ПЕРЕСТРОЙКА - ЭТО ПЕРЕСТРОЙКА

[Владимир Владимирович]

Поехали дальше.

Большая статья американского левого советолога Стивена Коэна "Можно ли было реформировать советскую систему" - http://scepsis.net/library/id_163.html

Подобные статьи уже в самом своем названии содержат ответ на поставленный вопрос.  Стивен Коэн - слишком левый и слишком любит предмет своего изучения (в этом их можно сопоставить с А.А.Зиновьевым), чтобы не оплакивать его.  Советология в целом - не самая эффективная наука (достаточно вспомнить, что ни один серьезный советолог в 1984-1986 гг. не предсказывал распад СССР).  Но посмотрим некоторые устойчивые стереотипы, которые Коэн воспроизводит, наивно и непосредственно.

Из всех российских «проклятых» вопросов XX века один продолжает терзать нацию и в XXI веке: почему погиб Советский Союз или, как иногда выражаются националисты, «Великая Россия»? С декабря 1991-го российские ученые, политики и общественность не перестают спорить об этом, в то время как у большинства западных комментаторов уже готов ответ: советская система была нереформируема и, следовательно, обречена на гибель из-за присущих ей неисправимых дефектов.

Интересно, а до 1991?

Но, учитывая те исторические сдвиги в сторону демократии и рынка, которые произошли за шесть лет правления Михаила Горбачева в 1985—1991 годах и которые выходили далеко за рамки простой либерализации, допускавшейся самыми «оптимистичными» прогнозами некоторых советологов, была ли она действительно нереформируемой? Разумеется, в то время такой единодушной уверенности в этом не было. Западные правительства, включая США, практически до самого конца думали и надеялись, что руководство Горбачева может привести к реформированию Советского Союза. (Я должен подчеркнуть, что дело здесь не в реформаторской роли Горбачева, а в способности системы к фундаментальному изменению.) И если сегодня ученые-«пессимисты», вслед за большинством советологов, твердят, что советскую систему невозможно было реформировать и, следовательно, Горбачев потерпел поражение, то многие исследования, проводившиеся в годы «перестройки», считали само собой разумеющимся, что «системные изменения возможны в советском контексте». Один американский экономист, которому суждено было вскоре стать главным экспертом Белого дома по советским проблемам, даже выразился категорически: «Можно ли реформировать советский социализм? Конечно, можно, и он уже реформируется»

А не путает ли Коэн дипломатические и дипломатичные заявления с наукой?  Трудно ожидать от публичных политиков времен перестройки официальных заявлений типа: "СССР скоро развалится, так что..."

ПОЧЕМУ ЖЕ ТОГДА так много специалистов, принадлежащих к разным поколениям и исповедующих разные научные убеждения, твердят начиная с 1991 года, что «СССР невозможно было реформировать», что он был «фундаментально, структурно нереформируемым», а выражение «советская реформа» вообще есть «словесное противоречие, как горячий снег», и, следовательно, Горбачев просто «не сумел реформировать нереформируемое»? И еще более непонятно, почему они так настойчиво утверждают, словно не желая возвращаться к этой теме, что на этот глобальный исторический вопрос «уже дан ответ»? Понять их мотивацию непросто еще и потому, что сама эта формулировка — «врожденная нереформируемость советского коммунизма» — является одной из худших в литературе. В некоторых случаях объяснение являет собой простую тавтологию — как у того французского советолога, который не представлял, что «советская система может реформировать себя во что-то принципиально иное, не перестав при этом быть советской системой». Не принимая в расчет подобные образцы псевдоанализа, остановимся на четырех, слегка отличающихся друг от друга способах аргументации, обычно используемых различными учеными для доказательства нереформируемости советской системы.

Посмотрим, что за образцы, но Коэн, видимо, забыл, что любая система строится на определенных принципах (та же политическая система США в т.ч.), отступление от которых равнозначно ее гибели.  А реформировать, действительно, всегда сложнее, чем менять все.

Первый заключается в том, что «первородные грехи» Советского Союза — его аберрантная идеология, нелегитимный способ возникновения и совершенные преступления — превратили его в вечное зло и лишили спасительной альтернативы в виде способности к развитию. Советская система оказалась «слишком глубоко, фатально порочной, чтобы быть реформированной». За семь десятилетий советской истории, продолжают приверженцы этого взгляда, не произошло и не могло произойти никаких коренных изменений; система так и не произвела на свет ни настоящих реформ, ни настоящих реформаторов, а только, как в случае с горбачевской «перестройкой», «иллюзию реформируемости». Положить конец злу могло только тотальное разрушение системы в «экономический и социальный прах». Несмотря на видимость научной объективности, этот способ аргументации является по сути теологическим. Подобно большинству религиозных учений, он загоняет историю в узкие рамки манихейской интерпретации, с упорством отметая любые сведения или аргументы, которые в нее не вписываются

Нет, манихейство здесь совершенно не при чем (идеологическое в т.ч.)  Споры противников и сторонников как советского строя в целом, так и отдельных его периодов (сталинизма, например) ведутся в ключе "верю - не верю". Сторонники СССР заявляют, что если были победы под Берлином и космос и  всеобщее достаточно высокое образование, то не может это совмещаться с насильственным захватом власти, репрессиями, убогим сервисом и т.д. (типа не было этого, потому что не могло быть)  Противники СССР наоборот по факту наличия репрессий и т.д. считают, что не могло быть там ничего хорошего.  Я хочу огорчить и тех, и других, заботящихся о "чистоте" - может, могут быть репрессии и образование, насильственный захват власти и полет Гагарина в одном флаконе. 

