеченным от действия звучанием трио вокальных голосов — и человечность самого пения вносит катарсический просвет в бесчеловечность представления».
Я предлагаю сейчас послушать окончание оперы Альфреда Шнитке «Жизнь с идиотом»
Виктор Ерофеев с благодарностью вспоминает своего великого друга в статье «Композитор судьбы»:
«Еще задолго до того, как он стал самолетом, в начале восьмидесятых, когда мы познакомились и незаметно подружились, я знал, что он - исключение из человеческих правил, практически уникум». И еще: «Альфред Шнитке - единственный живой гений в моей жизни, с которым я не только дружил, но и работал над совместной оперой».
Не остался в долгу и Шнитке: «В который раз преподносит непостижимая жизнь этот мучительный подарок? Вероятно,
не в первый. Однако и не в десятый. Но только в тот момент, когда вы открываете
книгу Виктора Ерофеева Тело Анны. или Конец русского авангарда, вы сразу
испытываете тот двойной эффект соприкосновения с издавна знакомым, но совершенно
небывалым, то потрясение от встречи с адом и одновременно раем, совершающееся
внутри каждого из нас, ту абсолютную непостижимость чего-то, казалось бы,
совершенно избитого и банального… Такие фигуры, как Виктор Ерофеев, - редкостная редкость».
Недавно, на юбилейном театральном фестивале "Золотая маска" опера «Жизнь с идиотом» в постановке Новосибирского театра оперы и балета получила три награды.
Можно вспомнить и еще одну встречу Шнитке с современной российской словесностью, на этот раз – в лице великого поэта, нобелевского лауреата Иосифа Бродского.
В книге Валентины Холоповой «Композитор Альфред Шнитке» мы можем прочесть следующее».
«В одной из американских поездок Шнитке встретился с поэтом Иосифом Бродским, у него дома. Композитора, органически скромного по натуре, несколько беспокоил вопрос психологический: как общается с людьми человек, получивший Нобелевскую премию. В своем рассказе он обращает внимание как раз на это.
«Я был у него в мае 1988 года. Я впервые встретил человека, у которого в этом возрасте и при таком количестве внешних поводов сохранилось бы то непроизвольное отношение к тому, что он слышит в разговоре, при котором вы можете с ним говорить как бы не будучи скованным тем, что разговариваете с человеком, имеющим Нобелевскую премию. Это не изменило его!» (39, с. 171)
Бродский подарил Шнитке на память несколько своих книг».
Кроме того, исполнение фортепианного цикла Шнитке» Афоризмы» может сопровождаться чтением стихов Бродского (НУЖНО ЛИ ЭТО РАСШИРИТЬ?)
Уже первые произведения Леонида Десятникова (середина 70-х годов) были хорошо приняты и исполнялись за границей. Например, балет на его музыку Liebeslied in moll поставили в Берлинской Государственной опере (1977), камерная опера "Бедная Лиза" с успехом шла в Москве в Камерном музыкальном театре Бориса Покровского (1980). С 90х годов активно работает в жанре киномузыки, сотрудничая с такими режиссерами как Александр Митта, Валерий Тодоровский, Алексей Учитель. Саундтрек фильма Александра Зельдовича "Москва" удостоен Национальной премии "Золотой Овен" и Гран-при IV Международного биеннале киномузыки в Бонне.
В 2005 году композитору присвоили звание Заслуженного деятеля искусств РФ, а за музыку к спектаклю Александринского театра "Ревизор" - удостоили Государственной премии РФ.
В 2002 году он (по заказу Большого театра) пишет ставшую скандальной оперу «дети Розенталя».
Сам Десятников о начале работы над оперой вспоминает так: «Идею предложил Владимир Сорокин, и я подумал, что этот замысел предоставляет для меня большое количество возможностей для «игры в классики», игры со стилями. Смыслами, манерами письма. (…) Так вот, Сорокин сказал мне: «Давайте напишем оперу о клонах композиторов-классиков».
Первый вариант либретто, написанный Сорокиным, не вполне удовлетворил композитора.
Ведь к оперному либретто предъявляются свои, особые требования. Текст должен идеально ложиться на музыку.
Тогда Сорокин (по предложению Десятникова) углубляется в изучение либретто классических опер, в частности Вагнера, Верди, Моцарта, Чайковского, Мусоргского.
