Автор Тема: Комментарии на книгу К.А.Свасьяна "Растождествление"  (Прочитано 27653 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Среди этого антропософского междусобойчика затесалась перепалка Свасьяна с Кураевым.  Это небольшая статья, поэтому ее можно процитировать полностью:

Опубликовано с сокращениями и под другим заглавием в «Литературной газете» от 10 января 1996 года.
Недержание лжи.
Заметки по поводу брошюры диакона А.Кураева «Миссионеры на школьном пороге».
Г-н Андрей Кураев, бывший аспирант кафедры истории религии и атеизма МГУ и Института философии, а ныне (читатель не упустит случая полюбоваться мыльными пузырями, которые недавний аспирант выдувает из своего имени) декан философско-богословского факультета Российского Православного Университета, старший научный сотрудник кафедры религии (без атеизма!) МГУ, доцент Московского Педагогического Государственного Университета, кандидат философских наук, член экспертно-консультационного совета при Комитете по делам общественных организаций и религиозных объединений Государственной Думы Российской Федерации, диакон и даже — если это, конечно, не шутка аннотационного текста — «современный богослов», поставил себе задачею разделаться с антропософией и её основателем Рудольфом Штейнером. Что диакон Кураев страдает элефантиазисом тщеславия и дурного вкуса, в этом ни на минуту не усомнится никто из тех, кому доводилось дочитывать до конца его визитную карточку (см. выше); гораздо серьезнее и уже никак не сводимо к превратностям характера то, что он страдает также и недержанием лжи, используя, как видно, всякий случай предать её гласности. Если прибавить сюда еще и особо интенсивную примитивность ума и речи, то вопрос о столь успешном продвижении бывшего аспиранта кафедры атеизма по социальной лестнице можно будет считать вконец проясненным.
Всё это, впрочем, не заслуживало бы ровно никакого внимания, если бы перечисленные дефекты не касались вещей серьезных и ответственных. Можно, конечно, без усилий догадаться, какого сорта советы и консультации оглашаются в помещении экспертно-консультационного совета при названном выше Комитете, если уж его начальников угораздило пользоваться услугами г-на Кураева. Меня побудило взяться за перо и заняться нашим экспертом не то, что он лжет, а то, о чем он лжет. Остальное рассудит сам читатель.
Г-на Кураева беспокоит вальдорфская педагогика Рудольфа Штейнера и уже рикошетом от неё распространение антропософии в наконец-то раскрепощенном духовном пространстве России. Он жалуется на якобы правительственную поддержку антропософских начинаний в России и ратует за их запрет. Он, несомненно, знает, что антропософия однажды была уже запрещена в России большевистским правительством в 1923 году. Если нынешнее правительство не склонно хотя бы в этом пункте повторять политику большевистского, то нужно ли понимать пафос диакона Кураева в том смысле, что политика эта нынче унаследована... Православной церковью? В конце концов не как частное же лицо выступает диакон, а хотя бы как декан философско-богословского факультета Российского Православного Университета. Элементарная логика наводит меня на любопытный вывод: г-н Кураев поносил антропософию в свою атеистическую бытность, как он поносит её и теперь в свою, так сказать, диаконскую бытность. Это значит, что он — по меньшей мере как антропософоненавистник — мог бы с одинаковым успехом возглавить и кафедру научного атеизма (не осени его, так сказать, прожектор перестройки).
Я вкратце воспроизведу ряд утверждений из главки Вальдорфская педагогика брошюры г-на Кураева. Я понимаю, что русского читателя нынешнего смутного времени трудно удивить какой-либо дичью и бессовестностью сверх тех, которые нынче со страшным свистом втягиваются в откупоренный вакуум российской духовности. Диакон Кураев, отхватив себе в послебольшевистском дележе ваучер духовно-ответственного, перечисляет сектантские напасти, терзающие православное тело России, и считает возможным, наряду со всякого рода муновцами и рериховцами, упомянуть и антропософию. Ему, как бывшему выученнику кафедры атеизма и духовной семинарии, следовало бы знать, какому историческому шаблону служит он в своих духосмесительных упражнениях. Знатные римляне периода распада Империи с ужасом взирали на бесчисленные секты, роившиеся в полуживом еще теле языческой религии; одной из таких сект виделось им и христианство, которое они не в силах были отличить от муновцев и рериховцев тогдашнего мутного оккультизма. Г-н Кураев поступит крайне опрометчиво, если ему вздумается отнести эту чисто формальную параллель на свой счет и полагать, что вот-де его уже сравнивают с Тацитом и Цельсом. Вся загвоздка в том, что поношение христианства язычниками Тацитом и Цельсом было их личной трагедией, тогда как поношение антропософии, которая сегодня является единственной формой сознания живого и вторично, но уже в нашем сознании воскресаемого Христа, христианским диаконом есть просто нелепость.
Я намеренно отказываюсь от всякого дальнейшего разбора, так как тут, собственно, нечего и разбирать. Статейка г-на Кураева — это не просто ложь, а ложь неразбавленная. Вовсе не надо быть антропософом, а надо просто освежить в памяти некоторые азбучные правила приличия, чтобы понять, что невежество дано человеку для того, чтобы он его одолевал либо, на худой конец, стыдливо скрывал, а не для того, скажем, чтобы он им кичился и консультировал других. «Современный богослов» Кураев не просто не понимает антропософию, он её не знает, не хочет знать или даже, позитивнее, хочет не знать. Не будь он при этом столь поразительно неодарен в умении кое-как справить свои мысли на бумаге, ему удалось бы, по меньшей мере, создать хотя бы видимость критики и разноса. Умные пасквилянты не потчуют читателя неразбавленными дозами лжи, а подносят её в ароматизированной возгонке через химикалии правдоподобности, чтобы случаем не долгаться до зеленого змия. Диакон Кураев, очевидно, придерживается иных вкусов и традиций.