[Kochegar]

Глубоко заблуждаются те кто думает будто крепостническая эксплуатация рабсилы в сельском хозяйстве СССР закончилась вместе со Сталиным.  Я лично могу засвидетельствовать что она закончилась только вместе с СССР - в 1991 году и даже еще позже. Во всяком случае. нас в последний раз гоняли в колхоз на картошку осенью 1992 года.

СССР - моя родина (а не путинская Россия), но за одни только эти колхозы я ужен тогда желал ей быстрее сдохнуть, и теперь не сколько не жалею о ее гибели: туда и дорога. Всю неделю работаешь на работе, а по выходным гонят в колхоз, и вот целый день под дождем (иногда и со снегом) копаешься в грязи, а вернувшись домой не можешь ни согреться ни обсушиться потому что отопление еще не включили а горячую воду отключили еще весной.
После чего половина собранного сгнивала в овощехранилищах.

[Владимир Владимирович]

К тому же сам факт репрессий отнюдь не для всех является "абсолютным злом".  Перестройка случилась в 1980-х, она могла (в принципе) случиться на 10, 20, 30 лет ранее, и это различие, несомненно, повлияло бы на ее ход.

Опровергнуть этот способ аргументации можно с его же позиций. Ни одна теологическая система в мире не предполагает подобного догматизма в отношении роли зла и путей избавления от него. Все они оставляют место для альтернатив и человеческого выбора. Кроме того, если первородный грех навечно лишает политическую или экономическую систему возможности избавиться от зла, то как тогда удалось рабовладельческой Америке превратиться в образцовую демократию? Можно ли с полным основанием и моральным правом утверждать, что изначальное советское зло было масштабнее, влиятельнее и больше противоречило провозглашенным государством ценностям, чем рабство в Соединенных Штатах? То рабство, которое Джон Адамс назвал «злом колоссальной величины», а нынешний американский президент признал одним из величайших преступлений в истории? В США 8 из 12 миллионов душ населения более 200 лет пребывали в полной рабской зависимости (а еще 12 миллионов, возможно, умерли во время транспортировки из Африки), и, как утверждают, «рабы представляли собой капитал более значительный, нежели любое другое национальное достояние, за исключением земли…». Похоже, нации и системы могут меняться. Недаром главный американский борец с советской «империей зла» президент Рональд Рейган всего через три года после начала горбачевских реформ заявил, что она перестала быть таковой

Опять дипломатические заявления выдаются за суть дела.  Пример отмены в США рабства совершенно не работает в случае СССР.  Это была внутренняя, гражданская война штатов, свободных от рабства, против рабовладельческих.  Где Коэн нашел аналогию этому в СССР?

Вторым, более распространенным способом аргументации является ссылка на то, что сама-де кончина Советского Союза доказала его нереформируемость — довод, основанный, по всей видимости, на предположении, что всякая смерть есть результат неизлечимой болезни. Это старая привычка советологии: читать — вернее, перечитывать — историю с конца, отталкиваясь от уже известного результата: «Оглядываясь назад, конечно, теперь мы понимаем, что историческая миссия Горбачева состояла не в том, чтобы победить, а в том, чтобы проиграть». Согласно еще одному мнению, «после краха Советского Союза кажется, что этот результат был неизбежен с самого начала». Похоже, даже искушенным специалистам трудно отказаться от убеждения, что любые эпохальные события предопределены некой железной логикой. Но в таком случае настоящий анализ и объяснение случившегося становятся просто ненужными. Если результат неизбежен, то роль исторических сложностей, случайностей, альтернатив и прочих возможностей сводится к минимуму, если не к нулю.

Неприязнь Коэна к логике понятна - с одной стороны нереализованная возможность всегда кажется лучше, чем реализованная, но не стоит забывать, что сложившаяся реальность именно своей актуальностью претендует на статус наибольшей вероятности.  Во всяком случае для изменения, альтернативного варианта необходимы какие-то особые факторы.

Рассмотрим несколько таких встречных предположений относительно случайностей и альтернатив горбачевской реформы, обратившись к способу анализа, широко используемому в других областях исторического знания, но редко воспринимаемому серьезно в советологии.

Хорошо.  Посмотрим.

По мнению большинства авторов, горбачевская политика ускоренной демократизации сделала его руководство более уязвимым, неспособным противостоять растущим экономическим трудностям и национальным беспорядкам. Его ошибка 1990 года, когда он не стал выставлять свою кандидатуру на всесоюзные президентские выборы, впоследствии лишила его легитимности, что особенно проявилось в 1990—1991 годах, когда он столкнулся с ростом популярности Ельцина как претендента на пост президента РСФСР. А сочетание антикремлевской политики Ельцина и августовского путча 1991 года привело к тому, что все усилия Горбачева удержать Союз от распада оказались тщетными.