В результате и было написано теперешнее либретто.
Еще задолго до премьеры опера стала одним из важнейших событий общественной жизни России, что позволяет вспомнить оперные дебаты 19 века или ситуацию вокруг оперы Шостаковича «Катерина Измайлова» в 1936 году. Депутаты, молодежные активисты из «Идущих вместе», просто люди с улицы, которым пообещали сотовый телефон за участие в демонстрациях, устроили настоящую мозговую атаку на авторов оперы. Главной мишенью стало сорокинское либретто. Противников Сорокина и Десятникова возмущал уже один факт, что в Большом театре ставится современная, актуальная опера. Леонид Десятников интересовал их в последнюю очередь.
Сюжет либретто "Детей Розенталя", написанного Владимиром Сорокиным по заказу Большого театра в 2002 году, составляют приключения клонов великих композиторов (включая Верди, Чайковского, Моцарта и Вагнера). Этих клонов создал в секретной лаборатории генетик Розенталь, бежавший в СССР от фашизма. После смерти Розенталя в начале 1990-х годов клонам приходится покинуть лабораторию и влачить существование бомжей. В финале погибают все "композиторы", кроме "Моцарта", которого спасает, жертвуя собой, его возлюбленная.»
Таким образом, мы видим перед собой новую интерпретацию проблемы одиночества художника во враждебном мире.
Самое интересное, что цензоры даже не потрудились элементарно взять и прочитать либретто оперы. Они услышали, что автор – Сорокин, и сразу начали кричать: «Это же порнография! Спасите Россию от порнографии! Разве можно ставить ЭТО на главной сцене страны»?
Чем-то напоминает: «Я Пастернака не читал, но, как заслуженный трубопроводчик, считаю его плохим поэтом».
Нам, музыкантам, оперное либретто обычно видится как что-то вторичное. Не представляющее самостоятельного интереса.
Но писатель, впервые столкнувшись с этим художественным явлением, получил немалое удовольствие.
Это видно по его тексту, который можно читать как нечто самоценное, не зависящее от музыки.
Мы встречаем здесь характерные сорокинские темы и интонации.
Вот эстетизация советской действительности, почти мазохистский интерес к тоталитаризму:
«СТАЛИН:
Товарищи, нужно ли нам воскрешать писателей, ученых, композиторов и философов прошлого? Я думаю, что не нужно. Потому что они уже сказали свое слово. А нам с вами надо думать о будущем. Нам нужны наши, советские писатели, ученые и композиторы. Метод дублирования — не игрушка, а инструмент. И необходимо правильно использовать этот инструмент. Чтобы дублирование служило трудовому народу. (Бурные аплодисменты.)
ГЕНЕТИКИ:
Трудовому народу,
Трудовому народу,
Трудовому народу,
Трудовому на...
Возникает изображение Хрущева, выступающего с трибуны.
ХРУЩЕВ:
Успехи советского дублирования заставили многих империалистических шавок навсегда заткнуться. Мы вырастили человека коммунистического будущего, товарищи! (Бурные аплодисменты.)
ГЕНЕТИКИ:
Мы вырастили человека,
Мы вырастили человека,
Мы вырастили человека... »
Вот традиционная сорокинская заумь:
«ГОЛОС В РЕПРОДУКТОРЕ:
Дублирование индивидуума из взрослых клеток костного мозга донора путем перепрограммирования на нормальное эмбриональное развитие по методу Розенталя.
Выделить клеточную линию.
Провести первичную реконструкцию RM.
Культивировать клетки донора in vitro. ...»
Это очень напоминает некоторые фрагменты из «Голубого сала» или сборника рассказов «Пир».
А это пример сорокинских стилизаций в «оперном» духе, по письму напоминающий его поздние романы:
«Везут крошку
На лошадке стальной!
По столице,
Да по чистой мостовой!
На стальной лошадке
Крошка сидит,
Во все стороны
Прилежно глядит:
Видит крошка
столицу Москву,
видит город наш
счастливый и родной,
видит правильных
советских людей,
видит Ленина
и Кремль золотой,
видит партии
великой дела,
видит Счастье
наших солнечных дней!»
(ЕСЛИ БЫ ИМЕЛАСЬ ЗАПИСЬ, МОЖНО БЫЛО БЫ СДЕЛАТЬ РАССКАЗ ПРИКОЛЬНЕЕ).
