Интервью Бутусова порталу "Православие и мир".
Вячеслав Бутусов: «Есть ощущение Бога»Вячеслав Бутусов – один из тех, кто уже давно носит звание «Легенды русского рока». 25 лет назад Слава с друзьями придумали для своей рок-группы название, прогремевшее по всей стране — «Наутилус Помпилиус». И хотя позже группа распалась, а Вячеслав стал работать в других проектах, по сей день молодежь распевает песни «Гудбай, Америка!», «Шар цвета хаки», «Князь тишины». Но даже те, кто очень хорошо знаком с творчеством «Нау», плохо представляют себе, сколь глубоко изменился внутренний мир Бутусова за эти годы. И уж совсем мало кто знает о том, что он пришел в Православие.
- Слава, я начну с главного. Насколько я понимаю, ты нашел свое место в Православии?
- Наверное, так можно сказать. Хотя, на мой взгляд, я все-таки пока ищу его. Ищу в том смысле, что до сих пор не понял, имею ли я право говорить о некоторых вещах, не стесняясь. Вот, скажем, священство, монашество — для меня полная загадка. Я сколько у знакомых, которые ушли в монахи или священники, ни спрашивал, так и не понял, как это происходит. Никто мне не смог ответить на этот вопрос. Например, там есть возрастные ограничения?
- Нет.
- Нет?! То есть я могу стать священником?
- По возрасту нет препятствий, чтобы стать священником. Монахом – посложнее, учитывая, что у тебя семья, ее тогда надо будет оставить. Ну, а пока ты решаешься на что-то, я вспомнила твою замечательную историю про пельмени, из которой выходит, что Кинчев на тебя очень сильно повлиял? Это правда?
- Да, Костя повлиял очень сильно, решительным образом. Я был в состоянии полного отчаянии и не представлял себе ничего хорошего, пребывая в типичном упадническом настрое, присущем человеку моего возраста. Дескать, ничего не сделано хорошего, и дальше ничего хорошего не произойдет.
Словом, наступала духовная смерть в прямом смысле слова. Вдруг я увидел Костю и поразился. Я же его довольно давно знаю, видел, как этот человек себя ведет, как выглядит, как рассуждает. А тут передо мной сидел совершенно спокойный, уверенный человек. Меня это чрезвычайно потрясло! Я тогда уже и пить не мог, в таком размазанном состоянии пребывал, что и алкоголь не помогал.
Мы сидели у нас в гостях втроем – Костя, я и Юра Шевчук. Костя рубал пельмени, а рядом пил Юрий Юлианович. Кинчев, который в основном молчал, а когда говорил, был очень убедителен.
Костя пришел в тулупе ямщицком до полу. У него, как у Емели, прическа была прямая, будто топором обрубленная. Словом, сидит крепкий парень, и мы два вялых существа. И вдруг я улавливаю в нем какую-то подмогу. Начал его понемножку о чем-то расспрашивать. И Костя, по сути дела, предкрестным участником оказался, будто он на чашу весов увесистую гирю положил. А дальше все начало раскрываться постепенно.
- Что значит раскрываться?
- А вот крестила меня Анжелика, оказалось, что перед венчанием нужно креститься. Так что она прямо на гастролях, здесь в Москве, привела в храм. Это был страстной четверг, уйма народу, в основном бабушки, было жарко, а в храме просто душно. Я очень хорошо все запомнил, потому что я вдруг чувствовал, что мне плохо. Мне дурно стало! Я оглянулся: а эти бабушки стоят, причем стоят уже несколько часов. И мне вдруг странно стало, я-то почему умираю? Странно.
А потом я начал замечать, что у людей в церкви совершенно другие глаза, что у них иная манера поведения, разговора. Безо всяких экивоков, скрытостей, намеков, все просто, ясно и понятно. И от этого чувствуешь легкость в общении с человеком, соответственно, и тебе легче открываться — не задумываешься о том, что ты испачкаешься в чем-то, нет боязни, что ты сделаешь что-то не то. А это и есть то облегчение, которое человеку дает наслаждение в общении. Тем более что я человек скрытный, склонный к уединению.