Хорошо.  Допустим, в марте 1990 года происходят выборы президента СССР. Но в каких условиях?
Коэн забывает (не в первый и не в последний раз), что выборы будут не в Америке, а в реальном СССР, не в манихейском, а в реальном, где человек написал в 1937 году донос на соседа, заселился в освободившуюся комнату в комуналке, женился, а его сын стал замечательным астрономом (без доноса и улучшения квартирных условий его рождение под вопросом - диалектика-с, которую Коэну надо бы знать).
В мае 1989 года депутат Съезда народных депутатов СССР Оболенский дерзнул выставить свою кандидатуру на выборах Председателя Верховного Совета СССР?  Позволили ли депутаты ему это - составить конкуренцию Горбачеву?  Предвыборная кампания на выборах президента СССР в марте 1990 года рисковала также стать избирательной кампанией одного Горбачева без конкурентов (на выборах Президента Съездом народных депутатов СССР были кандидатуры Н.И.Рыжкова и В.В.Бакатина, но они САМИ взяли самоотвод).  Скорее всего, он набрал бы и 50, и 60 и даже 70%, но...  Легитимность этих выборов была бы вряд ли большей, чем выборов на Съезде народных депутатов.  Предположим, однако, чудо - Горбачев сознательно идет на альтернативные выборы.  Что это меняет?  В свое время всенародные выборы президента Грузии не помешали абхазскому сепаратизму, а выборы президента СССР не отменяют выборов президента РСФСР - Горбачев не мог занять оба поста.  Т.о. имеем летом 1991 года двух "всенародно избранных" - что пнем об сову, что совой об пень.  И это в самом благоприятном случае - если бы "справа" Горбачева не потеснил Лигачев, а "слева" - тот же Ельцин, если уж выборы альтернативные.

Однако что, если бы Горбачеву удалось провести рыночные реформы до или вообще без всякой демократизации, — эдакая версия китайской модели, которая, как до сих пор полагают многие российские реформаторы, была бы наилучшим вариантом, — и если бы чернобыльская катастрофа 1986-го и армянское землетрясение 1988-го не опустошили союзный бюджет? Что если бы уже позже, как союзный президент — неважно, избранный всенародно или нет, — Горбачев применил бы силу (а он легко мог это сделать), чтобы пресечь национально-сепаратистскую деятельность в одной-двух союзных республиках? И что если бы он после отставки Ельцина в 1987 году отправил его в ссылку послом в далекую африканскую страну? Или в 1990—1991 годах перекрыл бы ему доступ к государственному телевидению, как впоследствии поступил Ельцин по отношению к своему коммунистическому оппоненту на выборах 1996-го?

Целый набор розовых мечтаний.  Насчет Китая говорено уже достаточно, и вывод один: СССР - не Китай, а Китай - не СССР.  В 1980-х СССР особенно не похож на Китай тех же лет.  Поэтому предложение провести в СССР "китайские реформы" напоминает какую-то карикатуру на рецепты МВФ, самую злую из всех, что я видел.
Чернобыльская катастрофа, а тем более землетрясение в Армении - это вообще не факторы, а стихии (техногенная в т.ч., так что аварийность имела определенную вероятность - не бабахнуло здесь, бабахнет там).
Горбачев неоднократно применял силу (в Тбилиси в апреле 1989, в Баку в январе 1990 и т.д.)  Помогало на считанные недели.  Кстати, и землетрясение в Армении на месяц-два приостановило Карабахских конфликт, так что рассуждая цинически, надо устраивать подобные катаклизмы регулярно, чтобы отвлечь людей от выяснения межнациональных отношений.
Ельцин вполне мог оказаться послом в Бирме/Танзании, но в этом случае на его месте оказался бы другой человек (здесь Коэна подводит типичный американский персонализм, который дорого обходился внешней политике США на всем ее протяжении), а результаты его деятельности могли быть куда более разрушительны для СССР.
В состоянии "информационной блокады" Ельцин существовал весь 1988 год.  И это не помогло.

С другой стороны, покусился бы Ельцин на союзное правительство, если бы сам был избран президентом СССР, а не РСФСР, что было вполне реально в 1990 году и на что он рассчитывал после поражения ГКЧП? А когда он вместе с двумя другими советскими лидерами в декабре 1991-го тайком отменял Союз, что если бы армия и другие советские силовые структуры, как и опасался Ельцин, выступили против? Что же до обреченной попытки августовского путча, то случился бы он, если бы Горбачев сместил со своих постов тех высокопоставленных партийных и государственных лидеров, которые уже отметились в попытке заговора против него несколькими месяцами раньше? И если бы США и страны «семерки» оказали существенную финансовую помощь реформам в СССР, как о том просил Горбачев в середине 1991 года, осмелился бы кто-нибудь в Советском Союзе выступить против него?