Интересным примером претворения особенностей музыкального мышления в художественной прозе является рассказ Владимира Сорокина «Кисет».
Можно сказать, что он состоит из двух крупных разделов, причем во втором из них писатель использовал сугубо музыкальную форму рондо.
Рондо предполагает наличие неизменного элемента (темы), который чередуется с иным материалом.
Итак, рассказ начинается как обычное повествование в духе не самой талантливой деревенской или прозы советского времени. Типа Солоухина.
Текст ничего особенного не предвещает, читаешь со скукой:
«Пожалуй, ничего на свете не люблю я сильней русского леса. Прекрасен он во все времена года и в любую погоду манит меня своей неповторимой красотою.
Хоть и живу я сам в большом городе и по происхождению человек городской, а не могу и недели прожить без леса — отложу все дела, забуду про хлопоты, сяду в электричку и через какие-нибудь полчаса уже шагаю по проселочной дороге, поглядывая вперед, ожидая встречи с моим зеленым другом
Вот и в эту пятницу не удержался, встал раньше солнышка, позавтракал быстро, по-походному, сунул в карман штормовки пару яблок — и к вокзалу.
Взял билет до моей любимой станции, сел в электричку и поехал».
Неторопливо разворачивается сюжет: герой встречается в лесу с ветераном. Тот рассказывает историю о том, как ему в начале войны некая Наташка подарила кисет ручной работы:
«— Этот кисет, товарищ солдат, сшила я недавно. Хотела своему брату послать, да вот пришла на него похоронка неделю назад. Погиб он под Гомелем. Возьмите вы этот кисет. В нем и табак хороший. Я еще до войны в городе покупала. (…)Вот что, Николай. Есть у меня к тебе одна просьба. Пообещай мне, что курить ты отныне бросишь и не закуришь до тех пор, пока наши Берлин не возьмут. А как только возьмут, одолеют врага — тогда сразу и закури».
Короче, скука, бред и томление духа.
Но Сорокин не был бы Сорокиным, остановись он на этой стилизации советского литературного мусора.
«Наши» взяли Берлин, обладатель кисета возвращается домой и (после долгой отсидки в сталинских лагерях) пытается найти Наташку.
Вот тут-то и начинается самое интересное.
Как пишут П. Вайль и А. Генис, «сперва кажется, что натыкаешься на грамматическую ошибку: строчки перепутаны или абзац пропущен. Но постепенно выясняется, что происходит нечто совершенно несуразное».
Вот этот фрагмент текста:
«Она поглядела, руки к лицу поднесла, подняла так левую, а после юбку теребит и так потрогает, потрогает и отпустит, а ногой качает и меня все тянет за рукава. А я стою с кисетом и плачу. А она присела и ногами так поделает, поделает и стала рукой колебать, чтобы выпрямить шнурок, а то он немного крив, когда не в натяжении, когда подается, но другой-то конец в натяжении, потому что в кисете был табак «Дукат»».
По аналогии с музыкальной формой все это можно назвать связкой или переходом от одного раздела к другому.
Следующий раздел – это, как я уже сказал, рондо.
Вот рефрен, то есть повторяющийся материал:
«Молочное видо мы уневолим шелком.
Гнилое бридо необходимо понимать как коричневый творог.
Мокрое бридо — это память всего человечества.
А кисет?
С кисетом было трудно, мил человек».
Этот текст легче анализировать с музыкальных позиций.
Три похожие фразы и заключение на новом материале.
Этот рефрен проводится каждый раз с некоторыми изменениями. Например, второе его проведение выглядит так:
«Так что, в соответствии с упомянутым, мы положим правильное:
Молочное видо будем понимать как нетто.
Гнилое бридо — очищенный коричневый или корневой творог.
Мокрое бридо — простейший реактор.
А кисет?
С кисетом было трудненько, мил человек».
Эпизоды (то есть свободные фрагменты текста, оттеняющие то, что повторяется) – это параноидальный бред в духе фантазий Сальвадора Дали.