Этот свой вкус он демонстрирует уже в выборе источников критики антропософии. Читатель тщетно стал бы искать среди последних хотя бы одной единственной ссылки на Р. Штейнера, её творца. Зато пробел этот заполнен письмами Елены Рерих, каким-то опусом её ученика, некоего А.Клизовского, резолюцией Международного христианского семинара (каковая резолюция, жаргон-то какой знакомый, «отметила антихристианский и расистский характер антропософии Р. Штейнера»), философом-марксистом Э. Блохом, голландским профессором Имельманом, протестантским автором Ф. Рестом, выдержками из «Философской энциклопедии» («из её лучшего, знаменитого „пятого“ тома», вспоминает с благодарностью бывший аспирант Института философии), «Теософским словарем» Блаватской и еще парой каких-то «экспертов» от педагогики. Единственный антропософский автор в этой далеко не безупречной компании, Франс Карлгрен, рекомендуется как «современный руководитель международного движения вальдорфской педагогики» (любо же диакону Кураеву иметь дело с начальством, но придется его разочаровать: международное движение вальдорфской педагогики не имеет никакого начальства, а школы управляются на местах учителями, родителями и — школьниками).
Со всей серьезностью напрашивается вопрос: что бы сказал г-н Кураев, если бы подобранная им для экспертизы антропософии вышеперечисленная команда переключилась вдруг на экспертизу Православия, отнюдь (как можно догадаться) не для того, чтобы проконсультировать измученных атеизмом граждан по части обретения себя в лоне Православной Церкви? Если тем не менее православный диакон считает, что можно вполне расправиться с антропософией теософским бредом Елены Рерих, в частности следующим отрывком из письма последней: «И Штейнер к концу жизни сошел с пути Света, и храм его был уничтожен разящим Лучом», то что же остается антропософам, как не раскосметизировать оккультный жаргон теософки и сообщить читателю, что «разящий Луч» был в действительности всего лишь... подожженной лучинкой иезуитов, которою они в новогоднюю ночь 1923 года спалили Гётеанум в Дорнахе! Что теософы и иезуиты готовы на любую антанту против антропософии, об этом с западных крыш свистят все воробьи. Угораздило же православного диакона так неуклюже выболтнуть тайны и своего двора!
Не легче, чем с теософкой Рерих, обстоят православные дела с марксистом Блохом. Блох, как и его идейный кореш Брехт (оба горьковские босяки на немецком дне), используется диаконом Кураевым против Штейнера с не меньшим рвением, чем ингредиенты черной магии каким-нибудь неудачником-колдуном. Чтобы православный читатель мог в полной мере ощутить всю нелепость этого трюка, пусть он постарается представить себе лик св. Сергия Радонежского в исполнении Кукрыниксы. Марксист Блох лжет, говоря, что «„Солнечный Христос“ Штейнера стал для новых язычников и „немецких христиан“ богом природы нордического фашизма», и вслед за ним лжет диакон Кураев, утверждая, что «Р. Штейнер еще в 1915 году писал о себе как о „пророке миссии Германской расы“». Он лжет не только вслед за Блохом, но и вместе с каким-то канадским Бержероном, говоря, что «Штейнер утверждал, что Христос не был распят», и дальше вслед за позорной статьей Ляликова из «знаменитого» пятого тома Философской энциклопедии, где антропософия шельмуется как «синкретическое соединение западных и восточных религиозно-оккультных учений». Чтобы читатель не ломал себе голову над тем, что сие означает, г-н Кураев берет на себя смелость сообщить нам нечто, о чем по неведению умалчивает даже «знаменитый» пятый том, именно, что человек-де, по Штейнеру, произошел от — осьминога. Я решительно воздерживаюсь от всякого комментария этой патологической «утки» с «осьминогом», полагая, что мы с г-ном Кураевым вполне обойдемся и «обезьяной».
После такого выверта клеветы нас не должно больше удивлять ничего, ни даже то, что у г-на Кураева серьезные проблемы не только с вкусом и совестью, но и с умением считать по пальцам. Умей он хотя бы это, он избежал бы следующего курьеза, против которого бессильна любая Энциклопедия и от которого защищаются именно сгибанием нужного количества пальцев: «Общим для всех теософов учением», читаем мы, является учение о «семи расах человечества, для которых XX век — это время, когда начинает рождаться самая высокая „шестая раса“». Я переношусь мысленно в школьную юность г-на Кураева, и мне слышится голос его терпеливой и доброй учительницы: «Ну что же ты это так, Андрюша! Ты, главное, не торопись, а пересчитай сначала...»
Антропософия — не секта, а духовная наука. В её истоках не ляликовский синкретизм и не Блаватская, а Гёте и уже через Гёте расширенное до духоведения естествознание. Христос антропософии — не традиция, а настоящее, как реальность каждого переживаемого момента. Оттого Он действует не только в вере, но и в практике непосредственной жизни. Антропософия не проповедует Христа и не устраивает христианскую «хату с краю», где можно печься о спасении собственной души на фоне повального осатанения. Её христианство действенно не только в культовых отправлениях, но и в любой сфере социальной жизни: от медицины и сельского хозяйства до педагогики и искусства. Называть её антихристианством можно лишь с позиций цезаропапизма Великого Инквизитора, для которого лишь закопченный ладаном Христос заслуживает вида на христианскую прописку, отнюдь не живой Христос, который, реши Он стать современником, моментально оказался бы Сам в антихристианах.
Доступ к антропософии, как науке, требует ну хотя бы минимума совестливости и вменяемости. Что бы подумал о кандидате философских наук Кураеве математик, если бы на того напало вдруг выложить на стол свои экспертные соображения по высшей математике? Руководители обоих ведомств, консультируемых незадачливым «современным богословом», не откажут себе в необходимости внять следующей дружеской консультации, которую я формулирую на основании вышепроведенной экспертизы: «Эксперт и диакон Кураев своей „критикой“ антропософии позорит как Государственную Думу, так и Православную Церковь. Если Государственная Дума и Православная Церковь придают этому факту значение, то они сделают из него соответствующие выводы». Поскольку сия официальная концовка диктует свой стиль и жанр, я вынужден раскланяться и уйти по-парадному, почти на дурной манер г-на Кураева.