Обратите внимание, С.Коэн бросается в другую крайность - не изолировать Ельцина, а привлечь.  Т.е. получаем добро Горбачева на избрание Ельцина президентом СССР в марте 1990 года (сам Горбачев остается Председателем Верховного Совета СССР и главой КПСС).  Интересный вариант.  Попробуем раскрутить.  Ельцин - глава СССР просто используется Горбачевым в качестве "отвечающего за все", сталкивается со всеми проблемами страны (но не осенью 1991, а весной 1990).  Ко всему прочему вместо двух центров сепаратизма российского 1992 - Чечни и Татарстана - Ельцину приходится иметь дело с Прибалтикой, Закавказьем, Молдавией, Украиной.  Два варианта - либо Ельцин становится неким вторым Рыжковым, использовав которого, Горбачев отделается от него при первой же возможности, либо начинается (уже летом 1990) конфликт между ними, и Ельцин распускает Съезд ради новых выборов (аналог 1993 года).  В любом случае пришедший к власти в РСФСР президент (Собчак?) столь же активно противостоит союзному центру.  Не потому, что союзный центр плох, а потому что существование параллельных правительств СССР и РСФСР естественным образом приводило к конфликту, который в СССР нивелировался с помощью единого партийного руководства.
Армия и силовые структуры в декабре 1991 года выступить против уже не могли по очень многим причинам.
Если бы Горбачев сместил со своих постов руководителей путча августа 1991 года, он уже весной того же года оказывается в том же самом положении, что осенью - уже после путча.  СССР в этом случае трансформируется в Сою́з Сувере́нных Госуда́рств (без Прибалтики, Молдавии, Армении и Грузии), который может просуществовать еще несколько лет, но при этом мало чем будет отличаться от приснопамятного СНГ (фактически скончавшегося весной 2014 года) - см. http://soveticus5.narod.ru/gazety/pr911127.htm#u001

(продолжение следует)

[RaW]

Пример отмены в США рабства совершенно не работает в случае СССР.  Это была внутренняя, гражданская война штатов, свободных от рабства, против рабовладельческих. 

Причём отменили именно рабство, негры всё равно долгое время были поражены в правах. Подвижки в пользу равноправия были и до отмены рабства, и после - процесс был весьма длителен.

Кстати, и землетрясение в Армении на месяц-два приостановило Карабахских конфликт, так что рассуждая цинически, надо устраивать подобные катаклизмы регулярно, чтобы отвлечь людей от выяснения межнациональных отношений.

Внешняя угроза сплочает коллектив - это общеизвестный, даже эволюционный факт.

[Владимир Владимирович]

Снова Коэн (см. выше):

Таковы лишь некоторые из тех вполне закономерных вопросов, которые, однако, не учитываются в еще одном типичном объяснении нереформируемости СССР: «Система просто не приняла бы реформу». Ведущий свое происхождение от старой тоталитарной модели и существующий в разных версиях, этот аргумент базируется на двух главных предположениях: монолитный правящий коммунистический класс, или бюрократическая номенклатура, никогда не допустил бы никаких изменений, угрожающих его монополистическому господству, и потому «противился любым видам реформы». А поскольку «политическая система была выстроена в соответствии с тоталитарными требованиями… ее институты невозможно было приспособить для обслуживания плюралистических целей»[9].

Но эти предположения тоже оказались ложными. Все главные политические и экономические реформы Горбачева в решающий период 1985—1990 годов предлагались, обсуждались и ратифицировались верховными органами коммунистической номенклатуры: Политбюро, ЦК, Всесоюзной партийной конференцией, двумя партийными съездами. Эти органы даже проголосовали за отмену практики, обеспечивавшей их номенклатурное превосходство, — практики назначения на все важнейшие политические посты — в пользу выборов. И в процессе осуществления этих «плюралистических» реформ данные структуры сами раскололись, раздробились, стали плюралистическими, как и конституционная основа системы — Советы.

Мне этот аргумент напомнил только что высказанное Дм.Быковым мнение, будто Иван Ефремов в "Великой дуге" специально изобразил (в самом начале) двух фараонов - Джедефру, давшего задание Баурджеду, и злого-жестокого строителя пирамид Хафру - как олицетворение советской действительности (Ленин-Сталин).  Нет.  Наивно так полагать.  В любой советской сказочной ли, историческо-приключенческой ли книжке (от "Трех толстяков", "Королевства кривых зеркал" до детского перевода глав В.Гюго о Гавроше на баррикадах, прометеевской и спартаковской символики) содержался сам по себе революционный запал такой мощи (амбивалентно к какому-то там Сталину, причем сам Сталин - удивительно для человека XXI века! - тоже был, надо же! революционером), что даже в зарубежной литературе советский человек искал и находил революцию, восстание, обновление мира (в одном флаконе со всеобщей забастовкой рабочих банановой плантации в советский перевод проскочили эротические восторги Гарсия Маркеса из "Ста лет одиночества"), а чтобы "переделать" такую тенденцию, надо... сделать Джельсамино активистом "Идущих вместе", православным реакционером и членом Изборского клуба - еще похлеще, чем переход в православие Гарри Поттера.  Советский строй был подобен колесу, которое может катиться только в состоянии революционности.  Остановка, "стабильность" равносильна падению.  Правы критики советского строя (Буровский, например), которые считают его эдакой чернодырной идеократией, пожирающей нормальные государства - можно любить или не любить за это СССР, но факт есть факт, и создать на базе советского строя "нормальное" реакционное государство так же невозможно, как Сталину - короноваться императорской короной, а Ата-Тюрку - вернуть в Турцию халифат и предписать своей жене носить хиджаб.