- Но при этом — абсолютно публичный.
- Да, публичный. Но публичность я расцениваю как испытание. Я попадаю в общество – и просто теряюсь. Теряюсь, даже когда в маленький коллектив незнакомых людей попадаю, мне нужно адаптироваться. Это болезнь, конечно, но только так можно выработать поведенческие приемы.
- Слава, зная, что ты – человек православный, не могу удержаться от вопроса: а нет, глядя на Кинчева, искушения продолжить его стезю – петь песни с православным уклоном?
- У меня есть такие. Но это даже не искушение, я почувствовал внутреннюю потребность их написать. Просто у меня все иначе происходит. Костя, как человек изначально более цельный, не растративший своей природной цельности по причине твердости характера и прочих человеческих черт, делает это по-своему, прямолинейно и открыто. И я понимаю, что ему так нужно. Мне необходимо действовать несколько иначе, и я это делаю — перерабатываю материал.
- И ты можешь назвать конкретную «православную» песню?
- Я могу тебе сказать, что альбом «Имярек» цельно был написан по такому принципу, а песня «Колесницегонитель» ведет к самому важному моменту – определению веры. Я стал читать Библию и, когда начал вникать, вдруг обнаружил такой язык, от которого, извини, «обалдел». У меня всегда было пристрастие к трансформации языка, а там содержатся такие вещи, до которых я бы никогда в жизни не додумался. Под огромным впечатлением выписывал из Евангелия, из молитвослова цитаты, которые для меня, как для начинающего христианина, казались фантастическими.
Я с одной стороны человек нетерпеливый, с другой, инертный, что меня очень угнетает, поскольку эти два обстоятельства между собой никак не уживаются. Я все время хочу побыстрее очень важные ответы получить, понимая, что это невозможно. Так пришел к выводу, что пока для меня достаточно определиться с вопросом веры. Но иногда наступают такие моменты, когда я, в совершенно спокойном состоянии пребывая, понимаю, что вера – это нечто отдельное, что это совершенно другая структура. Это и есть ощущение Бога.
- А правда, что для тебя всегда приоритетом была семья? И до сих пор так осталось?
- Не всегда. Это в последние годы так стало. Я вдруг понял, что дом, семья — это обитель, прибежище. Я долгое время относился к семье как к компании, не требующей никаких обязательств друг перед другом: ни у родителей к детям, ни у детей к родителям, ни друг к другу. Но я вдруг понял, что женщина и мужчина — это единое целое.
- А тебе не кажется, что у современных девочек сильнее характеры, чем у мальчиков?
- У меня тоже такие мысли иногда бывают, но сейчас Даниил третий год с нами живет, и я начинаю понимать, что есть еще мужские характеры, только их поискать надо. Человеку 3 года, а он командует всеми. Он всех нас выстроил, всех призвал к порядку, то, чего мы не могли годами друг с другом сделать.
- А может, он скорее избалован?
- Да больше похоже, что это мы избалованы, потому что он от нас требует элементарных вещей. Элементарных. Порядок в доме чтобы был, а ничего лишнего не было, чтобы ребенок не схватил ножницы или ножик валяющийся. Получается, что мы за собой пока все исправляем.
- И есть разница в воспитании мальчика и девочки или сказывается возраст, опыт?
- Да мне кажется, что все в комплекте, просто так ничего не бывает. Назревает время, когда ты становишься готовым. Я вдруг понял, что если бы со мной оказался такой человек, как Даниил, лет 10 назад, я бы не выдержал.
- То есть Бог посылает по силам?