«помню он тогда меня разбудил открыл дверь приглашает а там Ксения обугленная и лежит господи я так и присел черная как головешка а рядом червь тот самый на белой простыне толстенький не приведи господь как поросенок и весь белый-белый в кольцах таких и блестят от жиру-то а сам-то еле шевелится наелся чего уж там ну я стою а Егор Иваныч в слезы тут старухи пришли покровские простынь за четыре угла да червя с молитвою и вынесли а он как заскрипит гад такой аж всех передернуло ну вынесли во двор а там уж Миша с Петром в сетках с дымарями стоят углей наготове держат открыли крышку рогожу оторвали и прочь а старухи червя в улей вывалили пчелы его и стали поедом есть а Петр крышкой привалил так ведь до вечера скрипел окаянный из-под крышки».
Очень интересна пунктуация.
Текст читается на одном дыхании – похоже на непрерывное течение музыкальной мысли.
Очень интересен фрагмент из сорокинской пьесы «Землянка».
Строение пьесы следующее: разговоры советских солдат (реалистический план) чередуется с чтением вслух газетных текстов (параноидальный бред).
В одной из этих газетных заметок мы читаем про особенности прерванного каданса в мажоре и миноре.
Предлагаю прослушать это место в радиозаписи.
Осталось сказать о музыкальных предпочтениях писателей.
Мы уже много говорили о Сорокине, поэтому начнем с него.
В одном из его интервью можно прочитать следующее:
«– А что вы считаете высшим искусством?
– Музыку. Ее совершенство в том, что ей не нужны посредники. Музыка может просто браться ниоткуда и звучать в голове. Она может загипнотизировать, увести человека... как, впрочем, и литература, которая запросто может «довести до ручки».
– Ваша литература способна на подобное?
– Я не ставлю такой цели. Я занимаюсь экспериментом над собой и над бумагой. Мое поле деятельности – некогда бумага, а сейчас – экран ноутбука».
В детстве он собирался стать музыкантом, играл на фортепиано, но травма пальца заставила его забыть о профессиональном музыкальном образовании.
В романе «Тридцатая любовь Марины» у главной героини тоже поврежден палец. Эта автобиографическая нота показывает, что та детская травма отразилась на психике Сорокина: «Если б пятый палец не раздробили – была б пианисткой, не хуже других».
Владимир Сорокин – большой поклонник фортепианной музыки 19 века, опер Вагнера, Верди, некоторых явлений поп-культуры, например группы «Ленинград». Солист этого ансамбля, Сергей Шнуров поддерживает с ним дружеские отношения. В нескольких фильмах по сорокинским сценариям ему были выделены важные роли.
Иосиф Бродский вспоминал в разговорах с Соломоном Волковым о том, какую музыку он в молодые годы слушал вместе с Ахматовой. Это Стравинский, Бах, Вивальди, Перселл. Причем обычно пластинки приносил Бродский – у Анны Андреевны их почти не было.
Часто говорится о любви Бродского к джазу.
Довлатов вспоминает, как однажды поэт пришел к нему домой, где была тогда только его мать.
Зашел разговор о джазе.
Бродский успел изложить историю этого направления до 40х годов, причем рассказ сопровождал пением джазовых мелодий, выстукиванием ритма (НАЙТИ ЦИТАТУ И УТОЧНИТЬ. НУЖНО ЛИ ЭТО РАСШИРИТЬ?).
(Геннадий Айги – друг Софии Губайдуллиной. На его тексты написаны следующие ее вокальные произведения: ……..)
Интересные мысли о популярной музыке иногда можно обнаружить в книгах Виктора Пелевина.
Например, в романе «Жизнь насекомых» читаем:
«Удивительно,- думал он,- чем глупее песня и чем чище голос, тем больше она трогает. Только ни в коем случае не нужно задумываться, о чем они поют. Иначе все…»
Или:
«А на танцплощадке народ, все смеются и танцуют, и песня играет, вот как сейчас. Глупая страшно.(…) Я тебе даже так скажу,- с горячностью продолжал Митя,- если самый главный питерский сверчок возьмет лучшую шотландскую волынку и споет под нее весь «Дао дэ дзин», он и на сантиметр не приблизится к тому, во что эти идиоты,- Митя кивнул в сторону, откуда доносилась музыка,- почти попадают».
Кроме того, нельзя не отметить незаурядный вкус писателя, его знание современной классической музыки. К примеру, Степа, главный герой романа «ДПП(нн)», поклонник минималистической музыки Филиппа Гласса.