На этом фоне (детском для советского руководства 80-х) понятно, что советская элита мыслила вовсе не в категориях "сохранения во что бы то ни стало".  Борьба с привилегиями - также часть революционного процесса и подобна разоблачению культа личности Сталина (в отличии от гордящихся этим культом православных реакционеров коммунисты как-то стеснялись его).  А слово "реакционный" во все периоды советской истории было самым страшным ругательством.  Позволить же себе официально говорить одно, думать - второе, а делать (втихаря) третье (как это удается руководству современной России) советский строй тоже не мог, потому что не был современной Россией.

Таким образом, в ментальном плане СССР был обречен, поскольку в нем самом был заложен механизм его саморазрушения.

Далее Коэн рассматривает аргумент влияния демократизации на распад СССР:

Это замечательное достижение приводит нас вплотную к излюбленному аргументу тех, кто настаивает, что Советский Союз не мог быть реформирован: советская система и демократия были «взаимоисключающими» понятиями, и, следовательно, первая не могла не умереть от второго[10]. Но даже если так, отсюда не следует, что система была абсолютно нереформируема: отсюда следует только, что ей была чужда демократизация, что, впрочем, тоже спорно. Сторонники этого аргумента полагают, что разрешенная Горбачевым еще до 1989 года относительная свобода слова, политической деятельности и выборов должна была заставить массовые антисоветские настроения — долгое время подавляемые и считающиеся атрибутом оппозиционного системе «гражданского общества» — смести всю систему как незаконную и заменить ее чем-то принципиально иным.

и делает три смелых утверждения:

На самом деле никакой антисоветской революции снизу никогда не было, во всяком случае, в России. В 1989—1991 годах действительно можно было наблюдать рост народной поддержки демократических и рыночных преобразований, а также протестов против диктата КПСС, коррупции и злоупотреблений в партийно-государственном аппарате и экономического дефицита. Но объективные данные, в частности данные социологических опросов, показывают, что огромное большинство советских граждан (порядка 80 процентов, а по некоторым вопросам — еще больше) по-прежнему было против рыночного капитализма и поддерживало основополагающие социально-экономические ценности советской системы, в том числе государственную собственность на землю и другие экономические объекты общенационального значения, государственное регулирование рынка, контроль за потребительскими ценами, гарантию занятости, бесплатное образование и здравоохранение. Или, как выразился один российский историк, «подавляющее большинство населения разделяло идеи “социалистического выбора”»

и

Еще более очевидной была общественная поддержка самого многонационального Советского государства, что подтверждается соответствующими данными. На беспрецедентном референдуме, состоявшемся в России и еще в восьми союзных республиках в марте 1991 года и охватившем 93 процента всего советского населения, 76,4 процента участников проголосовали за сохранение Союза — всего за 9 месяцев до его роспуска. То, что этот результат демократического голосования действительно соответствовал общественному мнению в России — центре предполагаемой народной антисоветской революции, подтверждается двумя обстоятельствами. Даже сам Ельцин поднялся к вершине выборной власти в Российской Федерации на волне всеобщего ожидания реформы, а не свержения советской системы. А роспуск Союза продолжал вызывать сожаление общества все десятилетие после 1991 года, и даже в начале XXI века около 80 процентов российских граждан не одобряли его

Неверным является и утверждение, будто бы антисоветская «Августовская революция» предотвратила попытку государственного переворота, устроенного силовыми структурами с целью навести порядок в стране несколько месяцев спустя после референдума. Вопреки этому распространенному мифу, никакого «общенационального сопротивления» путчу не было. Даже в проельцинской Москве едва ли 1 процент граждан активно противостоял трехдневной танковой оккупации столицы, а в провинциальных городах, в сельской местности и за пределами Российской Федерации процент сопротивления был еще ниже. Остальные 99 процентов, по свидетельству авторитетного российского источника, «лихорадочно скупали макароны и делали вид, что ничего не происходит», или, как сообщал посол Великобритании, выжидали, желая «посмотреть, куда кошка прыгнет». Каковы бы ни были точные цифры, даже члены оппозиции путчу знали, «как мало народа» вышло на улицы поддержать их

Подобное "анатомирование" революции известно давно.  Множество реакционных историков доказывало, что несколько тысяч крикунов, взявших Бастилию в 1789, не выражали интересы всего французского общества, что большевики в 1917 также действовали вопреки остальной стране (на выборах в Учредилку и четверти голосов не собрали), что английский парламент, борющийся против короля Карла в 1640-х, выбирало всего 5% населения и т.д.  Любая революция может быть представлена (по исполнению) в виде заговора кучки авантюристов, и обычно после таких утверждений делается вывод о всемирном заговоре против ... (нужное вписать).