P. S. Я воспроизвожу здесь полный и неискаженный текст статьи, опубликованной в «Литературной газете» от 10 января 1996 года под придуманным редакцией заглавием «„Современный богослов“ с большевистскими манерами». Характерно, что уже через несколько дней в той же газете был напечатан негодующий ответ Ренаты Гальцевой с загадочным и мною так и не разгаданным заглавием: «Антропософией мобилизованный и призванный». Ответ не просто негодующий, а какой-то свирепый; мне трудно было отказать себе в удовольствии перечитать его вторично, а некоторые срывающиеся на фальцет места даже как бы услышать; когда потом пришлось всё же перейти к прозе и содержанию, мне вспомнилось в этой связи предупреждение старого немецкого критика при чтении первых страниц опуса одной пишущей дамы (я не называю её, чтобы не польстить Р. Гальцевой): если и дальше будет так, предупреждал критик, он перестанет обращаться с ней как с дамой и начнет обращаться с ней как с автором. Особенно располагало в пользу этого решения одно место. На мои слова, что диакон Кураев «не хочет знать или даже хочет не знать» антропософию, автор Гальцева среагировала неожиданным подъемом чувств: «Ах, как я понимаю диакона! И вправду, есть много вещей, которых лучше не знать. От знания вообще рождается большая печаль, а от некоторого — даже большая тоска, что-то вроде сухотки мозга». Этой фразе, мягко говоря, недостает обдуманности. Р. Гальцева, если я не ошибаюсь, философ: когда-то в блаженно-диссидентские, «ляликовские», времена даже с видами на элитарность. Что с ней сталось после перестройки, когда философия оказалась у недавних элитников чем-то вроде фантомного чувства, я не знаю. В процитированной фразе всё сразу становится на свои места, если её додумать, что значит, досказать: «Ах, как я понимаю диакона! И вправду, есть много вещей, которых лучше не знать, КОГДА О НИХ ПИШЕШЬ». Ну, с антропософией еще куда ни шло. Не знать антропософию и писать о ней — всё еще привычное дело. Оригинальнее обстоит дело с «большой тоской». Что у Р. Гальцевой от некоторого знания бывает большая тоска, это можно понять. Но есть ведь и знание, от которого рождается уже не тоска, а тревога. Скажем, если знать, что «сухотка мозга», к которой апеллирует переоценившая свои умственные возможности дама, по-ученому называется tabes dorsalis, a по-простому — сифилитическая сухотка.


