Изучая изображения эмбрионов, современник Дарвина английский ученый Эрнст Геккель пришел к выводу, что в их развитии обнаруживаются признаки минувшей эволюции.
Биогенетический закон Геккеля – каждый организм в период эмбрионального развития повторяет стадии, которые его вид должен был пройти в процессе эволюции – звучит довольно впечатляюще. В доказательство Геккель приводил изображения эмбриона человека, на которых видны жабры, хвост. Публикация книги Геккеля вызвала бурю возмущений. Когда профессиональные эмбриологи взглянули на изображения зародышей, сделанные Геккелем, то уличили его в фальсификации. Автор сознался, что несколько «подретушировал» картинки (проще говоря, подрисовал жаберные щели и пр.), но оправдывался тем, что, дескать, все так делают.
Ученый совет Йенского университета признал тогда Геккеля виновным научном мошенничестве и исключил из состава профессуры. Кожные складки шейно-челюстной области человеческого зародыша не имеют ничего общего с жаберными щелями. Это складки тканей гортани, в которых расположено несколько желез, существование таких складок в месте сгиба вполне естественно. Нижняя часть эмбриона из-за меньшей скорости роста всегда тоньше остального тельца.
Биогенетический закон утверждает, что эмбрионы позвоночных на начальных стадиях развития похожи друг на друга по причине якобы наличия у позвоночных общего предка. Действительно, сходство наблюдается, но не потому ли, что у всех позвоночных единая идея построения организма, наиболее четко в проявляющаяся на начальных стадиях развития, как указывал еще до Геккеля академик К. Бэр в открытых им закономерностях развития эмбрионов? К. Бэр также писал, что биогенетический закон не может выполняться по причине наличия в развитии эмбрионов образований, сохраняющихся навсегда только у вышестоящих форм. Так, у всех млекопитающих в начале эмбриогенеза челюсти такие же короткие, как у чело*века. Мозг зародышей птиц в первой трети эмбриогенеза похож на мозг млекопитающих существенней, чем у взрослых особей. Палеонтолог А. П. Павлов еще в 1901 г. указывал, что молодые особи ископаемых животных аммонитов обладают рядом признаков, которые исчезают в зрелом возрасте, но присутствуют у более сложных форм.
Доказательством происхождения кита от наземных млеко*питающих кроме «рудиментов» задних конечностей считаются также эмбриональные зачатки зубов, которые никогда не становятся настоящими зубами. Однако более тщательные ис*следования показали, что и эти части эмбриона вполне функциональны: они играют важную роль в формировании челюстных костей.
Нередко положения теории эволюции взаимно исключают друг друга. Так, например, оказалось, что «утраченные в процессе эволюции» пальцы лошади редуцированы уже на ранних эмбриональных стадиях, вопреки биогенетическому закону.
В зарубежной научной литературе биогенетический закон уже почти не обсуждается. Большинство зарубежных ученых определенно полагают, что он вообще не может осуществляться в эмбрионах, поскольку противоречит ряду положений теоретической биологии. Отечественные биологи продолжают искать связь между гипотетической эволюцией и строением эмбрионов. Ничего определенного не обнаружено: известный эмбриолог А. С. Северцов указывает, что ученые лишь «пытаются нащупать» эту взаимосвязь.
Многие выявленные недавно закономерности развития эмбрионов не согласуются с биогенетическим законом. Неудивительно, что и среди соотечественников скептическое отношение к нему становится преобладающим. Авторитетный современный эмбриолог С. Гильберт высказывается весьма категорично: «Гибельный союз эмбриологии и эволюционной биологии был сфабрикован во второй половине XIX века немецким эмбриологом и философом Эрнстом Геккелем».
Одним из пагубнейших последствий развития эволюционных идей в эмбриологии явилось оправдание абортов. По мнению ученых-эволюционистов, прерывание беременности на ранних стадиях уничтожает не человека, а пока еще животное. Православная Церковь признает этот грех детоубийства одним из тягчайших.
В связи с анализом мнимого закона Геккеля вспоминается советский академик Т. Д. Лысенко, который тоже хотел «помочь» эволюции. Возрождая идею Ламарка об определяющей роли условий среды, он «открыл» скачкообразное превращение пшеницы в рожь, ячменя в овес и так вдохновился собственной ложью, что даже известил мир о том, что ему удалось вывести кукушку из яйца... пеночки (малюсенькой птички). На одной из научных конференций ученый-генетик спросил Лысенко, почему у него и его аспирантов все получается, а у других в Союзе и за рубежом – нет? «Народный академик» ответил: «Для того, чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат: если вы хотите получить определенный результат – вы его получите». Но добросовестный исследователь пойдет честным путем, помня слова Николая Коперника: «Моя задача – найти истину в великом Божьем творении».
Собственно говоря, современниками Дарвина его гипотеза о происхождении человека и не была серьезно воспринята. Она являлась предметом любопытства и бесконечных шуток. Друг и учитель Дарвина Сэджвик назвал ее «ошеломляющим пара*доксом, высказанным очень смело и с некоторым импонирующим правдоподобием, но в сущности напоминающим веревку, свитую из мыльных пузырей». Одно из писем он закончил с печальным юмором: «В прошлом – ваш старый друг, а ныне – один из потомков обезьяны». Художники соревновались в рисовании карикатур, а писатели – в изобретении забавных сюжетов, наподобие удлинения рук у потомственных рыболовов или удлинения ног у потомственных почтальонов. Что же касается происхождения видов, всем было хорошо известно, что животные одного вида могут сильно отличаться друг от друга, образуя множество подвидов и пород, но возможность превращения одного вида в другой, конечно же, казалась подозрительной. Сомнение вызвал и предлагаемый способ возникновения принципиально новых форм путем естественного отбора, творческую роль которого люди явно «недооценивали».
Отсутствие фактических доказательств новая гипотеза покрывала другим тезисом: процесс накопления изменений происходит очень долго – миллионы лет, и человеку его нельзя видеть. Все эти доводы, на первый взгляд, действительно представляются не лишенными смысла, поэтому люди и заблуждаются, заключая, что если небольшие изменения в популяциях – факт, то и макро эволюция как формирование «эволюционного древа» – тоже реальность. Такие заблуждения были простительны сто лет назад, но не сегодня. С развитием генетики стало понятно, что генетические механизмы, лежащие в основе наблюдаемых изменений в популяциях, нельзя экстраполировать для объяснения гипотетической макро эволюции, их действие ограничено пределами вида.