А что еще остается сделать Коэну, если согласно его концепции все (от пионеров до пенсионеров) были за СССР, а он взял и развалился (не только в территориальном, но и в социально-политическом - о чем упорно не вспоминают современные плакальщики Советского Союза, потому что, если они заявят о необходимости не только восстановления СССР в границах 1985 года, но и о необходимости национализации Норильского Никеля и иже с ним, в следующий раз советскому патриоту на новую книжку с оплакиванием СССР денег не дадут - Коэн, правда, от таких спонсоров независим и такого ограничения не знает)?

Но Коэн дальше (по направлению к теории заговора) не идет, а неожиданно ставит точку:

Итак, у нас не осталось больше теоретических или концептуальных оснований утверждать, что советская система была нереформируемой и, значит, как стало принято говорить, «обреченной» с самого начала горбачевских реформ. На самом деле, если тщательно изучить те перемены, которые произошли в Советском Союзе в период «перестройки» — особенно в 1985—1990 годах, то есть до того, как кризисы дестабилизировали страну, — то окажется, что система была замечательно реформируемой. Но для начала нам нужно точно представлять себе, что такое реформа и что такое советская система.

Как же это "не осталось"?  Именно теоретические и концептуальные основания есть.  Даже относительная свобода слова приводила к дискредитации правящего режима и единственной политической партии.  Мнение населения не есть базовое основание для чего бы то ни было.  Если опросить любых пенсионеров в любой стране на тему "надо ли повысить пенсии в 10 раз", гораздо больше 80% выскажется за, но это не сделает реалистичным такое повышение.  Даже если 99% населения СССР не явились самолично на баррикады перед Белым Домом, защищать СССР (Янаева, Пуго и кого там еще) не явился вообще никто (даже Жирик, получивший 17% голосов избирателей, не вывел на какие-бы то ни было акции в поддержку ГКЧП даже 1% своих сторонников).  В Англии "кавалеры" встали за короля, во Франции шуаны попортили много крови республиканцам, в СССР же (как и в России февраля 1917) на защиту старого порядка не вышел никто.  Вообще никто.  Почему бы Коэну не исследовать этот феномен?  То же самое касается отпадения национальных республик.  "Референдумный аргумент" Коэна сродни утверждению, что в 1921 году 90% населения Великобритании  было против отделения Ирландии.  Никто с этим не спорит, но в самой Ирландии настроения были совершенно другие.  В начале 1991 года Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Грузия и Армения уже были окончательно потеряны для СССР - их власти вообще отказались в нем участвовать (кстати, за счет, допустим, участия населения этих республик, в большинстве своем настроенного против сохранения СССР, всего по Союзу сторонников сохранения было бы не 78%, а 72%, но это не существенно).  Гораздо существеннее то, что Коэн предпочел пропустить, а именно формулировка вопроса референдума.  Позволим себе воспроизвести ее:

«Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»

Понятно?  Мне тоже нет.  У человека спрашивают - хочет ли он жить в суверенном государстве, со всеми правами и свободами, но это государство будет входить в состав СССР.  Тогда что же такое будет СССР?  Конфедерация суверенных государств?  Что такое "суверенный", человек 1991 года хорошо понимал - еще в прошлом году все парламенты союзных республик, избранные этими самыми 99% населения, приняли декларации о суверенитете, где ясно было сказано, что законы и порядки союзной республики превалируют над общесоюзными.  В Казахской ССР вообще была изменена формулировка вопроса референдума на "Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?».  Возникает естественный вопрос: а за что голосовали 78% - за сохранение СССР или за суверенитет своей республики?  Остальные 22% - понятно - голосовали даже против сохранения малополномочной и несуверенной относительно отдельных республик надстройки в виде СССР за ненужностью таковой - таким образом, Коэн неправ, говоря о ничтожности (около 1%) количества противников СССР - их было, как видим, во много раз больше (кстати, а не столько же ли было сторонников большевиков в момент захвата ими власти в 1917?)

Организаторов референдума можно заподозрить в откровенном жульничестве, поскольку вопрос формулировался как "вы согласны лепить в самую жару снеговика?"  И показателен пример Украины.  В марте 1991 года на вышеупомянутом референдуме на Украине "за" проголосовало 70,2%.  Спустя 8 месяцев - 1.12.1991 на всеукраинском референдуме 90,32% проголосовало за полную независимость Украины от СССР (в т.ч. в Крыму - 54%).  С т.з. советских патриотов (если они вообще вспомнят о втором референдуме) - это преступление и подделка жидо-масонов (соплеменников Коэна, кстати)))))))  Можно предположить, что люди, под влиянием известных событий, изменили свое мнение (есть, правда, целые политологические направления, которые отрицают способность отдельного человека менять свои взгляды и даже запрещают ему это делать), но разве и в первом, и во втором случае люди не голосовали за СУВЕРЕНИТЕТ Украины?