- Конечно, своевременно присылает. Потому что как родитель, как отец, я созрел только после рождения Софьи. До этого я пребывал в уверенности, что я — антисоциальный элемент, сам себе не принадлежу, как космический мусор витаю где-то, никак не могу определиться с собой. Я находился в состоянии перманентной безответственности. А сейчас по-другому себя чувствую. Уже прошел ту стадию, когда кажется, что если как-то обосноваться, то лишишься свободы перемещений, еще чего-то там. Ничего подобного, наоборот, я оказался на другом уровне освоения пространства. Так что я очень благодарен Даниилу. А по идее, я сдерживаюсь, конфужусь сказать, как должно: что я должен быть благодарен Всевышнему за все, вот и перестраиваюсь на житейский, привычный язык.
- Ты сказал, что ты высокомерный человек.
- Да.
- А как уживаются в тебе высокомерие и православие?
- Нормально. Если ты готов получить по полной программе – пожалуйста – будь высокомерным православным. Только ты должен себя до такого уровня совершенства развить, чтобы другим свои высокие требования предъявлять. В высшем понимании, конечно, это не должно уживаться. В вопросе веры, который я считаю персональным, индивидуальным, сокровенным, можно себе позволить высокомерие, но нужно понимать, что все равно это условность.
Когда я, как музыкант, дошел до такого уровня развития, что получил возможность предъявлять свои высокие требования, меня потрясло, что уже не было необходимости никому никакие требования предъявлять. А православному человеку и нельзя никому никаких требований предъявлять. И получилось, что православные запреты переходят в естественную норму поведения.
И вдруг оказалось, что запреты для меня — нормальное явление. Не то, чтобы человеку нельзя предъявлять требования, мне просто нет нужды их предъявлять. Надо разобраться в моей голове, там такой бардак, что некогда отвлекаться. Ну, и потом, я так понимаю, что, когда человек практикует себя в молитве, у него нет места для подобных мыслей. Вот и пытаюсь их из себя изгнать.
Я вынужден мириться с моим высокомерием — эту болезнь я приобрел, пока в бессознательном состоянии находился, но я уже понял, что мне ее надо лечить. Я ищу рецепты у философов, в молитвах – превратить высокомерие в ничто. Правда, не знаю, насколько возможно.
- Слава, в продаже появился альбом «Богомол». Первый альбом, который писался в Испании? Как выбор пал на Испанию? Зачем?
- У нас не так много заграничных записей. Но дело не в этом, приоритет отдавался не географическому месту, мы хотели в горах где-нибудь записаться. Первоначально из доступных мест на ум приходил Чимбулак. Потом все-таки решили поискать студию в горной местности и нашли такую — в Испании. У нас были сомнения, дескать, какая там может быть работа, когда на улице жарища в 40 градусов, море рядом – все разбегутся, расползутся. Но нет, все прошло нормально. Оказалось, что Casa Pablo — это совершенно безлюдная местность, частично напоминающая наш Крым, Судак, когда там было немного народу: лысые, практически без растительности, коричневые холмы, уходящие вдаль плантации, и ни одного человека. А на вершине горы стоит дом, это и есть Casa Pablo. Внутри самого дома студия, там же живет хозяин, а вокруг разбросаны маленькие летние домики, в которых мы и разместились.
- Почему же для написания этого альбома столь необходимы были горы?
- Не знаю. Хотел на физическом уровне поддержать необыкновенное ощущение света. Уловить его и в себе удержать…
- Поймал?
- Да. Не так, как представлял, правда. Я-то нарисовал себе заснеженные вершины высотой две тысячи метров, тишину. Но то, что я увидел, произвело еще большое впечатление. Тишина была гробовая. Все получилось. По-другому, но получилось, видимо, так и должно было быть. К другому мы и не готовы были.