Дело в следующем (как говорил персонаж фильма «Джек Восьмеркин – американец"): два духовидца, живущие за счет мира идей, увидели там – в духовном мире – нечто совершенно разное, противоречивое.  Если б они были материалистами, не маялись дурью и ограничили свой спор более «приземленным» вопросом: например, кто сидит на цепи у будки – кошка или собака, их спор легко и просто мог разрешиться; достаточно кинуть существу на цепи что-нибудь съестное и проверить, замяучит или залает спорное существо.  Но у идеалистов нет критериев проверки истинности их утверждений, поскольку идея «умопостигаема», т.е. абсолютно непроверяема, как непроверяема фантазия по сути своей.  Герой лемовского «Соляриса» долго не мог найти способ проверки – бредит он или в самом деле видит Хари (на помощь пришла так нелюбимая Свасьяном – и есть за что! – математика), окажись на его месте идеалист, он не смог бы «выскочить» из своего мира идей, а все материалистические критерии у него настолько приправлены идеалистическим соусом, что уже не могут существовать независимо от идей (чем бы это не оправдывалось, хоть нежеланием «бросать» материю на бездуховный произвол судьбы).  Поэтому, как предмет, так и методика спора двух идеалистов выглядят малоотличимо от знаменитого спора 1200 года, с которого, согласно легенде, началась деятельность Сорбонны: ученые мужи (не менее маститые и образованные, чем Свасьян и Кураев) выясняли, сколько чертей может уместиться на острие иголки.  Допустим, один из них заявляет, что «три тысячи», а другой, что «триста тысяч» (и то, и другое выражение стали в итоге популярными французскими средневековыми ругательствами), но какие аргументы у обоих?  Один из них заявляет, что чертей (или ангелов – велика разница?) три тысячи, потому, что такова традиция, и вера предков, и деды наши так верили (потому и победили Чингис-хана), да к тому же считать иное количество просто вредно для здоровья.  Другой отвечает, что он является посланником великого человека, который, как Ленин, просидел всю жизнь в разливе, но мог возглавить любые революции, да и возглавил, в духовном смысле (см. выше о «духовной красоте»), а поэтому чертей 300000, потому что такова духовная наука.  Первый на это возражает, что считать он далее 3000 не будет, потому что лучше не знать, что чертей 300000, чем знать.  Отличие спорщиков от «великих идеалистов» прошлого заключается в том, что эти вторые все-таки оставляли себе пути к отступлению (двойственная истина, антиномии, диалектика), а у Свасьяна и Кураева путей к отступлению нет, они присягнули идеям (причем идеям не их собственного изготовления), а поэтому из деликатности будут стоять на своем.

И еще у Свасьяна заметна одна черта, которая противопоказана людям, работающим с людьми, пусть даже при посредстве бумаги.  Говорят, когда Александру Александровичу Романову, работавшему предыдущим (перед Н.А.Романовым) хозяином земли Русской, доложили, что какой-то мужик плюнул на его портрет, царь засмеялся и сказал, что он сам плюет на плюющего, а мужика немедля прогнать из тюрьмы.  Все посмеялись и забыли.  Свасьян воспринимает малейшую критику в свой адрес, либо в адрес своей идеи как святотатство чистой воды, небывалое по степени цинизма преступление в истории человечества (это вообще свойственно малочисленным мистикам, которые, видимо, считают степень оскорбленности доказательством истинности учения).  Иного подхода и не могло быть, раз философ отождествил себя с идеей, приковал себя к святости.  Поэтому теперь Свасьян полемизирует не с Кураевым, а с самой Ложью, которая встала на саму Истину.