(продолжение следует)

[Владимир Владимирович]

Наступает зима, и меня опять тянет на перестроечные темы.  Я удивительно вовремя родился, захватив сразу несколько эпох.  1974.  В 1985 мне было 11 (и я со всей серьезностью возраста клялся своей 11-летней возлюбленной, что наша свадьба будет безалкогольной)))))), а в 1991 - 17 (и мне хотелось повесить членов ГКЧП собственноручно - многие мои современники сейчас нагло врут, что им не хотелось; врать вообще не хорошо - чему их родители учили?)  Я не жил в годы застоя (во всяком случае, мне не было тогда достаточно лет, и это хорошо: 50-е, 60-е, 70-е годы обладают свойством привлекать на расстоянии, жить там было не так привлекательно, как кажется, судя по кинохронике).

Что ж...  Это было бы интересно: интеллектуальная хроника одного человека на фоне перестройки...  Напишу.

[Kochegar]

Я жил в 70е. Да, небо было голубее. трава была зеленее, но... За одно только отключение горячей воды на полгода, включение отопления только когда выпадет снег, гоняние на овощебазы и в колхоз - мне нисколько не жаль этого Родного Отечества.

[Владимир Владимирович]

Итак, я в 1985 году...

Ленивый вундеркинд.  Слово "ленивый" я употребляю в том особой смысле, под которым следует понимать достаточно высокое о себе мнение и нежелание растрачивать себя по мелочам.  Стабильная двойка по математике, пятерки по географии-истории, желание быть палеонтологом или космонавтом, занятия фехтованием, ну и конечно желание быть великим писателем...


у меня почему-то оказалось очень мало хороших фотографий позднего детства, но вот эта, кажется, дает представление обо мне в том году (кстати, за моей спиной знаменитый Радуга-716 - вершина советской телевизионной промышленности 1982 года)

...а в ожидании этой великой судьбы я набрасывал планы будущих литературных произведений в стиле Клуба кинопутешествий (должен же кто-то сменить Сенкевича?)

Мои детские политические убеждения были, разумеется, коммунистическими, но это был, скорее коммунизм гражданской войны, чем иных эпох в истории СССР.  С тех пор как, пользуясь неплохой дедовой библиотекой, я в возрасте 8 лет прочел и запомнил почти наизусть многотомную Историю Коммунистической Партии Советского Союза (главная редакция Поспелова; в первом томе обязательная иллюстрация - Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Художник Р.Френц - а кто-то всерьез думал, что коммунисты вели свою родословную от Сергия Радонежского?)))))))), я не представлял себе другой истории, другого прогресса, кроме слома традиций, уничтожения всего реакционного и нелепого (нелепость - первый признак реакции).  Сейчас почему-то думают, что существовал какой-то коммуно-патриотизм.  Нет, не было никакого коммуно-патриотизма.  Была прогрессивная философия преобразования мира в упряжке с самой откровенной наивностью и доверчивостью советского человека (дикарская неотягощенность грузом культуры прошлых веков - это касалось каждого советского ребенка - давала нам ту самую ницшеанскую свободу творчества).  Я, конечно, что-то уже догадывался насчет того, что история - не столбовая дорога (годом-двумя позже это отразилось в моих сценариях будущего собственного сочинения), но я мечтал о новой гражданской войне и о своем в ней участии.  А что до жертв, сожженных городов и деревень, одичания и проч. - хм... и что?!? - спросил бы я 11-летний.  Да, мы - советские люди - мечтали об уничтожении оплота империализма - США.  Было дело.  Но ради чего?  Ради прогресса, человечества, равенства, братства и прочего "красного масонства".  Если бы я тогда узнал о существовании литературного жанра "деревенской прозы" (мы как-то мало пересекались со взрослыми заморочками; у советских детей была своя, самоподдерживающаяся субкультура - красивая, жестокая, искренняя и безжалостная ко всему антисоветскому, включая религию: помню мое искреннее возмущение, когда я узнал, что в СССР до сих пор есть действующие религиозные общины!), я бы пожал плечами: какое мне дело до проселочных дорог, если есть звездные дороги?  Неисчерпаемость бесконечности влечет человечество из земной колыбели - стоит ли оглядываться назад?  К тому же моя личная родина - Украина с вишневыми садочками, и мне дела нет до неперспективных деревень, где не вызревают черешни (потому-то и неперспективных))))

Это первое.  Но был у меня второй мир, как будто про запас.  Я (по женской линии) происхожу из достаточно древнего (355 лет) дворянского рода.  Этого в нашей семье убежденных - в дедовом поколении - коммунистов никто не скрывал и не стеснялся.  Фотографии предков в мундирах (один из них был комендантом знаменитой крепости Осовец) и бальных платьях украшали семейные альбомы (они и сейчас у меня есть на жестком диске).  Мы гордились своим социальным положением до революции, тем, что мы - природные господа, и поэтому я полагал, что самым естественным образом являюсь представителем той особой элиты человечества, которая не то, чтобы руководит им, но указывает ему путь (две элиты такого широкого разлива за последние века формировались в двух империях - Британской и Российской, а потом в последней ее не стало).  Следовательно, и до сакральной даты 1917 года мое положение было бы выдающимся: до революции аристократ, после революции - нарком ("Аристократ в революции чертовски обаятелен" - это я прочел шестью годами позже у Бердяева).  Никто из моих родственников никогда не был репрессирован, а одна ветвь дореволюционной фамилии обосновалась в Париже (но даже там - в эмиграции - я бы ощутил себя эдаким Набоковым Самым-Младшим - по этой причине именно эмигрантские рассказы и стихи Набокова опять шестью годами позже так удачно легли на мое мироощущение).