- И ты можешь сказать, что в результате ты доволен альбомом? Учитывая, что хотел другого…
- Очень доволен. Я ведь в принципе от них уже ничего нового не жду, потому что, по большому счету, все одно и то же, только в профиль. В нем нет экспериментальных откровений, мы в определенном смысле себя еще только совершенствуем, но наше совершенствование сегодня заключается в том, чтобы отбросить все лишнее, вредное и бесполезное. В данном случае имеет большое значение, что получился он очень доброкачественным, для нашего времени такой обстоятельный продукт – большая редкость. Мы уже в течение лет 15 не имели возможности сидеть и делать альбом до тех пор, пока все не будет готово. Мы всегда жили в контрактных условиях, и всегда нам диктовали, когда это должно быть закончено. Теперь можно сказать, что этот альбом — на нашей совести. Мы преодолели рутинные обстоятельства, а результат получился качественный.
- Ты сказал про рутинность создания альбомов, так ведь «по честноку» многие должны были бы объявить, что особой новизны в их альбомах нет, когда за спиной 20 лет «работы» рок звездой.
- Конечно, в каком-то смысле это уже конвейер. И иногда до такой степени конвейер, что самому неловко…
- А разве — не профессионализм?
- Нет. Для меня, как для человека высокомерного, профессионализм – это такая степень универсальности, когда ты можешь себе позволить и то, и сё, и третье, и десятое. А процесс профессиональной жарки картошки быстро превращается в скучное, рутинное занятие. Оно рано или поздно утомит не только тебя, но и окружающих. Сейчас вообще быстро все меняется. Так что мне, как самоучке, нелегко приспосабливаться.
- Так, по-моему, вы все самоучки. Те, кого мы называем легендами… От вас исходила энергетика, был дух, а сейчас вроде и сделают все грамотно, а проекты пустые.
- Я за себя могу ответить: мне было очень важно выработать универсальный язык. Собственно, я потому и втянулся в рок-музыку, она меня и привлекла тем, что в ней не было стандартов, штампов, никаких официальных обязательств не было, делай, что хочешь — и все. Просто ты должен сделать все настолько убедительно, чтобы это отразилось в песнях…
А энергетика-то нами приобретена была. Мы ее почерпнули, уловили, и поэтому полны были ею. Я считаю, что каждый человек должен развивать в себе самобытность. В этом и есть его ценность. Мне неинтересно будет, например, встретиться с человеком, который будет себя вести так же, как ты, но у него это будет выглядеть как имитаторство. Я тебе верю, а рядом сядет человек и будет вести себя похоже, но мне с ним будет не интересно.
А новые проекты, это все суррогат. Цель нынешней эпохи — наштамповать, наделать быстро… Я позволил себе разработать такую теорию, что сейчас происходит период прогрессирующей дифференциации, то есть все делится, делится и делится. Мне бабушка рассказывала, как наследство делили раньше или кусок шоколада – его сначала пополам делили, потом это пополам еще пополам, потом на мелкие крошки, пока все не закончилось. Так и мы сейчас все, что было накоплено веками, потребляем, поглощаем, крошим…
- Вернемся к твоему творчеству, для исполнения новых песен, для новых альбомов тебе нужен определенный имидж, как в те времена, когда группа «Наутилус Помпилиус» была культовой и запоминались не только по композициям, но и по визуальному ряду?
- Прическа? Боевая раскраска?
- Да и костюмы у вас были волшебные.
- Волшебный павлинизатор и все, вперед – больше ничего не надо.
- А сегодня?
- Как ученик той старой школы, как архитектор и просто как человек, который 10 лет обучался истории искусства и художественному ремеслу, я считаю, что да, у того, кто выходит на сцену, должен быть убедительный вид. Каким он будет, я не знаю. Конечно, есть люди, которые могут очаровать, заворожить лишь взглядом своим, харизмой, поведением, особенностями. Какими — не скажу, у каждого по-своему. В моей практике зрителя было несколько случаев, когда я ничего особенного не видел, но выходил человек, и вдруг атмосфера как модуль какой-то разворачивалась. И все, что было обыденным и вдруг преображалось. Вот где мистика.