Четвертый раздел сборника помечен триграммой Ли (Юг, Огонь), что удвоенное (в переводе Шуцкого, тоже, кстати, антропософа) суть гексаграмма Ли (Сияние): Благоприятна стойкость.  Свершение.  Разводить коров – к счастью.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Последняя пятая часть сборника посвящена агитации/рекламе/популяризации антропософии – как не назови, суть не меняется.  Свасьян производит здесь самое печальное впечатление: как в той христианской утопии-мечте, где академик продал глобус, купил билет и побежал босым каяться в Каноссу.  Неужели мы покинули одну идеократию только для того, чтобы раствориться (на сей раз уже полностью) в другой?  Постсоветский опыт уникален: теперь мы уже не можем снова войти в речку идеологии, теперь любая идеология уже неизбежно будет злобно-смешной пародией на коммунизм; а разные идеократы нас хотят вернуть в идеологическую, идеократическую систему, только теперь в этом Конвенте должны обсуждаться не вопросы мира, земли и равенства, а вопросы каких-то национальных, религиозных, псевдоэлитарных утопий, точнее анти-утопий (Томас Мор все-таки был гуманистом, проще: доверял людям, а все эти Дугины-Кургиняны-Стариковы-Галковские-Чаплины в чем-чем, а уж в гуманизме не заподозрены).  Свасьян как будто иллюстрирует здесь мой антирелигиозный тезис, что для верующего свобода – не цель, а проблема, которую надо немедленно решать, и присоединяться к очередной несвободе.  О степени самомнения антропософии можно судить хотя бы по таким пассажам:

Рудольф Штейнер, появившийся тогда на той железнодорожной станции и предотвративший катастрофу, когда ничто уже, казалось, не в силах было её предотвратить, и Рудольф Штейнер, появляющийся на страницах этой, изданной в 1919 году, книги — именно появляющийся, так как современности и своевременности тут хватило на всё наше столетие, — и предотвращающий или пытающийся предотвратить новую катастрофу, на сей раз в тупике не железнодорожной развилки, а планеты, — это всё та же единая тема: тема сознательности, опережающей абсурд и поражающей абсурд из будущего, из гравитационных токов судьбы, ибо судьба (не слепая судьба языческого космоса, неистовствующая над богами и людьми, а экзорцически укрощенная и крещеная судьба-христианка) двояка.

То, что истекшее столетие ухитрилось пройти мимо творения Рудольфа Штейнера, есть факт, который придется осмысливать во всех его последствиях, если, конечно, у наследников названного столетия будет еще потребность и возможность что-либо вообще осмысливать. Достаточно уже внешне окинуть взглядом масштабы и трансцендентность этого творения, чтобы проверить себя на честность и, в случае положительной реакции, опознать в себе того самого басенного ротозея, который в сплошном увлечении букашками или, если угодно, раздувающими себя лягушками — проглядел слона.


Да, действительно, антропософия в изложении Свасьяна выглядит как пародия на марксизм-ленинизм, особенно в своем философском измерении.  Как известно, марксизм достаточно жестко разобрался с философией, разделив ее на предшественников («прогрессивных»): Сократа, Гераклита, Демокрита, Эпикура, гуманистов Возрождения, Декарта, французских просветителей, британских сенсуалистов, Канта, Гегеля, и совершенно безнадежных реакционеров, которые вообще лучше бы не появлялись на свет (их если и печатали, то с такими оговорками, что лучше было бы замолчать: серия «Философское Наследие», в 1963-1985 более-менее соответствующая официальному взгляду на мир среднестатистического советского философа, не нашла места ни для одного «реакционного»; первым таким появился лишь в 1988 году Владимир Соловьев).  Хотя некоторым подозрительным все-же удалось проскочить (например, неоплатоники (еретики и с т.з. марксизма, и с т.з. христианства) Давид Анахт и грузин Петрици прошли по оргнабору национальной линии; Азербайджану опять не повезло!), а вот Фридриха Ницше, которым в начале ХХ века увлекались многие марксисты и который имел все шансы стать, подобно Ткачеву-практику, Enfant terrible советской философии в ранге теоретика, в т.ч. за свою антихристианскую позицию, которую, разумеется интерпретировали бы не в духе Ясперса или Свасьяна, не пустили на пир званных по причине его (без всякого его на то позволения) приватизации (вместе с правогегельянцами) национал-социалистами, что позволило современному философу пошутить насчет Сталинградской битвы: дескать - это есть драка левогегельянцев с правогегельянцами.  Вы думаете, Свасьян мыслит и хочет организовать популяризацию философии как-либо иначе?  Ровно также.  В его «Философском Наследии» не будет места ни материалистам, ни гуманистам итальянского и иных возрождений, Кант еле-еле проходит, Дерриде и прочим «букашкам-лягушкам» не светит ничего.  Будут: Платон, Аристотель, неоплатоники (не все), Гете («папа, а кто еще из русских царей был большевиком?»), Фихте, Штирнер, разумеется, Ницше, которого одостоевят окончательно, ну и Сартр в роли «заблуждающегося Льва Толстого», а для разнообразия вкуса добавят Экхарта, Беме, Сведенборга (ну не рационалистов же добавлять, затравивших богословие); в России же величайшим русским окажется Андрей Белый (вроде Мариатеги в Перу).  Ну и надо всем этим, как гигантская баньяновая эгида, повиснет 354-томное собрание сочинений Штайнера, написавшего больше, чем Маркс, Энгельс и Ленин вместе взятые, чтоб уж XXI век мимо не прошел.  А поскольку после Штайнера (как после Маркса) философия в известном смысле заканчивается (и начинается антропософия), то дальше просто преподавание истории философии, которая обязана привести к верному-всесильному учению Штайнера, – в тех самых вальдорфских школах.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Иногда Свасьян просто-напросто наивен.  Например, в большой и состоящей из сплошного частокола тезисов во славу антропософии и в посрамление не принявшим ее статье «Книга-мистерия» он доказывает бытие божие (боженька, разумеется, тоже антропософ; в буддизме даже боги принимали учение Будды) с помощью аргумента часовщика:

Увы, мы избегаем вопроса, растянувшись в шезлонге удобнейшего рассудочного резонерства; мы говорим себе: «просто творческие силы природы — вот и всё» — на этом «вот и всё» лопается, как мыльный пузырь, вся наша познавательная активность, будь мы рядовыми философами или философами всемирно прославленными, вроде автора знаменитой «Творческой эволюции», умудрившегося написать талантливейшую книгу без единого намека на то, кто же собственно творит в этой эволюции и что здесь собственно творится.

Аргумент часовщика (или, точнее, гончарно-ремесленная теория возникновения Вселенной, а именно: аналогично горшечнику, вылепившему вот этот сосуд, бог вылепил из глины мир) - самый слабый и примитивный из всех аргументов бытия божия (Кант вообще отказался его рассматривать).  Начнем с того, что никто не видел, как боженька лепил мир.  В настоящем же я вижу, как вырвавшаяся из недр магма образует конус вулкана, и как соединение тел мужчины и женщины создает ребенка (никакой боженька, даже христосик-Мышкин, лемовской сепулькой между ними не встревает; впрочем, желающие могут испытать силу молитвы без соединения тел противоположных полов).  Я не вижу никакого божества, которое лепило бы глину каких-либо феноменов вокруг меня.  Разумеется, теология хитрее, и она тут же заявит в ответ, что действие нефеноменально, незримо (ну да, неосязаемо и вообще не-действие; если хотите спрятать боженьку и уберечь его от какой-либо критики, вообще лишите его бытия и действия, иначе он вам все испортит: сделает не то и не так, а на все случаи божьих ошибок дьяволов не напасешься), а вообще боженька не лепил каждого отдельного ребенка или вулкан, а «создал законы», по которым все это лепится – эдакий король (абсолютный монарх) из «Маленького Принца» Экзюпери, который втолковал наивному ребенку, что он-то, может, и хочет устроить закат солнца своим указом, но против законов природы не попрешь.  В любом случае, нам обещали аналогию, а получается, что гончар сам не лепит, а лишь устанавливает правила гончарного ремесла и следит за их исполнением – это уже не гончар, а какой-то надсмотрщик (как Вулкан на картине Веласкеса).  Что же касается «законов», то они настолько хорошо работают, что не оставляют самому «законодателю» никакого места, и ему – в условиях недоказуемости своего существования, исходя из самих по себе законов, приходится прибегать к разного рода фокусам и нарушениям «законов» для самоутверждения, чтоб хоть как-то предъявить себя.  Ко всему прочему, всем рекламирующим «законодателя» почему-то очень не нравятся эти самые «законы», например, они ни в какую не желают (в соответствии с «законами») умирать, и объясняют такие «законы» порчей хорошего мира, которую совершило неосторожное обращение со свободой (ох уж эта свобода! как дьявол из машины она появляется везде, где у боженьки не клеится).  В итоге боженька прячется где-то в деистическом начале времен под псевдонимом «незнание» (теряя с каждым веком развития науки все больше и больше территории: триста лет назад и лампочку сочли бы божественно-мистическим вмешательством в физический мир), сделать в настоящем так, чтоб вся власть Советам, то есть антропософам, боженька не хочет, а свободные люди свободно живут и умирают без страховки.  С т.з. материализма, есть два факта, с каждым из которых идеализм не может смириться.  Первый факт заключается в том, что человек (каждый отдельный для начала) живет.  Второй – в том, что этот самый человек умирает.  Идеализм не устраивает ни первое, ни второе, он одновременно боится и жизни, и смерти.  Поэтому идеализм желает как можно подробнее запрограммировать жизнь людей, а в обмен на вранье отрицания второго факта покупает лояльность человека к любым посягательствам на его свободу (вот где она в материализме).  Свобода материализма, хотя и является онтологией человеческой жизни за неимением других онтологий, ограничена физикой и социологией; за пределами же материализма ее хотят ограничить метафизикой и прочей, извините меня, херней.  Это было бы невинным развлечением, даже интеллектуальной игрой (вроде игр Хейзинги), однако идеалисты не могут сидеть на попе ровно: им подавай духовную цензуру, борьбу с онанизмом, крестовые походы, самобичевание, резанье языка из-за количества букв в божьем имени и т.д.  Ни о какой добровольности (вопреки Хейзинге) речи не идет (точнее идет только на этапе заманивания в игру, а потом… ну вы помните проблематику свободы в идеализме).  Жизнь человека, и так не больно долгая, гробится на исполнение антиномических прихотей очередного идеализма, а подчас и заметно сокращается: вряд ли шахиды подрывали бы себя, будь они атеистами.  Материалистический гуманизм не занимается глупым делом отрицания очевидности смерти, но, поскольку человек существует вопреки энтропии, его жизнь и есть ответ смерти, по факту существования жизни, а смысл жизни в ней – в жизни – самой и заключается.  Просто, как в материалистической концепции природы у Ломоносова.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Разумеется, Свасьян отлично понимает проблематичность идеализма:

Не секрет, что теология всегда спотыкалась о божественные парадоксы; её и не было бы в помине, как теологии, не научись она справляться с ними апелляцией к «безумию креста» или к заклинательным формулам типа «верую, ибо абсурдно». С философией, конечно же, дело обстояло иначе. За абсолютной невозможностью приспособить эти заклинания и к философии, где неприлично же было бы сохранять лицо, апеллируя к «безумию интеллекта», философам, поставленным перед проблемой эгоизма в философии, не оставалось иного выбора, чем между сведением своего Я к пучку представлений и мужеством не потерять самих себя в собственных мыслях.

Вместо этого Свасьян предлагает одно-единственное философское, а точнее парафилософское (отрицающее, по сути, философию) лекарство – антропософию.  Насчет одного философа пошутили, что у него за душой, кроме истины ничего и нет.  И тут же начинает оправдываться, стесняться теософского флера, неизбежно присущего таким «последним истинам» (как философ, который привел на симпозиум по Канту своего придурковатого родственника; некому за ним приглядеть).  Иначе и быть не может: вскормленный диалектическим материализмом человек не может не стесняться всех этих «тайноведений»; даже похоронив советский марксизм, он уже не может всерьез играть в постсоветские игры (в религию и религиозную философию в т.ч.), как, например, на 25 году после СССР невозможно всерьез возбуждать «семью смертями умерший» (как у Петрония в «Сатириконе») советский антифашизм.


Эти комментарии замышлялись как рядовой отклик на рядовую книгу.  Но по мере прочтения (мой метод) свасьяновского сборника вырастала концепция комментария в качестве Анти-Вех в ответ на новые «Вехи», реакции на новые «Проблемы идеализма» XXI века (уж в этом-то Свасьяну нет равных).  Конечно, Свасьян – не Бердяев и Струве, ну так и я – Булат Владимир Владимирович – не Милюков.  Однако, еще не все потеряно: если прав не я, а Свасьян, то лет через 300 (по мере прогрессирующего упадка цивилизации от идеократии к идиократии) я покажусь потомкам гением чистого разума.

Но, даже не соглашаясь со Свасьяном, я не считаю его деятельность напрасной.  Отрицательный результат – тоже результат.  Он даже важнее положительного.  Мой вузовский преподаватель – А.Ф.Малышевский – не раз говорил, что гораздо более интересным результатом была бы недоказанная гипотеза, незащищенная диссертация – это указывало бы на то, что здесь пусто, что вопрос решен.  Идеалисты – это такая разновидность саперов в области философии, которые идут по ошибочным дорогам, чтобы материалисты могли правильнее оценивать обстановку.