В 1985 году я:
подрался на дуэли с соперником-ровестником из-за девчонки-ровестницы (на кизиловых палках) и вышиб ему глаз (дело было в Молдавии, и дело замяли: мой дед был пенсионером - ветераном спецслужб);
написал ужасный детский роман о приключениях советских (!) искателей доисторических животных в дебрях Центральной Африки;
поддерживал политику партии и правительства, и лично М.С.Горбачева.

[Kochegar]

я не представлял себе другой истории, другого прогресса, кроме слома традиций, уничтожения всего реакционного и нелепого (нелепость - первый признак реакции).  Сейчас почему-то думают, что существовал какой-то коммуно-патриотизм.  Нет, не было никакого коммуно-патриотизма.  Была прогрессивная философия преобразования мира в упряжке с самой откровенной наивностью и доверчивостью советского человека (дикарская неотягощенность грузом культуры прошлых веков - это касалось каждого советского ребенка - давала нам ту самую ницшеанскую свободу творчества).

У меня то же самое сложилось под впечатлением чтения 12ти томной Детской Энциклопедии издания 1962-1965 годов. И плюс постоянно выписывали "Юного техника" с приложением и потом "Науку и жизнь" и "Знание-сила". То есть не гуманитарий а технократ - соответственно, и проекты будущего были с технократическим уклоном.

[Владимир Владимирович]

1986 год.

Взорвался Чернобыль, и ясное небо советского официоза, который мы, дети СССР, воспринимали всерьез, омрачилось первыми тучами.  Лично для меня это стало настоящей детской трагедией - я не смог поехать в Молдавию, к своей взятой на шпагу (см. творчество Крапивина, которое меня подвигло к занятиям фехтованием) возлюбленной (на киевское направление детям билетов вообще не продавали; гораздо позже - в 2009 - я написал фантастическую новеллу ПРАВДИВЫЙ РАССКАЗ О СОСНОВОБОРСКОЙ КАТАСТРОФЕ, в котором зафиксирована атмосфера тех дней (опубликовано в украинском альманахе фантастики АК-Порог в 2010 году - http://fantlab.ru/work811169)), зато я поехал в пионерлагерь под Зеленогорск на все лето, начитался фантастики (особенно произвел впечатление "Черный столб" Лукодьянова и Войскунского; самому захотелось нечто похожее сочинить), два раза влюбился, четыре раза подрался, нашел замечательных друзей (вот на это мне тоже всегда везло, поэтому мое самомнение всегда сочеталось с комплиментарностью в отношении окружающих - это лучше, чем ложная скромность в сочетании со злопыхательством к ближним).

Мои убеждения этого периода окрашены темно-красным оттенком закручивания гаек, репрессий и принятия мер, поскольку дела шли не так и не туда, куда следовало.  Условно такие убеждения можно назвать "сталинистскими", а постфактум это было желание разогнать лошадь до скорости паровоза.  Впрочем, это тоже имело свою эстетическую привлекательность.  Пьянство, курение и религия - на мой взгляд, эти три зла следовало выжечь каленым железом, не считаясь ни с какими жертвами.  В моем сценарии будущего, который я набрасывал в 1986-1987 годах, после "века борьбы" - XXI - наступал "век прорыва" - XXII (да, прорыва все к тем же звездам, которые современный Переслегин, до сих пор не вышедший за пределы моих 13 лет, все еще ищет в складках пиджака Стругацких).  А точнее, речь шла о конце второго века новой Космической Эры - я предложил начать новое летоисчисление с полета Гагарина, написал на эту тему рассказ и послал в "Пионерскую правду", откуда мне его вернули с доброжелательной рецензией писать что-нибудь о земных делах школьников (да ну их!.. я не послушался совета и правильно сделал: впоследствии я всегда из двух вариантов - исправить и печататься; не исправлять и не печататься - выбирал второй, поэтому точно могу похвастаться, что все, мной написанное, сочинил сам).

Тем временем, хотя мои преподаватели истории-географии не могли на меня нахвалиться, а математики оставили в покое ("все равно в физмат не пойдет..."), преподаватели литературы были очень недовольны моим увлечением неоромантизмом второй половины XIX века, и я пережил не самые приятные минуты жизни, когда мою маму-филолога вызвали в школу по поводу моего сочинения о басне Крылова "Волк на псарне" - училка ждала от меня большего, причем, в интересующем ее направлении, а я увлекся геополитикой.

Но мой плоский мир советского официоза по прежнему был прост и даже открытие физиологии пола (см. мой возраст) почти ничего в нем не изменило (я сразу же раскусил двойную игру взрослых: ведь можно быть за колхозы и не против интима; эти Бродские и Евтушенко просто задурили себе голову).