Свасьян относится к категории т.н. «семидесятников» - людей, чье становление как личности, либо наиболее продуктивный период жизни пришелся на 1970-е годы.  Высоцкий, который мастерски изобразил «люмпен-интеллектуала» (так!) на закате советского общества, отнесся к нему, тем не менее, весьма добродушно и с сочувствием.  «Люмпенство» позднесоветских интеллектуалов звучит у Высоцкого не в качестве ругательства, а в качестве констатации их неприкаянности, комплекса «лишних людей».  Помимо Свасьяна к лицам эпохи вполне можно отнести Мераба Мамардашвили, Фоменко с его аллергической реакцией на историю, на 70-е также приходится пик творчества А.А.Зиновьева, сюда дотянулись из предыдущих десятилетий Зимин и Лосев.  Этих очень разных людей объединяет, пожалуй, их невостребованность в условиях застойности не только экономики, но и интеллектуальной жизни СССР.  Отсюда и некоторая гипертрофия интеллектуальных замахов указанных представителей эпохи.  Наверное, если бы СССР сохранился и по сию пору, мы – советские интеллектуалы – и сейчас, отрапортовав положенное на комсомольском утреннике в честь 90-й годовщины со дня рождения героев Асуанской плотины, в неформальной обстановке уходили бы в идеалистические пространства древнерусских летописей, американской фантастики, античных диалогов, кабинетного богословия или какой-нибудь причудливой теософии (хоть сатанизма; впрочем, сатанизм в стране пионеров выглядит более чем неубедительно, жить ему в коммуналке, ругаться с соседями, «доставать» запчасти к подержанным «жигулям»; в таких условиях сатанист, по совету Фридриха Ницше, будет в тесном союзе с теистом, потому что больше никаких союзников у него не получится).  Застой в интеллектуальной жизни проявился не менее жестко, чем в социально-экономической.  А перестройка повернула нас мордой к реальности (уже за одно это ей спасибо).
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Хорошо получилось.  Не правда ли?

Я в пятницу заключил договор с издательством - к концу марта выйдет брошюрка (92 страницы) в темно-синем переплете.  АНТИ-ВЕХИ XXI ВЕКА.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Издательство сверстало обложку:

« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39


Книга вышла.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн alla

  • Афтар, пиши исчё!
  • *****
  • Сообщений: 3 493
  • Репутация: +4/-2
Цитата: "Владимир Владимирович"
а вообще боженька не лепил каждого отдельного ребенка или вулкан, а «создал законы», по которым все это лепится – эдакий ,
а свободные люди свободно живут и умирают без страховки.
Красиво сказано
Цитата: "Владимир Владимирович"
С т.з. материализма, есть два факта, с каждым из которых идеализм не может смириться.  Первый факт заключается в том, что человек (каждый отдельный для начала) живет.  Второй – в том, что этот самый человек умирает.  Идеализм не устраивает ни первое, ни второе, он одновременно боится и жизни, и смерти.  
Ну, со смертью понятно, а с жизнью, почему идеализм не может смириться? Не совсем доходит до меня. Хотя, по-моему, сейчас дошло. Потому что жизнь бьет нас со всех сторон?
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
УКРАИНА, ДЕРЖИСЬ!
СЛАВА КИМ ЧЕН ПУТ ИНУ!

Оффлайн Владимир Владимирович

  • Moderator
  • Оратор форума
  • *****
  • Сообщений: 14 053
  • Репутация: +172/-39
Почему обязательно "бьет"?  Наоборот, жизнь, как правило, столь хороша, что люди не воспринимают религию.  А допустить, чтоб люди жили без контроля со стороны религии, она не может.  Вот и "проблема жизни".
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
Православие или смех!

Оффлайн alla

  • Афтар, пиши исчё!
  • *****
  • Сообщений: 3 493
  • Репутация: +4/-2
Цитата: "Владимир Владимирович"
Почему обязательно "бьет"?  Наоборот, жизнь, как правило, столь хороша, что люди не воспринимают религию.  А допустить, чтоб люди жили без контроля со стороны религии, она не может.  Вот и "проблема жизни".

Да, действительно. Когда все хорошо, кому нужна религия? кому нужен Бог?
Человек прекрасно может обойтись и иметь радость без Бога в этой жизни.
« Последнее редактирование: 01 Январь, 1970, 00:00:00 am от Guest »
УКРАИНА, ДЕРЖИСЬ!
СЛАВА КИМ ЧЕН ПУТ ИНУ!